Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник)

Предупредив Филиппа, я навсегда поссорюсь с родителями, папа мне этого не простит. И, когда муж, вопреки сво им пылким заверениям, бросит меня, я останусь абсолютно одна.

Пусть все идет, как идет. Если Рыбаков не догадался посоветоваться с ней, ему же хуже. Пусть пеняет на себя.

В тот момент Юля не думала, что Филиппом руководило не пренебрежение к ее разуму, а простая человеческая деликатность.

Дубикайтис позвонил ей: спустись, взгляни на пациента.

– Не могу понять, что с ним, – сказал он.

Юля просияла от гордости. У нее просит совета опытный доктор! Неужели он всерьез полагает, что она в чем-то понимает больше его?

Войдя в смотровой кабинет, она солидно произнесла:

– Слушаю, Александр Кимович.

– Вроде бы отек, боль при пальпации и при движении. Похоже на перелом, а на снимке кости целы. И сам он не помнит момента травмы, хотя его воспоминаниям большого доверия нет.

Действительно, пациент имел характерный вид наркомана, а множество татуировок указывало на то, что места лишения свободы знакомы ему не понаслышке.

– Покажите ногу, – скомандовал Дубикайтис.

Волнуясь, Юля приступила к осмотру. Честолюбие требовало, чтобы она сейчас, как кролика из шляпы, вытащила правильный диагноз. Бедро плотное, напряженное, вот и след укола. Постинъекционная флегмона? Но покраснения нет, и участок размягчения тканей, указывающий на место скопления гноя, тоже не определяется. Больной серый, глаза запавшие, пожалуй, его плохой внешний вид нельзя объяснить только употреблением наркотиков.

Юля пощупала пульс: частый и слабый, давление низкое – обладая чувствительными пальцами, она примерно могла определить цифры артериального давления и без тонометра. Какая-то интоксикация внутреннего происхождения, при травмах такого не бывает. Она снова потрогала бедро и вдруг ощутила характерный хруст. Крепитация [11] , признак газовой гангрены? Она читала об этом заболевании только в учебниках по военно-полевой хирургии и в романах, но никогда не встречала в жизни. Считала, что оно кануло в прошлое вместе с ужасами Второй мировой войны.

11

Определение воздуха в мягких тканях (характерный хруст) или трение костных отломков при переломе.

– Анаэробная флегмона? – пробормотала она себе под нос. – Пойдемте, Александр Кимович, снимок посмотрим.

В рентген-кабинете она показала Дубикайтису пузырьки газа в мягких тканях – несомненный признак анаэробной флегмоны.

– Эх я и дурак! – Самурай сокрушенно покачал головой. – Надо же было так лохануться! Зашорился я что-то, только на кость посмотрел. Травматолог есть травматолог! – Он засмеялся. – Знаешь, что такое двойной слепой контроль? Это когда два травматолога смотрят электрокардиограмму.

Юля не разделяла его веселья. Диагноз-то поставлен, теперь надо лечить, а как? В голову настойчиво лезли страницы «Повести о настоящем человеке» и менее оптимистичные сцены из романов о партизанской жизни, где рассказывалось о мучительной смерти бойцов, заболевших гангреной. Ампутация? Но у больного отек распространился на ягодичную область, тут даже экзартикуляция [12] в тазобедренном суставе не поможет.

– Давайте поднимемся в ординаторскую, там неплохая библиотека. Посмотрим, что умные люди пишут, – предложила Юля.

12

Удаление конечности на уровне сустава.

Она быстро нашла подходящую монографию и стала листать. Удивительно, в студенческие годы медицинские тексты казались ей скукотищей, а теперь она читала главу, посвященную анаэробной инфекции, как увлекательный детектив!

«Надо же, как меняется восприятие, когда у тебя появляется пусть скудный, но собственный опыт, – мимоходом думала она. – Так же и с художественной литературой. В юности читаешь роман, следя за сюжетом, а рассуждения автора кажутся полной абстракцией. Когда же появляется багаж собственных переживаний и поступков, начинаешь видеть в писателе интересного собеседника: в чем-то соглашаешься, в чем-то споришь, а иногда и находишь хороший совет».

– Смотрите: широкие лампасные разрезы и фасциотомия [13] . Плюс большие дозы антибиотиков. После операции нужно будет его в реанимацию положить.

– Ага, в отдельный бокс. Спасибо, Юля. Пойду вскрывать.

– Простите, но это моя работа.

– Ну что ты! Кроме клостридий [14] , у него наверняка и другие интересные микроорганизмы есть. Побереги себя.

– Хирург здесь я, – отчеканила Юля. Ей до сих пор не давала покоя однажды проявленная трусость. – И оперировать буду я. Потому что я лучше знаю, как вскрывать гнойные очаги.

13

Рассечение соединительно-тканного футляра мышц.

14

Микроорганизмы, вызывающие тяжелую раневую инфекцию.

– Но лампасные разрезы – это как раз по моей части.

– Ага, сейчас! Вы знаете, как на бедре проходит сосудистый пучок? Вам придется все равно вызывать меня, и тогда уж мы точно кровью умоемся.

Самурай улыбнулся:

– Пусти хоть крючки подержать.

И категорически настоял на своем, когда она стала отнекиваться.

* * *

Юля вдохновенно вскрыла все фасциальные футляры и рыхло затампонировала раны салфетками с перекисью.

– В барокамеру бы его…

– В камеру – согласен, а насчет бара он и сам не дурак, – откликнулся анестезиолог раздраженно, но обещал вызвать врача ГБО.

Пациента увезли, Юля с Дубикайтисом тоже хотели уходить, но Елизавета неожиданно преградила им путь. Оказывается, по санитарным нормам, хирург, бывший в контакте с анаэробом, должен раздеться прямо в операционной.

– До трусов? – изумился Самурай.

– Именно, Александр Кимович. Снимайте костюм и бегите в душ. А мы с Юлией Евгеньевной вслед за вами.

– Сразу вслед?

– Нет, подождем, пока вы уйдете.

– Твоя воля, Елизавета, ты бы меня живьем в своем автоклаве сварила ради стерильности, – ворчал Дубикайтис, раздеваясь. – Это я за такую зарплату должен еще стриптиз показывать!

Женщины деликатно отвернулись. Прежде чем попасть в раздевалку, где находился душ, требовалось преодолеть длинный коридор. Правда, в это время в оперблоке, кроме них, не было ни души, и нечего было опасаться чужих нескромных взглядов.

– Первый пошел! – крикнул Дубикайтис и со страшным топотом помчался в душевую.

Юля замялась. Раздеваться перед Елизаветой ей почему-то было неловко, а просить ее отвернуться – странно.

Медсестра неожиданно заговорщицки подмигнула ей:

– Пусть он бегает голый по больнице, а мы с вами устроимся получше. – Она достала из шкафа два пакета с одноразовыми бумажными халатами. Материал напоминал кальку и мало что скрывал, но все же лучше, чем ничего.

Юля покосилась на Елизавету. Той нечего стесняться своего костлявого, но подтянутого тела, а вот белье, ясно просвечивающее сквозь тонкую бумагу… Убогие трикотажные трусики в горошек и майка абсолютно детского фасона не могли принадлежать женщине, хоть раз в жизни имевшей дело с мужчиной. Тело, познавшее мужские ласки, неминуемо отторгнет эти кошмарные покровы.