Клеймо дьявола
Шрифт:
Большего не потребуется.
Так или иначе, дело будет сделано, и Вы должны будете отдать ведьме оставшуюся сумму. Так лучше. Никто и никогда не сможет связать вас с этим преступлением. Но беда в том, что и вы — попались. Пока у ведьмы есть аналогичные заказы, вы — в относительной безопасности. Но когда поток клиентов иссякнет, о вас вспомнят. Ведь вы все-таки можете кое о чем догадаться и выдать убийц. К тому же — если вы состоятельны, то и это обстоятельство может стать решающим и роковым. И потому — с вами вполне может произойти то же самое, что и с Митгартом. Момент вашей смерти подстерегут, и дом обыщут. Все ценности перекочуют в подпол к милой старушке. Вот и всё колдовство. И что в этой схеме вызывает ваше недоверие?
— Вы говорили о двух ипостасях…
— Колдовство в его второй — демонической — ипостаси будет ещё менее безобидным. В этом случае вы столкнётесь не просто с убийцами, холодными и расчетливыми, а с убийцами безумными. Для начала ознакомьтесь с самыми обычными
Кроме того, подумайте, мсье де Невер, кем должна быть женщина, готовая следовать, ну, например, рецепту, на который я наткнулся в трудах чернокнижника Иоахима Вюртенбергского. «Выкопай в полночь на погосте в начале месяца Рыб отверстие в свежей могиле…». Дальнейшее, в принципе, неважно. Как, по-вашему, много ли женщин решится в конце февраля провести ночь на кладбище? Я бы не пошёл. Мужество, неустрашимое и бестрепетное — неотъемлемая черта истинной ведьмы. Добавьте сюда её одержимую убеждённость в том, что никаких нравственных запретов не существует и нетрудно понять, чем чревата встреча с подобным существом. Станьте у неё на пути — и с вами никто не станет церемониться. Эти особы куда более страшны, чем их «криминальные» товарки. Такие творят зло не столько из-за денег, сколько из удовольствия убить и упоения своим могуществом и безнаказанностью.
Морис удивлённо улыбнулся.
— Вы, Хамал, как я посмотрю, настоящий демонолог.
— Ну что вы, Морис. Я просто думал над тем, что читал.
— Ну, а с чем мы имеем дело в нынешнем случае?
— Увы. Не постигаю. Я-то, вы же понимаете, однажды прочтя мысли херра Виллигута, не испытывал никакого желания углубляться в эти анналы… точнее, анальные отверстия его раздумий. Я не ханжа, перепробовал многое и многим пресытился, но в этой мерзости есть нечто для меня принципиально неприемлемое, с какой стороны не глянь, n'est-ce pas? — мсье де Невер с готовностью кивнул, давая понять, что целиком и полностью разделяет высокие взгляды своего собеседника, Хамал неожиданно отвлёкся, — этому ублюдку Нергалу вон — всё равно. Но я — не Нергал! — Хамала передернуло. Он на мгновение умолк, помрачнел, но тут же поспешил вернуться к обсуждаемой теме. — К тому же проговариваемые Виллигутом заклинания на ваш счёт заставляли меня думать, что он обладает некими возможностями добиваться того, что ему нужно. Не понимаю, почему вы этого не чувствовали. Я же все мои усилия направлял на то, чтобы неизменно оказываться как можно дальше от него. Так что, — обобщил он, — я, в общем-то, плохо знал покойника. Но то, что он приколдовывал, очевидно. Есть такое явление, я читал о нём, когда заклятие, убив намеченную жертву, бьёт и по колдуну. Но этому посвящены целые главы чернокнижных инкунабул, и все знают, как отводить от себя возвратный удар. Речь идет, замечу, о демонических, а не о криминальных вещах. Но всё это не объясняет происшествия с Виллигутом. Вы сами-то с волтами не экспериментировали?
— Нет, никогда, вы же знаете.
