Клиника верности

Снег падал на Ванины плечи, на шапку, делая его таким же белым, как все вокруг. Шарф от дыхания заиндевел и царапался, и от холода немного ныли пальцы ног.

Возле Зоиной могилы он увидел человека. Тот стоял, облокотясь на оградку, и, видно, задумался так глубоко, что не заметил, как Иван подошел.

— Здравствуйте!

— А? — Человек обернулся, и Ваня узнал Якова Михайловича Розенберга, институтского друга Зои, знаменитого пластического хирурга. — Привет, Иван.

Анциферов удивился, что Яков Михайлович помнит, как его зовут: несколько раз они с Зоей навещали Розенберга в его загородном доме, но Иван почти не принимал участия в беседах старых друзей. Он купался, спал в гамаке и под руководством красивой молодой жены Розенберга таскал камни для альпийской горки.

Мужчины постояли молча, каждый думал о своем. Яков Михайлович замерз, стал подпрыгивать и шмыгать носом.

— Вы идите, а я тут еще побуду, — сказал Иван. — Снег смету.

— Не надо. Пусть будет. Так ей теплее…

Ваня кивнул.

— Яков Михайлович, давно хотел вас поблагодарить, что за могилой ухаживаете.

— Я? Прости, но я здесь первый раз…

— Но вы же платите кому-то за цветник и за все.

Розенберг покачал головой:

— Увы, нет. Не подумал как-то. Хотя и мог бы.

— Да нет, тут присмотр хороший. Наверное, родственницы какие-нибудь. Да и я ухаживаю.

Розенберг выбрался на дорожку и курил там, дожидаясь Ивана. Нежные белые розы, которые он положил на могилу, быстро исчезали под снегом, Ваня пристроил рядышком свои цветы, сожалея, что и их минут через пятнадцать не станет видно.

— Вот и повидались, — шепнул он, прикоснувшись к холодному камню, — не думай, я тебя помню.

Розенберг вовсю скакал на дорожке, размахивая руками.

— Ну и дубак! — воскликнул он. — Давно такого не помню.

Ваня рассеянно кивнул. Тропинка была слишком узкой для двоих, и они пошли гуськом. Замерзший Яков Михайлович почти бежал, отчего все время оступался в снег.

— Полные ботинки набрал, — пожаловался он возле машины. — Садись, Ванюша, подвезу. А то поехали ко мне.

— Что вы, Яков Михайлович! — Машина была шикарной, просто вызывающе роскошной, и Ваня оробел.

— Правда, поехали! Дианка у родителей, так что посидим вдвоем, как говорится, sans les dames [2] . Помянем Зоечку.

2

Без женщин (фр .).

Розенберг почти насильно затолкал Ивана в машину.

— Мы уезжаем, — сказал он грустно, включая зажигание. — Отправляемся в Лондон работать. Так что я сейчас каждому человеку из прошлого рад. Прошу тебя, поехали! Мне это очень важно. Не волнуйся, обратно я тебя доставлю. То есть мы, разумеется, напьемся, и за руль я сесть не смогу, но я вызову тебе такси.

Ване вдруг очень захотелось посидеть с этим симпатичным крепышом, послушать его рассказы о Зоиной молодой жизни…

Розенберг наполнил тяжелые низкие стаканы почти дополна.

— Господи, не прими за грех, прими за лечение, — сказал он, и, не чокаясь, мужчины выпили.

В желудке сразу стало тепло, застывшая кровь побежала быстрее, Ваня почувствовал, что ноги начинают отогреваться, а голова немножко закружилась.

— Хорошо. — Он блаженно откинулся в кресле.

— Хорошо-то хорошо, только закусывать надо! — Яков Михайлович быстро накрыл на стол: хлеб, сыр, холодное мясо и помидоры. Предложил еще пожарить отбивные, но Иван отказался.

— А вы надолго уезжаете?

— Как пойдет. Мне работу предложили в одной клинике, я сначала не хотел, а потом подумал — почему бы и нет? Хоть рядом с детьми будем, я очень по ним тоскую. Здесь все в порядке, клиника и без меня работает как часы, уезжать не стыдно. Ну, скучать, конечно, буду страшно.

