Клинки сверкают ярко

Сначала было совсем темно, потом сверху проник свет звезд — над нами была одна из центральных улиц с решетками для стока воды.

За полгода я еще не успел забыть эти места и примерно помнил, в какую сторону надо двигаться.

— Там никого не осталось, наверное, — пропыхтел Большак. — Может, сторож только какой…

Мы скатились по земляной насыпи и очутились среди покрытых барельефом черных столбов. Большак споткнулся и упал на четвереньки, почти целиком скрывшись в тумане, но сразу же вскочил и бросился за мной. Сзади слышались шаги преследователей.

— Почему никого не осталось? — спросил я на бегу — Капище закрыто?

— Ну! А ты не знаешь? Давно уже.

— А что случилось?

Туман бурлил у наших ног. Мы петляли между столбами, я то и дело оглядывался, но пока преследователей не видел. Большак продолжал:

— Гном Пиндос хотел Капище под себя взять. Но один он с орками сладить не смог. Объединился в этом деле с Пеном Галатом, и они вместе на орков насели…

Столбы закончились, Дитен умолк. Бронзовые двери в амфитеатр, которые раньше всегда охраняла пара дюжих орков, теперь состояли лишь из одной половины — вторая, расколотая напополам, лежала рядом. И орки исчезли.

— Что дальше было? — спросил я, ныряя в дверь. Амфитеатр выглядел все так же, только теперь клетка для боев была сломана, прутья ее разворочены, а посередине когда-то идеально ровной площадки виднелось углубление, словно по ней саданули каменной глыбой.

— Орки вроде отбились, — говорил тяжело дышащий Большак. — Бои опять начались, ставки, зрители… Пиндос бы и отступился, но Галат не таков. Он решил: не мне — значит, никому. И устроил им подлянку напоследок. Не знаю как, но взорвал двух самых известных бойцов прямо во время боя.

Мы сбежали уже к нижним рядам, и здесь я увидел, что часть зрительских лавок проломлена, а на полу в тумане лежат камни — шрапнель, разлетевшаяся от взрыва.

— Народу тогда зашибло много, остальные перепугались, и пришлось оркам закрываться. Все равно ремонт тут надо делать…

В верхней части амфитеатра возникло несколько фигур. Я остановился между развороченной решеткой и проходом к нижнему, служебному ярусу.

— Большак, а вольеры еще есть? Для этих, для… располовиненных?

Он подтвердил:

— Есть. Должны быть. Но и сторож там должен быть.

Фигуры быстро спускались, взбаламучивая волны серого тумана, которые стекали вниз. Хлопнув Дитена по спине, я ринулся в проход.

Сторожа не оказалось — может, он заходил сюда только для кормежки, а может, отлучился куда. В дальнем конце служебного яруса путь ко второму проходу, через который можно было выбраться из Капища, преграждало несколько стоящих рядом клеток разного размера. Здесь сидели «звериные» половины тандемов — пара медведей, альфин с подрезанными крыльями, старая лярва, здоровенная собакоголовая обезьяна и еще парочка экзотических тварей с континента Полумесяца. «Тела», чьи «головы» умерли от старости или погибли. Теперь они не способны были ни драться, следуя тем немногочисленным правилам, которые поддерживались на арене, ни вернуться к естественной дикой жизни.

Когда мы влетели в помещение с клетками, некоторые обитатели подняли головы, а собакоголовая обезьяна вдруг с визгом бросилась на прутья и принялась трясти, вцепившись в них всеми четырьмя лапами. Я выбрал самую низкую клетку, с разбега взобрался на нее и, повернувшись, протянул руку Большаку.

В коридоре, через который мы вбежали сюда, появились фигуры. Со свистом мимо пролетела стрела, цокнула по прутьям и упала. Я до пояса свесился с клетки, отодвинул засов и толкнул дверцу.

