Клетка
Шрифт:
– Нет такого закона, чтобы взять и арестовать невиновного человека. Я не знаю такого закона.
– Не знаете? – тем хуже для вас. Незнание закона – что? Правильно – не освобождает…
– Этот закон – просто фу, он существует только у вас в голове.
Борису очень хотелось вызвать охранников на откровенность, узнать, о чем они думают, самому попытаться понять или склонить мнение охранников в свою пользу. Но ему ничего объяснять не стали. Потный сказал неожиданно жестко:
– Не только у нас в голове. Вы очень скоро почувствуете на себе его суровость и неотвратимость. И не смейте противопоставлять себя нашему самому прогрессивному пролетарскому государству. Даже не пытайтесь.
В разговор вмешался Вован:
– Послушай его, Димон, зачем ты с ним
– Я уже сказал: незнание не освобождает… Но ему ничего не объяснишь, есть такие люди…
«Интересно, что он имеет в виду, мое еврейское происхождение, что ли? Да я ведь всего-то на четвертинку. Папа – чистый Кулагин. Немного с грузинской начинкой. А мама – наполовину. Хотя, как известно, бьют не по паспорту, а по лицу.
Нет, я больше не буду обсуждать с ними что-либо. Неужели я позволю сбить себя с толку этой безответственной болтовней? Они рассуждают о государстве, о законах, а сами ничего об этом – ни уха, ни рыла. И опять эти старухи в окне напротив – когда это прекратится? Тоже мне зрелище нашли. Почему всех так привлекают чужие неприятности?
Есть у них в ведомстве люди, хоть сколько-нибудь продвинутые? Если бы я нашел человека своего круга, – ну, не своего круга, а своего развития, – достаточно было бы двух-трех слов, и все стало бы на свое место. Может, мне просто рассмеяться и сказать им: «Ну хватит комедию ломать»? И они рассмеются в ответ».
– Давайте прекратим эти бессмысленные разговоры. Проведите меня к своему начальству.
– Проведем. Но не раньше, чем самому начальству это потребуется, – ответил тот, кого звали Димоном. – И теперь я дам вам один простой совет. Пройдите в свою комнату и спокойно дожидайтесь решения по вашему вопросу. Зачем вам нервничать, тратить свои силы на бесполезные рассуждения? Возьмите себя в руки и сосредоточьтесь. Вам будут предъявлены серьезные претензии, и дальше многое будет зависеть от вашего поведения.
Мы были добры с вами, а вы повели себя неправильно и несправедливо. Знаете, в чем разница между нами? Мы, по крайней мере, свободны. А это немалое преимущество. Придет время, и вы сможете это понять. Вы не понимаете, а мы тем не менее входим в ваше положение. Дайте нам денег, и мы принесем вам завтрак из кафе напротив.
«Насчет свободы все как раз ровно наоборот. Я могу взять и уйти, и ничего они мне не сделают. Но я не буду делать резких движений. Думаю, что эта ерунда сама собой рассосется. Завтрак из занюханного кафе в кинотеатре… мне тоже не нужен. Высохший сыр, прогорклое масло и позавчерашний салат «Оливье» – бр-р-р-р! – подумал КГ и, ничего не сказав, прошел в свою комнату. Взял яблоко, приготовленное на завтрак, и, не раздеваясь, плюхнулся на тахту. – Это яблоко, по крайней мере, свежее и, кстати, довольно вкусное».
У него почему-то поднялось настроение. Все рассосется, он уверен в этом. Беспокоило то, что он уже сорок минут назад должен быть на работе. Как объяснить свою задержку? Ему, конечно, простят опоздание, но как он будет все это объяснять? Может, так прямо и рассказать все, что с ним случилось? Вряд ли они поверят. Ну, тогда можно было бы попросить подтверждения у мадам Гаулейтер или, в крайнем случае, у тех старух из окна напротив – интересно, они ушли уже или еще нет? Или пусть спросят у Клары. Нет, Клара – скромная девушка, не нужно ее впутывать в это дело.
КГ подошел к шкафу. Там среди книг стояла бутылка армянского коньяка. Выпил одну рюмку – это закуска перед завтраком. Выпил вторую – это его завтрак. Неплохой завтрак получился.
