Клеймо дьявола

— Так припугни ее! Не может быть, чтобы она жила под одной крышей с ведьмой и не слышала, что та говорит!

— Хорррошо, сделаю.

Медленно хватка ослабла. Третий сын дьявола нехотя убрал руку.

— Сделай все, чтобы разузнать. Это важно. Жизненно важно. Для тебя! И помни: мы еще вернемся! — Он достал из кармана три монеты и небрежно бросил их на пуховое одеяло. — Это тебе. Но их надо отслужить!

Больше не произнеся ни слова, Третий сын дьявола повернулся, прихватил с собой Второго и, хромая, пошел вон из дома.

К соседке, Марии Друсвайлер.

ТРИНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ

Поскольку после набега черни его кровать все еще стояла на трех ногах, ночь Лапидиус снова провел в кресле. Пусть это и любимое кресло, спал он отвратительно.

Он встал и размял косточки. В кухне все было тихо. Марта еще не принялась за будничные дела. Это пришлось кстати, можно спокойно совершить утренний туалет. Умывшись и одевшись, он постучал в комнатку служанки.

— Марта, ты проснулась?

Никакого ответа.

Его охолонуло дурное предчувствие. За последние дни так много всего произошло, что он настораживался по любому поводу. Снова постучал:

— Марта!

— Щас, чё тако? — раздалось изнутри.

— Слава богу, я уж думал, что-то случилось.

— Нее, нее. Я ж с Заступницай. Чё, поторопиться?

— Нет, поднимайся спокойно. Я пока загляну к Фрее.

Он взял воды и вчерашнего отвару и пошел наверх. Перед заслонкой камеры он поставил все на пол и отпер дверцу.

— Фрея!

Она лежала к нему спиной, скрючившись на тюфяке. Он наклонился и взял ее за плечи. И только теперь расслышал тихое поскуливание.

— Фрея, Фрея, скажи же что-нибудь.

Она так резко повернулась, что он отпрянул.

— Не хочу, не хочу больше! Больше не могу!

— Но ты ведь знаешь…

— Больше не выдержу! Выпустите меня, выпустите, выпустите, выпустите…

Ее всхлипывания перешли в безудержный плач. Лапидиус остолбенел. Он показался себе самым жестоким человеком на свете. А она снова начала умолять:

— Помогите мне! Выпустите меня, пожалуйста, выпустите!..

В его душе перемешались сострадание, умиление и беспомощность. Его вина, что она там страдает. Его и ничья больше! Ну, что он мог сказать?

— Что я могу сказать? — услышал он собственный голос, и это больше не было пустыми словами.

Она снова заплакала и отвернулась. Тогда он спустился вниз за лауданумом. А когда вернулся с лекарством, увидел, что у нее жуткие пролежни. На лопатках плоть стерлась чуть не до кости. Конечно, это должно доставлять невыносимые страдания. Не меньше, чем боль в суставах, колики и язвы во рту.

Он сказал:

— Я принес тебе лауданум, помнишь, капли из коричневого пузырька.

Она ничего не ответила, только продолжала всхлипывать. Лапидиус понял, что дальше так продолжаться не может. Надо было что-то делать.

— Давай, реви громче, — сказал он, надеясь, что его тон достаточно язвителен. — Громче реви, чтобы все слышали! Вой так, чтобы весь мир знал, как тебе паршиво! Оплакивай себя, захлебнись в собственных слезах! Тогда мне не надо будет зря тратить на тебя драгоценное лекарство. Могу его вылить, или подарить, или продать, мне-то оно давно не нужно.

Хныканье усилилось. Лапидиус уж подумал, что переборщил, как вдруг плач резко оборвался. Фрея повернулась к нему.

— Дайте, — прошептала она.

— Вот и хорошо, — он так обрадовался, что чуть было не обсчитался с каплями. Но в конце концов протянул ей десять капель. Не больше и не меньше.

Только-только начался тринадцатый день лечения, и он не знал, сколько благодатного средства еще понадобится. Запас должен оставаться всегда.

Когда Фрея выпила лекарство, он сказал:

— А теперь давай вместе считать до трехсот. Сама увидишь, что тебе быстро станет лучше.

Они начали отсчет, и Лапидиус с удовлетворением отметил, что это занятие хорошо отвлекает пациентку от жалоб. Когда счет был окончен, его наметанный глаз определил, как расслабилось ее тело. Он втайне порадовался.

— Ну, что я тебе обещал? Боли ушли?

— Да, терпимо, — она провела рукой по глазам.

— Вот и хорошо. Знаешь, я… я не для того, чтобы тебя обидеть.

По ее лицу пробежала улыбка:

— Я знаю.

Лапидиус пододвинул сундук и начал поить Фрею водой и отваром. Потом взял ее руку и проверил кожу на обезвоживание.

— Надо еще попить.

Он поспешил вниз и принес другую кружку колодезной воды. Под конец влил в нее остатки отвара. Отвар был холодным и маслянистым, но Фрея не жаловалась. Он снова сделал пробу, оттянув кожу. И на этот раз результатом остался доволен. Рука Фреи снова легла на солому, а он, сам того не желая, вдруг сказал:

— Знаешь, кажется, я довольно далеко продвинулся в расследовании твоего дела. У меня теперь есть подозреваемый, который, возможно, за всем этим стоит.

Он уже был готов рассказать о Тауфлибе и о своих подозрениях, что мастер убил обеих девушек, как вдруг сообразил, что Фрея знает о Гунде Лёбезам, но и слыхом не слыхала об отрезанной женской голове. Он об этом словом не обмолвился, чтобы пощадить ее. Марте тоже велел молчать. Так что и на этот раз решил ограничить себя в высказываниях:

— Давай попробуем еще раз вернуться к твоим смутным воспоминаниям. Я имею в виду часы или дни, о которых ты плохо помнишь. Ты говорила о глазах, цвет которых не знаешь, о руках, которые, по всей вероятности, принадлежали мужчине, и о голосе, повелительном и ласковом, который зазвал тебя в «чудное теплое место». Я долго размышлял об этом и пришел к такому выводу: встреча с чужаком, точнее, с чужаками, ибо я уверен, что их было трое, произошла в горах. Ты ведь сама говорила, что потом бежала под гору. Проблема только в том, что Кирхроде окружен горами со всех сторон. Искать то место, где ты… э… очнулась от чар, что искать иголку в стоге сена. А найти это место очень важно. Там должны остаться следы, предметы — доказательства, которые помогли бы мне обличить преступников. Попробуй еще раз вспомнить какие-нибудь подробности. Или события, запечатлевшиеся в твоем мозгу, перед тем как ты очнулась. Ты говорила что-то о красных тонах, расплывавшихся и сливавшихся друг с другом. Так ведь, Фрея? Фрея!

Она задремала. Лауданум утишил боль и послал благодатный сон. Ну, хорошо. Вопросы он может задать и потом. Каждый час, когда Фрея забывалась от страданий, шел ей на пользу. Он окинул взглядом ее хрупкую фигурку и установил, что слой ртутной мази надо обновить.

Заперев жаровую камеру, он прихватил кружки и спустился в царство Марты. Марта стояла у стола и готовила рагу из заячьих потрохов. Воскресный обед и одно из самых любимых кушаний Лапидиуса.

— У Фреи пролежни на спине, — сказал он. — Возьми мазь, которую ты даешь матери от подагры, и наложи пару компрессов.