И сразу же перепрыгнул на соседнюю клетку — ту, что с обезьяной. Она затявкала, подняв голову и глядя на меня сквозь прутья маленькими злобными глазками, принялась бить себя в грудь. Я проделал то же самое со вторым засовом, и тут преследователи толпой вбежали в зал. Свистнуло сразу несколько стрел, но я уже был на следующей клетке и открывал ее.

Одна стрела вонзилась обезьяне в живот. Опустившись на четвереньки, та с громким тявканьем выкатилась наружу. Из другой клетки длинными скачками вылетел лесной медведь, весь покрытый комками свалявшейся коричневой шерсти, встал на задние лапы и взмахнул передними, сбив с ног сразу нескольких эльфов.

Сбоку коротко вскрикнул Большак, я посмотрел туда. Он провалился одной ногой между прутьями и теперь лихорадочно пытался выбраться — внизу, в распахнутой клетке, бесновался кенг.

Я побежал к Дитену, на ходу выхватывая саблю. Один из эльфов попытался вспрыгнуть на клетку, но я пнул его каблуком в лоб и отправил обратно, прямо в объятия обезьяны.

Большак высвободил ногу, лег плашмя и пополз по прутьям. Кенг, успевший подпрыгнуть и чуть было не отхвативший клыками его ступню, оттолкнулся мощными задними лапами, выскочил наружу и с шипением развернулся. Я вцепился в волосы Большака свободной рукой и стал пятиться, волоча его к другому краю клетки. Кенг прыгнул.

Из всех здешних зверей, он один мог совершить такой прыжок. Я успел заметить прижатые к груди верхние лапы с длинными когтями, узкие змеиные глаза, оскаленную пасть, и тут он меня сшиб. Сабля вылетела из моей руки и упала на прутья, мы с кенгом рухнули в узкое пространство между клетками и стеной. Кенг зашипел, разевая пасть, прямо над собой я увидел тонкий раздвоенный язык, когти-стилеты… Голова кенга резко опустилась, словно он пытался клюнуть меня, и сверху кубарем скатился Большак. Тело зверя обмякло, он распластался, придавив меня к полу.

Из его шеи торчала рукоять сабли, лезвие до половины вошло в тело.

Слыша крики и рычание, я выбрался из-под кенга и вскочил. Два эльфа пытались перелезть через клетки, но обезьяна, подскочив, схватила их за ноги и утянула обратно. Остальные преследователи все еще находились на другой стороне и дрались со зверями. Я отвернулся от них, увидел спину Большака, вбегающего в проход, выдернул из мертвого тела саблю и помчался следом.

2

Пихнув Большака под задницу так, что он выскочил из отверстия и упал где-то в стороне, я выставил голову наружу.

И увидел вокруг себя лица — испуганные и удивленные. Большак дрыгал ногами в куче перевернутых кастрюль и пытался встать.

Я медленно повернул голову, осмотрел окружающее и вылез.

Это была большая кухня, и рядом стояли: две эльфийки, женщина, три юные оркицы и усатый тощий мужик. Поверх обычной одежды на всех — фартуки.

Тощий мужик, меланхолично разглядывая нас с Большаком, поднял со стола тесак с очень длинным, заляпанным кровью лезвием и произнес:

— Ну, кого первого на бифштекс?

Дитен, наконец разобравшийся с кастрюлями, вскочил и заорал на него:

— Ты, хрен с усами, да ты знаешь, кто мы такие?!

Все остальные попятились, а одна из эльфиек споткнулась и с перепугу уселась задом в ведро с помоями. Но на мужика — старшего, как я понял, повара — это особого впечатления не произвело. Он подбросил тесак так, что тот крутанулся в воздухе, поймал за рукоять и шагнул к нам.

Подняв руки в примиряющем жесте, я сказал усачу:

— Эй, паря, погодь. Ты видишь — у меня сабли… — Отведя руку за спину, я дотронулся до торчащей за плечом рукояти. — И ты видишь — я здоровый. Здоровее тебя, да? Почем ты знаешь, этими саблями я умею махать или нет? Вдруг умею? Так что ты подумай вначале. Может, по-другому надо?