Клеймо дьявола

Эммануэль боялся дышать. Хамал же, точно нарочно испытывая его терпение, принялся обсуждать с Риммоном обеденное меню. Спор был въедливым, выдавая прихотливый и тонкий вкус Гиллеля. Он одно за другим браковал предлагаемые Риммоном блюда. Наконец они сошлись на легком консоме и нежных гренках, улитках по-бургундски, засахаренных фруктах и венгерском рислинге.

Сердце Эммануэля гулко билось. Едва Риммон вышел, он кинулся к Хамалу, вцепившись в лацканы его сюртука.

— Ну, говорите же!

Хамал мягко убрал его руки. Эммануэль обратил внимание на залегшие под его глазами густые чёрные тени. Вчера их не было.

— Старик сказал, что украшения принёс какой-то молодой человек, рассказав, что это-де семейная реликвия, но дела идут плохо и он вынужден продать её. Говорит, что не разглядел лица.

Ригель на мгновение замер.

— А то, что он сказал… соответствовало тому, что он думал?

Хамал долгим, мрачным взглядом окинул Ригеля.

— Нет, не совсем соответствовало. Точнее, совсем не соответствовало.

Эммануэль молча ждал.

— Он сказал Моозесу, что хочет не заложить, а сразу продать украшения.

— И это всё? Немного, — резюмировал Эммануэль.

Хамал судорожно вздохнул. Вошёл Риммон. Слуги стали накрывать на стол.

— Можно сделать ещё ряд умозаключений. Он хорошего происхождения, семья богата — ведь он разбирается в камнях, хотя… ну, не важно, а ещё — у него хорошие артистические данные и недюжинные находчивость и смелость.

— Я исключаюсь по всем признакам, — невесело заметил Эммануэль, разглядывая купленное Риммоном колье. На душе его странно похолодело. Он Симоне такого не купит… нет, не то…Что-то он понимал, но само понимание не облекалось в слова и не доходило до сознания.

— А вот Риммон подходит по всем, — ввернул Хамал.

— Да уж, нашли артиста, — Сиррах лениво развалился в кресле и, взяв ларец, внимательно поглядел на камни. — Что нужно женщинам? Зачем им эти побрякушки?

— Бриллианты никогда не были просто украшениями, Риммон. Они отражают статус. А статус будет важен всегда.

— Наверное, вы правы. Кстати, вы торговались, Хамал, как заправский делец. Я много переплатил?

— Нет. Вы не переплатили. Торговался же я не как делец, а как самый обыкновенный еврей. Есть такой забавный анекдот. Еврей обещает Богу, что будет исполнять все заповеди, если Бог даст ему богатство, красавицу-жену и сделает его раввином. Слышащие его молитву говорят ему, чтобы он не торговался с Богом. Тот педантично перечитывает все десять заповедей и уверенно говорит, что заповеди «не торгуйся» там нет… — Эммануэль и Сиррах улыбнулись. — Я надеюсь, Риммон, камни Эстель понравятся. Они подходят под цвет её глаз.

Некоторое время все молча ели. Неожиданно Риммон заметил:

— А может, Хамал, мы ошибаемся? Укравший камни — ведь не обязательно убийца. Он мог просто знать о них, а, когда Лили убили, подумать, что это — весьма удобный случай стащить их.

— Если так, то воришка — одна из девиц. А продать камни она могла через подставное лицо.

— Девица не стала бы их продавать. Оставила бы до лучших времён. Сами же говорите — «статус», — Риммон захлопнул футляр.

— Слишком много загадок. Никто так и не знает, как её убили. Есть ли связь между смертью Лили и гибелью Виллигута? Как погиб Генрих? Колдовство какое-то… — Хамал нервно поежился, и Эммануэль снова ощутил исходящий от него странный импульс.

— Я не верю в колдовство, Гиллель.

