Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз)
Шрифт:
К ним подошла молодая медсестра.
— Сколько весит ребенок? — спросила сестра Уилдинг.
— Тысячу шестьсот граммов. — Медсестра посмотрела на Джона: — Вы понимаете, мистер Александер, что здесь происходит? Понимаете, как выхаживают вашего ребенка?
В ответ он отрицательно покачал головой. Он был не в силах даже на мгновение оторвать взгляд от этого маленького комочка.
— Некоторые люди хотят знать, — по-деловому сказала молодая сестра.
— Если вам не трудно, — попросил Джон, — расскажите и мне, пожалуйста.
Сестра указала рукой на кувез:
— Внутри поддерживается
— Да, я понимаю. — Он по-прежнему смотрел на ритмично поднимающуюся грудь сына. Пока продолжается это движение, ребенок живет, маленькое сердечко бьется и нить жизни еще не оборвалась.
Сестра между тем продолжала говорить:
— Ваш ребенок очень слаб и не может сосать, поэтому мы кормим его через зонд. Видите эту тонкую трубку? Она показала Джону трубочку, которая спускалась сверху в ротик ребенка. — Зонд введен в желудок. Каждые полтора часа мы вливаем в зонд глюкозу с водой.
Джон поколебался, но потом спросил:
— Вы много видели таких случаев?
— Да. — Медсестра многозначительно кивнула, словно предвидя следующий вопрос. Джон заметил, что она маленькая, хорошенькая, рыжеволосая, судя по выбившемуся из-под шапочки завитку, и удивительно молодая — не больше двадцати. Но выглядела она весьма компетентной и знающей.
— Как вы думаете, он выживет? — Он снова взглянул на ребенка сквозь толстое стекло.
— Трудно сказать заранее, — наморщила лоб сестра. Чувствовалось, что она старается отвечать честно, но так, чтобы не уничтожить надежду и не внушить ее. — Одни дети выживают, другие — нет. Иногда кажется, что у некоторых детей есть воля к жизни. Они борются за нее.
— А этот борется? — спросил Джон.
— Об этом пока рано судить, — уклончиво ответила сестра. Все-таки восемь недель — это много. — Она помолчала, потом добавила: — Это будет тяжелая борьба.
Он опять стал смотреть на крошечную фигурку. Только теперь ему в голову пришла простая мысль: «Это же мой сын, часть моей жизни». Он ощутил в себе необъятную любовь к этому живому кусочку плоти, к своему младенцу, который в одиночку борется за жизнь в этом теплом стеклянном кубике. У Джона возникло абсурдное желание крикнуть сквозь стекло: «Ты не один, сынок. Я пришел к тебе на помощь. Вот мои руки, они укрепят тебя. Вот мои легкие, я буду дышать ими за тебя. Только не сдавайся, сынок, не сдавайся. У тебя все впереди, мы так много сможем сделать вместе — если только ты будешь жить! Слушай меня и держись! Это я, твой отец, и я люблю тебя!»
Он почувствовал, как сестра Уилдинг взяла его за руку.
— Нам пора уходить, — мягко сказала она.
Джон кивнул. Говорить он был не в силах. Потом он еще раз оглянулся назад и пошел следом за миссис Уилдинг.
Люси Грейнджер постучалась и вошла в кабинет Джо Пирсона. Старик сидел за столом. Дэвид Коулмен, перелистывающий какую-то папку в дальнем углу кабинета, поднял голову.
— Я принесла новые снимки Вивьен Лоубартон, — сказала она.
— И что они показали? — с живым интересом отозвался
Пирсон. Он отодвинул бумаги в сторону и встал.— Практически ничего.
Люси подошла к висевшему на стене негатоскопу. Мужчины последовали за ней. Коулмен щелкнул выключателем, и через пару секунд, мигая, вспыхнули люминесцентные лампы прибора.
Люси и оба патологоанатома принялись рассматривать и сравнивать рентгенограммы. Как и доктор Белл, Люси показала область реактивного воспаления надкостницы после биопсии.
— Других изменений нет, — сказала она.
Пирсон задумчиво почесал пальцами подбородок и посмотрел на Коулмена:
— Кажется, ваша идея не сработала.
— Возможно, — неопределенно ответил Коулмен. «Интересно, — подумал он, — что же станем теперь делать?»
— Но попробовать все же стоило. — У Пирсона была привычка признавать чужие заслуги ворчливым тоном, но в данном случае Коулмену показалось, что старик просто тянет время, преодолевая свою нерешительность.
Теперь Пирсон обернулся к Люси.
— Итак, рентгенологи предпочли выйти из игры, — произнес он с язвительной усмешкой.
— Думаю, что можно выразиться и так, — спокойно ответила Грейнджер.
— Предоставив мне, патологоанатому, сказать последнее слово?
— Да, Джо, — ответила Люси и застыла в ожидании.
Наступившее молчание продлилось добрых десять секунд, прежде чем Пирсон уверенно произнес:
— Мой диагноз: у твоей больной злокачественная опухоль — остеогенная саркома.
Люси посмотрела ему в глаза:
— Ты говоришь это с полной определенностью?
— С полной определенностью. — В тоне патологоанатома не было ни сомнений, ни колебаний. Он продолжил: — Я был уверен в этом с самого начала, а это, — он кивнул в сторону рентгенограмм, — только укрепило мою уверенность.
— Хорошо. — Люси кивком подтвердила свое согласие. Она тут же принялась обдумывать свои следующие действия.
— Когда ты будешь ее оперировать? — буднично спросил Пирсон.
— Думаю, что завтра утром.
Люси собрала рентгенограммы и пошла к двери. Глядя на Коулмена, она сказала:
— Пойду сообщать Вивьен эту новость. — И нахмурилась: — Как это тяжело!
Когда дверь за Люси закрылась, Пирсон повернулся к Коулмену.
— Кто-то должен был принять это решение, — начал он с необычным дружелюбием. — Я не стал спрашивать ваше мнение, потому что не мог допустить разговоров о сомнениях. В этом случае Люси могла бы сказать о них девочке и ее родителям, а они наверняка решили бы повременить с операцией. И их нельзя было бы в этом винить, ибо такова природа человека. — Он помолчал, потом добавил: — Думаю, мне не надо говорить вам, что означает такая задержка при остеогенной саркоме.
Коулмен кивнул. Он не стал оспаривать право Пирсона принимать решения. Как сказал старик, кто-то должен был сделать это и взять на себя единоличную ответственность. Но все равно осталось неясным, нужна в действительности ампутация или нет. Вскрытие ампутированной конечности, конечно, покажет, есть ли злокачественная опухоль, только обнаружение ошибки не принесет больной никакой пользы. Хирургия знает множество способов ампутации конечностей, но пока нет ни одного способа пришить ногу обратно.