— Я знаю, что вы об этом думаете. А что делаете — не знаю. Кстати, вы уже научились защищаться от меня, не правда ли? Вы концентрируете мысли на невинных вещах либо отрешаетесь от всего… — Хамал медленно допил мадеру и высокомерно усмехнулся.
Насмешливая улыбка Хамала задела мсье де Невера.
— Гиллель, вы считаете меня подлецом? — Он посмотрел на Хамала в упор. — Вы намекали на это тогда Ригелю…
Хамал отмёл это обвинение.
— Нет. Не намекал, вздор это всё, — твердо заявил он, снова наполняя бокалы. — Я всего-навсего отметил чистоту его мыслей, а вы восприняли это как упрёк себе. Я вас ни в чём не упрекал. С чего бы?
Невер опустил глаза. Костяшки его сжатых пальцев побелели.
— Да… — хрипло проговорил он наконец. — Знаете, когда я, крадучись, вылезаю из грязных притонов и борделей, то всегда думаю, что это в последний раз. Есть необоримые вещи или я просто слаб? Моя любовь к женщинам…
— Не обманывайте себя, Невер, — насмешливо перебил Хамал, отмахнувшись от слов собеседника, как от навязчивой мухи. — Вы не любите женщин. — Морис пронзил Гиллеля изумлённым взглядом. — Да-да, уверяю вас, это так, что бы вам самому не казалось по этому поводу. Женщины раздражают вас глупостью, пустотой и визгливостью. Вы любите своё наслаждение, а его источник вам, в лучшем случае, безразличен. Я скажу вам больше. Вы не хотите, чтобы вас любили. Это даже феноменально, — спокойно продолжил он, пригубив вино и насмешливо глядя на растерянного собеседника. — Дело вот в чем, я объясню. Не будем говорить о тех женщинах, которые не продаются. Такие даже мне не по карману. Но остальные — разнятся. Есть, знаете, особый тип, — замужних и считающихся порядочными — за значительную сумму готовых на что угодно. Любое ваше предложение, самое гнусное, будет рассмотрено, предложи вы пятьдесят тысяч.
Уличные женщины или актриски мне иногда отказывали, а эти — никогда. Для развратного человека наивысшая пикантность заставлять эту «приличную» даму делать лишь то, что можно потребовать от самой отъявленной проститутки. Одна такая согласилась, помню… тьфу, я же не об этом… Так вот, такие оценят только содержимое вашего кармана. Но есть богатые богемные гурманки-демимондентки, которые способны оценить содержимое ваших штанов. С несколькими такими я сталкивался в Люксембурге, в забавном тайном обществе «Янтарная ящерка». В основном — богема и иногда особы повыше. Приапические оргии, клянусь. Там мужчину пробуют «на язычок» одуревшие от шпанских мушек эротоманки… А, я опять сбился. А о чём я? Ах, да! Бордельные же девочки, как ни парадоксально, способны оценить содержимое… вашей души. И заметьте, Морис, вашу душу они оценили высоко. И это притом, что, когда Риммон, помнится, сказал вам, что девочки думают, что вы — переодетый принц инкогнито, вы сами подумали… помните?Морис недоумённо посмотрел в глаза Гиллеля. Он абсолютно не помнил пустую бордельную полупьяную болтовню, фразу же Риммона, о которой говорил Хамал, вспоминал как сквозь туман — неотчетливо и расплывчато.
— Нет… А я что-то подумал?