— А в привороты, Риммон? — насмешливо спросил Гиллель. Губы его раздвинулись в какой-то механической, деревянной улыбке.

— Да ну вас, Хамал! Будь можно колдовством мужчин заманивать, у Хеллы Митгарт были бы любовники!

Хамал нервно расхохотался. Отсмеявшись, заметил, наклонившись к Ригелю:

— Представьте, Эммануэль, нашего красавца мсье де Невера и Хеллу Митгарт у алтаря…

Эммануэль обладал живым воображением, и нарисованная Гиллелем картинка на мгновение вызвала оторопь, потом — улыбку, сменившуюся тихой болезненной грустью. Морис и Симона…

Хамал заметил странности его мимики, внимательно посмотрел на него и опустил глаза. Руки его нервно дергались, он, казалось, готов был сломать себе пальцы. За окном закружились снежинки, и вскоре снег повалил хлопьями.

После обеда Хамал напомнил Эммануэлю о книге, обещанной ему. Эммануэль ничего не обещал Хамалу, но понял, что тот хочет остаться с ним наедине. Он кивнул, и они направились к нему в комнату. В коридоре Гиллель напевал под нос какую-то шансонетку, смеясь, рассказал, как пытался уговорить Риммона сходить в городе в варьете, а сам то и дело поглядывал на Ригеля. Эммануэль, наконец, смог сформулировать свои ощущения.

Хамал солгал ему. Всё совсем не так. Хамал боится чего-то. Он напуган до полусмерти.

Глава 17. Оборотень

«И под личиной внешней скрыта личность, которой мы вовек не разгадаем…»

И.В.Гёте «Фауст».

Едва они оказались в гостиной Ригеля, Гиллель наложил на дверь засов и дважды провернул ключ в замке. Выдержка начала изменять ему. Он рухнул в кресло, вцепившись руками в волосы. Ригель присел на краешек тахты и терпеливо ждал. Страх Хамала передавался ему.

— Это ужасно, Ригель.

— Рассказывайте же, Господи!

— Старик Моозес знает меня с пелёнок. Почти год до поступления сюда я работал с ним. Он любит меня как внука своего друга и невероятно высоко ценит как сотрудника. Говорит, что у меня великолепная интуиция. Вы знаете, Эммануэль, на чём она основывается. Я помог ему заработать на клиентуре сотни тысяч. — Он сглотнул слюну, и руки его конвульсивно сжались, — Моозес обладает огромным опытом и отточенным умом. Обмануть его невозможно… — Гиллель снова замолчал. Эммануэль боялся пошевелиться. — … а самому ему ничего не стоит надуть любого… Но лгать мне он бы не стал, да и не смог бы, вы же понимаете…

Ригелю показалось, что он уже начал понимать.

— Эммануэль, это ужасно… Он был потрясён моим вопросом и подумал, что я рехнулся.

— То есть… к нему приходил…

— Гиллель-Исроэль-Шломо бен Давид бен Абрахам Хамал! Я, я к нему приходил!!! — сорвался на истеричный крик Хамал.

Эммануэль потрясённо молчал, ни о чём не спрашивал. Опустив глаза, обдумывал услышанное. В глухой тишине было слышно только мерное тиканье настенных часов. Хамал тоже сидел молча, вцепившись в подлокотники кресла.

— …Я говорил Неверу, что здесь слишком много чертовщины, но это уже чертовщина запредельная, — проговорил наконец, глубоко дыша, Хамал. — Человек, принимающий облик другого… Спасибо, что не подумали…

— О чём? — прошептал Эммануэль.

— «Не я ли это все-таки был?», «Не стащил ли я сам в сомнамбулическом сне дедовы бриллианты и не загнал ли их в беспамятстве?» Кстати, вор получил настоящую цену, Моозес же знал, что я в этом разбираюсь не хуже него. Я боюсь, Эммануэль.

— Если так, то воришка — одна из девиц. А продать камни она могла через подставное лицо.