Розенберг тяжело вздохнул и взял кусок мяса.

— Ты сам-то как? — спросил он участливо. — Я слышал, женился?

— Да, женился, — буркнул Ваня и глотнул виски.

— Это хорошо, — Розенберг открыл окно и достал тяжелую хрустальную пепельницу, — это ты правильно сделал. Человек не должен быть один. И как, счастлив? Я помню, как ты переживал Зоину смерть… Сейчас легче стало?

Ваня покачал головой:

— Еще хуже. Вроде бы я уже смирился, что Зои нет, а когда стал с Алисой жить… Понимаете, вот я с ней просыпаюсь, завтракаю, а сам все время представляю, как бы это с Зоей было. Иду домой и думаю: ведь меня могла бы Зоя ждать.

Яков Михайлович серьезно посмотрел на него:

— Понимаю. У меня точно так же было. Потом ничего, прошло. А поначалу я сто раз пожалел, что второй раз женился.

Со вздохом Розенберг налил еще.

— Все-таки пожарю мясо. — Он решительно встал и поставил на огонь сковородку, — а то напьемся, не дай Бог. Открой пока банку огурцов. Это теща закрутила, вкусно — сил нет. Она мне тут такие парники развела, все соседи ржут. Хочешь, дам баночку? Жене твоей, наверное, нелишние будут.

— Да, — кивнул Ваня, — нелишние.

Он снял старомодную металлическую крышку и подцепил маленький пупырчатый огурчик. Розенберг возился у плиты, точными движениями переворачивая отбивные.

— Ждете прибавление? Вот и хорошо. Знаешь, Ваня, у тебя сразу столько забот появится, что для тоски не останется места.

Яков Михайлович крошил лук, посыпал мясо какими-то ароматными специями и с интересом расспрашивал Ваню о беременности его жены. Какой срок, нет ли осложнений, и видно ли уже на УЗИ, мальчик или девочка.

Анциферов вяло отвечал, надеясь, что вскоре Розенбергу надоест эта мучительная тема. Решив жениться на Алисе, Ваня мало раздумывал о том, что она ждет ребенка от другого мужчины. Беременность казалась ему второстепенным фактором, точнее, не сама беременность, а отцовство. Он хотел обычную, полноценную семью с женой и ребенком, и какая, в конце концов, разница, кто автор этого ребенка! Его все устраивало в Алисе, а такой мелочью можно пренебречь, думал Ваня. В результате он оказался в положении человека, который издалека принял гигантского удава за червяка. Или в положении человека, купившего ботинки с одним маленьким неудобным шовчиком. Вроде бы мелочь, но так натирает ногу, что ботинки невозможно носить.

Самое плохое — чем дальше он жил с Алисой, тем сильнее привязывался к ней. Но мысль о том, что в ее чреве развивается чужое дитя, грызла его непрестанно. И не просто дитя, а ребенок любимого человека… В том, что Алиса любила Васильева и, наверное, любит до сих пор, Ваня не сомневался. Слишком хорошим она была человеком, чтобы спать с женатым мужчиной ради обычного флирта. Да, она любит Васильева и любит своего будущего ребенка именно как ребенка Васильева. Ей приходится жить с ним, но таинство появления новой жизни она не захочет с ним разделить, чтобы сохранить память о любимом в ребенке. Он не настоящий отец, а так, заместитель, и не может делать всего того, что полагается отцу. Не может с волнением ждать жену из консультации, чтобы узнать, нормально ли протекает беременность, не может по ночам класть руку на ее живот… Не может посмеиваться над ее утренней тошнотой и опухшими ногами, ибо все это происходит не из-за него… Да Иван и не чувствовал особой нежности к этой чужой жизни, понимая, что на самом деле ни жена, ни ребенок ему не принадлежат. Когда врачи поставили Алисе угрозу выкидыша, Ваня подумал: как хорошо будет, если беременность не удастся сохранить. Исчезнет свидетельство ее связи с Васильевым, и начнется нормальная, обычная, настоящая семейная жизнь. Потом появится общий ребенок, на которого у Вани будут все права и которого он будет любить всем сердцем. А это дитя никому не нужно, оно только расстроит их жизнь.