Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз)

— Спасибо. — Оба благодарно улыбнулись, и миссис Уилдинг вышла из палаты.

Когда дверь закрылась, Элизабет опять повернула к Джону свое напряженное лицо. В ее глазах без труда читалось сильное волнение.

— Джонни, дорогой, я хочу все знать. Какие шансы у нашего малыша?

— Ну, милая… — замялся он.

Элизабет потянулась вперед и коснулась руки мужа:

— Джонни, я хочу знать правду. Сестры мне ничего не скажут. Я должна услышать все от тебя. — Голос Элизабет предательски дрожал.

Джон чувствовал, что жена вот-вот расплачется, и, тщательно подбирая слова, тихо ответил:

— Может случиться всякое. Я видел доктора Дорнбергера. Он сказал, шансы есть. Ребенок может выжить… — Джон замолчал, не закончив фразы.

Элизабет, глядя в потолок, едва слышным шепотом спросила:

— Значит, надежды мало, да?

Джон мучительно думал, какой эффект произведут слова, которые он собирался произнести. Возможно, если ребенку суждено умереть, то им обоим лучше посмотреть правде в глаза и он не должен поддерживать в Элизабет надежды, которые могут вскоре рухнуть.

— Он очень маленький, — нежно сказал Джон. — Он родился на два месяца раньше срока. Если вдруг какая-нибудь инфекция, даже самая незначительная… Он очень слабенький.

— Спасибо. — Элизабет была совершенно спокойна. Она не смотрела на мужа, но продолжала крепко держать его за руку. По щекам ее текли слезы, и Джон почувствовал, что и его глаза увлажнились.

Стараясь не выдать волнения, он сказал:

— Элизабет, дорогая, что бы ни случилось… мы еще молоды, у нас все впереди.

— Я знаю, — тихо произнесла она, и он снова обнял ее. Элизабет заплакала. Прижавшись к ней, Джон слышал, как она шепчет сквозь рыдания: — Но… двое детей… вот так… — Она подняла голову и в отчаянии воскликнула: — Это нечестно!

По лицу Джона тоже текли слезы. Он прошептал:

— Трудно сказать, что будет… Но у тебя есть я, а у меня — ты. — Он еще минуту держал ее в объятиях, пока она тихо плакала.

Потом Элизабет шевельнулась и пробормотала:

— Дай мне платок.

Он достал из кармана свой носовой платок и подал жене.

— Все, я успокоилась. — Она вытерла глаза. — Это просто… иногда…

— Если тебе это помогает, милая, — нежно сказал Джон, — плачь. Каждый раз, когда тебе захочется.

Она слабо улыбнулась и вернула мужу платок.

— Все у меня получается не так. — Она помолчала и сказала окрепшим голосом: — Знаешь, Джонни, пока я лежала тут, я думала.

— О чем?

— Я хочу, чтобы ты стал врачом.

— Но, милая, сейчас не до этого, — ласково возразил он.

— Нет, — остановила она Джона. Голос ее звучал тихо, но в тоне слышалась непреклонная решимость. — Я всегда хотела, чтобы ты был врачом, и доктор Коулмен тоже говорит, что ты должен им стать.

— Ты представляешь себе, сколько это стоит?

— Да, представляю, но я могу работать.

— С ребенком на руках? — тихо спросил он.

Помолчав, Элизабет произнесла:

— Может, у нас не будет ребенка.

Дверь палаты бесшумно открылась, и вошла сестра Уилдинг. Увидев заплаканную Элизабет, она отвела глаза в сторону и сказала:

— Если хотите, мистер Александер, я сейчас отведу вас к ребенку.

Оставив Джона на сестринском посту, доктор Дорнбергер направился в детское отделение.

Детское отделение находилось в конце длинного светлого коридора, выкрашенного в веселые пастельные тона. Оно располагалось в той части здания, которую перестроили два года назад, сделав помещения более просторными и светлыми. Подойдя к двери, Дорнбергер услышал крики детей. Все кричали по-разному — от грубого басовитого плача до едва слышного фальцета, и Дорнбергер подумал: «Они заняты важным делом». По старой привычке он остановился у толстой стеклянной стены, огораживавшей отделение с трех сторон, и скользнул взглядом по ровным рядам кроваток.

Эти новорожденные — победители. Они выиграли схватку за существование, взяли первый и самый высокий барьер в их жизни. Через несколько дней они выйдут из стен клиники в ожидающий их мир. Там их ждут дом, школа, соперничество, борьба за славу и обладание собственностью. Для них будут конструировать все более мощные и красивые автомобили; самолеты, в которые они сядут, будут летать все быстрее и дальше: каждому их капризу будут потакать разнообразные товары. Некоторые из них столкнутся с неизвестностью — одни неудачно, другие смело, третьи с восторгом. Кто-то вкусит сладость успеха, кто-то — горечь поражения. Кто-то преодолеет ранние невзгоды, кто-то спасует перед жизнью. Но все они, достигнув телесной зрелости, повинуясь древнему инстинкту, начнут совокупляться и со временем производить потомство. Некоторые из его представителей появятся на свет в этих же стенах.

В противоположном конце холла располагалось еще одно, меньшее отделение. В нем тихо лежали в кувезах те, кто стартовал не слишком удачно. Это было отделение недоношенных. Их существование было под большим вопросом, свою первую схватку с жизнью они пока не выиграли. И доктор Дорнбергер направился в первую очередь к ним. Последним он осмотрел самого маленького пациента — этот крошечный фрагмент человечества. С сомнением, поджав губы, он покачал головой и написал назначения.

Когда Дорнбергер уже вышел из отделения, в другую его дверь вошли сестра Уилдинг и Джон Александер.

Как и все, кто входил в отделение недоношенных, они надели стерильные халаты и маски, несмотря на то что от помещения с кувезами, снабженного кондиционерами и увлажнителями воздуха, их отделяла стеклянная стена. Остановившись, миссис Уилдинг легонько постучала по стеклу. Молодая медсестра подняла голову и подошла, с любопытством глядя на них поверх маски.

— Ребенок Александер! — громко и четко сказала сестра Уилдинг, чтобы ее услышали, и жестом указала на Джона. Девушка кивнула и сделала знак, приглашая идти вдоль стеклянной стены. Они прошли мимо нескольких кувезов и остановились. Сестра развернула один из них так, чтобы отец мог увидеть ребенка.

— Боже мой, и это все? — непроизвольно вырвалось у Александера.

— Да, он невелик, — сказала сестра Уилдинг.

Джон недоверчиво уставился в кувез:

— Я никогда в жизни не видел… таких маленьких.

Он продолжал молча смотреть. Неужели это человек — эта крошечная, сморщенная, похожая на обезьянку фигурка?

Ребенок лежал совершенно неподвижно, и только едва заметные ритмичные движения грудной клетки говорили о том, что он дышит. Даже в кувезе, сконструированном для недоношенных детей, это малюсенькое тельце казалось заброшенным и потерянным. Было вообще непонятно, как в нем может теплиться жизнь.