— Да. В этом-то вся прелесть! Вы изумились сказанному. Но не глупости про принца, а факту, что девочки… что-то думают. Вас это изумило! Я полночи после хохотал. В этом смысле, вы, мсье де Невер, хуже Нергала. Он, как ни странно, видит в них людей, жаждет популярности и признания, и даже… извините, Морис… хочет, чтобы его любили. А вот вы — не хотите. Любая душевная связь с женщиной только обременяет вас, а все потому, что сами женщины вам противны. Соитие с женщиной для вас сладостно, но её присутствие рядом — невыносимо вам. Вспомните, кстати, эту чернявую чертовку, Патолс. Вас ведь тоже, как я понимаю…м-м-м… пытались очаровать? Двадцать тысяч, не так ли? Так вот, вы вспоминаете о происшедшем тогда с удовольствием, Морис, хотя и вели себя, судя по её мыслям, как настоящий маркиз де Сад! Ведь ваше наслаждение от этой флагеллации тогда зашкалило, и остановились вы чудом… — Лицо Мориса де Невера свела судорога. Он ничего не ответил. — Скажу откровенно, как попу на духу, — завидую. Тоже с наслаждением отхлестал бы мерзавку по ягодицам. Рафинированнейшее возбуждающее, n'est-ce pas? В «Серебряном пауке» я выпорол однажды бабёнку, верещавшую как поросёнок… — Он сладострастно причмокнул, — впрочем, что я сбиваюсь всё время?
— Я не наслаждался, Хамал. Я злился, только и всего.
— Боюсь, что это не так. Нет-нет. Наслаждались и ещё как! И именно потому, что — не любите женщин как таковых. Вы проявили себя впервые в подлинном своём чувстве. — Гиллель рассмеялся и опять наполнил бокалы. Он уже слегка опьянел. — Впрочем, вы правы. Вы не наслаждались — вы блаженствовали и ликовали, упивались и трепетали от восторга.
По губам Мориса де Невера вновь промелькнула судорожная улыбка. Он покачал головой, и снова нервно усмехнулся. Чёрт бы подрал этого всезнайку. Гиллель же продолжал:
— С вашей внешностью, мсье де Невер, вы легко могли бы повторить путь Казановы, но для этого женщин и впрямь нужно любить.
— Его лавры меня не прельщают, — поморщился Невер.
— Заметно. К тому же, надо отдать вам должное, вы куда умнее этого итальянского жеребца. Но сути дела это не меняет. Я — временами похотлив… ну, сведет иногда, знаете, зубы, а так…плевать. — Он слегка поморщился. — Особым успехом не пользуюсь. Женщины не любят умных мужчин. Оно и понятно. Кошкам не нравятся слишком осторожные крысы. Риммон — тот страстен, при этом обожает саму женственность, упивается ею, Нергал — развратен, но вы — просто блудливы. На вашем месте я бы удовлетворялся…
— Хамал, умоляю!
— Умолкаю, — шутовски бросил Гиллель.
Морис де Невер надолго замолчал. Смерть Виллигута, столь необъяснимая и внезапная, выбила его из колеи. А перед Хамалом, ошеломлённый и растерянный, он чувствовал себя совершенно беззащитным, точно голым. Он понимал, что своими язвительными выпадами тот мстит ему за догадку о его удивительных способностях, и в то же время ему почти нравилось слышать от Гиллеля то, в чём он едва смел признаться самому себе. Морис ощущал какой-то мучительный нарыв в душе, и безжалостные слова Гиллеля вскрывали его, точно скальпелем. Но, хотя Хамал безошибочно читал самые потаённые его мысли, он не видел того, что было подлинной мукой Невера. Этого не видел никто, и сам Морис, пытаясь постичь причины своей скорби, угнездившейся в сердце в последние месяцы, тонул в липких и зловонных пучинах, терялся в тёмных провалах и смрадных безднах своей души.
— Да. Вы, наверное, правы. — Он сжал руками виски. — Но я не могу с этим покончить. Я слаб, — его лицо исказилось, он потерянно и жалко улыбнулся. — Эммануэль сказал бы, что я слабостью оправдываю собственную похоть…
— О, вы, я вижу, уже судите себя его словами…
— Он — единственное, что мне по-настоящему дорого. Он… — лицо Мориса странно напряглось и застыло, — он умеет любить. Вы говорите, я не хочу, чтобы меня любили? Может быть. Не знаю, чего я не хочу. Но знаю, чего хочу, я хочу — любить. И знаете, Хамал, если Эммануэль останется со мной, я… научусь любить и я — найду Бога.