А может, покончить жизнь самоубийством? Например, выброситься из окна прямо на глазах этих старух? Охранники, кстати, отвечают за его безопасность. Скандал. Вот уж у них точно будут неприятности. Почему они не подумали об этом, дубины стоеросовые? А из-за чего, собственно, ему нужно было бы покончить с собой? Из-за того, что эти двое съели его завтрак? Или, может быть, оттого, что они засовывали пальцы во все места его милой Клары? Будто для Клары это какая-то
новелла – вот уж полная ерунда. И для нее, и для Бориса тоже. Наглость, конечно. Но пережить это совсем не сложно. Вот он есть – цел и невредим, и все у него в полном порядке. «Жив, здоров и невредим школьник Вася Бородин». Да и Кларочка, наверное, уже на занятиях. Спит, бедняжка, под мерный говор препа. КГ ей всю ночь не давал уснуть. А у этих, что на кухне, – очень, кстати, ограниченные типы, – если у них чуть соображения имеется в голове, они тогда тоже вполне могут сообразить, что нечего им опасаться, не станет он из-за этой ерунды принимать такие вот экстраординарные меры… Хотя, конечно, это их недоработка. Не принять ли еще одну рюмочку? Для храбрости, если понадобится. Хотя вряд ли понадобится…Из кухни до него донесся резкий солдатский крик:
– Арестованный, немедленно к инспектору!
От испуга он стукнулся зубами о стекло рюмки. Это Вован. Такого окрика, безапелляционного и жесткого, КГ никак не ожидал от мягкого с виду Вована. Но факт предстоящей встречи со старшим по службе его обрадовал и взволновал.
– Есть явиться к инспектору!
Он быстро поставил в шкаф бутылку и рюмку и рванулся на кухню. Охранники тут же загнали его в спальню.
– Вы с ума сошли! В таком виде к офицеру? Спальная футболка, халат, незастегнутые брюки. Вас тут же отправят в холодный карцер на две недели. А нас – чистить нужники. У нас нужники – не то что ваш туалет. И личного состава там проходит за день две сотни человек. Костюм, галстук, рубашка, начищенные ботинки – у вас хоть есть такое?
Уж что-что, а хорошую одежду КГ умел ценить, был щеголем, носил модные вещи и одевался предельно аккуратно. Ему претила эта, как бы демократическая, манера ходить на работу в одежде свободного покроя – в свитерах и джинсах. На службе он всегда был в костюме с белой рубашкой и галстуком. Нельзя сказать, что костюм сидел на нем идеально. Пиджак был великоват для него, зато в этом костюме Борис выглядел крупнее и внушительней.
– Если это ускорит мое дело, я не возражаю.
«Сейчас уже не стоит терять время на мытье, – подумал он. – Жаль, что я не успел принять душ, но охрана этого не потребовала».
Потный послал Вована доложить, что арестованный одевается. «Где, интересно, расположился сейчас этот, как они сказали, инспектор? Какое-то невоенное название должности. Инспекторы в отделе кадров или в первом отделе – впрочем, мне-то какая разница?»
Борис оделся, посмотрелся в зеркало прихожей – все в порядке, выглядит он отменно. Похоже, что жизнь налаживается.
Димон провожал его к инспектору, буквально наступая на пятки. Вышли из квартиры Бориса в коридор перед лестничной площадкой и сразу же нырнули в соседнюю двушку, принадлежащую мадам Гаулейтер. Дверь этой квартиры была предварительно открыта. Миновали прихожую и зашли в маленькую комнату, размеры и расположение которой соответствовали спальне в квартире КГ. Именно в этой комнате недавно поселилась некая Мариула Толоконникова. Она работала секретарем в какой-то конторе, уходила на службу рано, а возвращалась довольно поздно. КГ и Мариула (по другой версии – Марина) изредка сталкивались у лифта и обменивались обычными приветствиями. В комнате Марины стояла двуспальная тахта, в точности такая же, как в спальне у КГ, а рядом – небольшой столик. За ручку открытого окна была зацеплена вешалочка с кремовой блузкой. Столик, скорее всего, раньше стоял у окна, а теперь его выдвинули на середину комнаты. Видимо, чтобы производить допрос.
За столиком на единственном стуле сидел, откинувшись назад, инспектор, одна рука заброшена наискосок и еще дальше назад за спинку стула. Он был весь какой-то серый: серый пиджак, серая рубашка с мятым воротничком без галстука, серое, невзрачное, но пока еще совсем не старое лицо.
В углу стояли двое молодых людей, разглядывали фотографии Марины, прикрепленные булавками к неаккуратно вырезанному куску черного сукна, – в основном черно-белые, но были также и цветные, довольно топорно напечатанные в какой-то дешевой мастерской. КГ рассеянно рассматривал эту нехитрую мизансцену.