Клеймо оборотня

— Да, я понимаю, профессор, — ответила она. — И я буду бесконечно признательна, если вы предоставите мне эту возможность. Меня всегда чрезвычайно занимал процесс мутации. К этой теме — как бы это сказать — у меня свой особый интерес.

Он понимающе кивнул и затем, без лишних предисловий прижал девушку к себе и начал суетливо водить правой рукой по ее ягодицам. Она вся окаменела, но не сделала попытки высвободиться.

— Да, да, конечно, — сказал он, — и я уверен, вы сумеете отблагодарить за это.

Левой рукой он грубо мял и тискал ее грудь. Петра с трудом подавила желание плюнуть ему в лицо и вымученно улыбнулась:

— О, да, профессор, конечно.

Она крепко закрыла глаза и изо всех сил старалась изображать удовольствие, в то время, как Пратт, навалившись на нее всем телом, прижался толстыми мокрыми губами к ее губам. Она почувствовала во рту его язык и ощутила перегар пива и несвежей пиццы.

Напрягая каждый мускул, она с трудом подавила рвоту.

Дверь открылась, и вошел Реймор, на ходу читая содержимое папки. Пратт немедленно отпустил девушку и отступил назад, поэтому когда Реймор поднял голову, он не заметил ничего необычного.

— Думаю, мисс Левенштейн нас вполне устроит, — сказал Пратт.

— Да, да, я склонен с этим согласиться, — кивнул Реймор. — Я предлагаю вам спуститься в мой кабинет, профессор, а через минуту я к вам присоединюсь. У меня есть бутылочка вина, припасенная специально к вашему приходу.

— Конечно, — согласился Пратт, вперевалку направляясь к выходу. — Я с нетерпением жду, когда мы будем работать вместе, мисс, — многозначительно сказал он, закрывая за собой дверь.

Повернувшись к девушке, Реймор сказал:

— Я, разумеется, знакомился с вашим личным делом, когда вы устраивались на работу, но никогда не придавал значения этим фактам, — в его голосе слышалось сочувствие И мать, и отец сразу…

— Да, доктор, — еле слышно произнесла она.

Он покачал головой:

— Ужасная смерть…

— Да, доктор. — Ее лицо превратилось в бесстрастную застывшую маску.

Он немного помолчал.

— Петра, но вы же понимаете, что здесь вряд ли есть какая-то связь. И потом, показания напуганного, пережившего психологическую травму ребенка…

— У меня совершенно отчетливые воспоминания об этом дне, доктор… В любом случае, есть ли здесь какая-то связь, или ее нет, я должна работать над этим проектом.

Он кивнула:

— Я прекрасно вас понимаю. Однако и вы поймите, что личные пристрастия ни в коей степени не должны мешать научной объективности и преданности своему долгу.

— Конечно, я понимаю, — сказала она с легким раздражением. — Я ведь ученый, в конце концов!

— Безусловно, — мягко сказал он.

Затем он закрыл папку, положил ее на стол и направился к двери.

— Будьте добры, проследите, чтобы здесь все убрали. А я пойду к профессору.

— Да, доктор, — сказала она. — Я немедленно этим займусь.

В обязанности лабораторного ассистента входила уборка трупов, нечистот и прочих следов агонии и смерти. Но сначала Петра Левенштейн проделала два других дела.

Прежде всего она взяла со стола свое досье и, вынув копию наиболее интересного полицейского рапорта, сложила ее и сунула в карман халата.

Затем она вышла из лаборатории и отправилась в уборную, где в течение нескольких минут энергично выполаскивала рот, стремясь избавиться от привкуса омерзительного поцелуя. «Жирная свинья,» — пробормотала она и сплюнула в раковину.

6

Гладкие, ослепительно белые стены камер третьего этажа Центра «Халлтек» крайне редко оглашались смехом. Бласко громко хохотал, слушая Луизу Невилл, которая пересказывала ему недавние события, потрясшие ее узкий семейный круг.

По возвращении в Маннеринг Брачер посвятил Невилла в подробности своей беседы с Халлом и рассказал о вновь созданном проекте «Ликантроп», строго настрого предупредив Невилла, чтобы тот держал язык за зубами. Невилл, с ужасом осознав, во что его втянули, тут же выложил все Луизе. Она в свою очередь, не обращая внимания на Бриггса, ворвалась в кабинет брата, и высказала ему все, что думала о нем и его планах. После этого Брачер вызвал Невилла и обрушил на него всю ярость, на которую только был способен.

Бласко рассмешило то, как Луиза описала ссору, растерянность Невилла, свой гнев и испепеляющий сарказм Брачера. Бласко сидел на стуле, являющимся единственным предметом мебели в камере, и, держа на коленях тарелку, ел похлебку с большим куском черного хлеба. Тем несчастным, которые попадают в руки изуверов-ученых Центра «Халлтек», редко удается хорошо поесть, чаще всего им приходится просто голодать. Но Бласко был нужен Брачеру для эксперимента, который должен состояться через несколько дней, и поэтому его скрепя сердце подкармливали черствым хлебом и похлебкой, представляющей собой чуть теплый бульон, в котором плавал кусок жесткого мяса сомнительного происхождения.

Впрочем для Бласко, которого жизненные обстоятельства приучили есть любую пищу, этого было вполне достаточно.

Луиза закончила свой рассказ, отметив про себя, что они с Бласко стали гораздо лучше понимать друг друга, несмотря на невообразимую смесь итальянского и романшского, на которой им приходилось изъясняться. Бласко доел похлебку, вытер тарелку кусочком хлеба и проглотил его.

— Grashia, donna, — сказал он. — Вечерами мы частенько сидим у костра и рассказываем разные истории, поэтому я сразу узнаю хорошего рассказчика. — Он улыбнулся. — Вам бы цыганкой родиться.

Луиза улыбнулась в ответ и едва заметно покачала головой:

— Вы еще можете смеяться, мистер Бласко? После всего что вы пережили, после того, как я вам рассказала об их замыслах, вы еще можете смеяться?!

— Донна, я жив, здесь тепло и дают еду. — Я-то думал в ту самую ночь, когда они заперли мня вместе с Яношем, что мне конец, но я до сих пор жив, мне тепло, и у меня есть еда. И когда я слышу смешную историю, почему бы и не посмеяться?

Он подумал о чем-то и добавил: