Клинок трех царств

Его улыбка Правену подбодрила: он знал себе цену, но в ней видел красивую девушку, желанную подругу для игрищ. И от его обещающего взгляда, от мысли, что хотя бы нынче вечером они могут быть вместе, Правена саму себя ощутила величавой и светлой, как та Солнцева Дочь.

– Пестряныч! – с искренней мольбой произнесла она и в порыве воодушевления сделала пару шагов к нему. – Ты ведь придешь?

– Залог требуется, – очень серьезно сказал Торлейв и наклонился к ней.

Будто бросаясь в воду, Правена поцеловала его в угол рта и отскочила. Торлейв подмигнул ей: дескать, принято.

Когда они с Витляной и наконец собравшейся Влаттой направлялись к воротам, Агнер, успевший надеть хорошую беленую рубаху и подпоясаться, вежливо поклонился им:

– Я тоже приду на ваши игры, банаат. Только вы меня не обижайте – я ведь паренек молодой и робкий, – сказал он без намека на шутку, отчего это стало особенно смешно. – Яльла [11] .

Влатта обернулась и помахала ему. Витляна усмехнулась, а Правена кивнула, едва услышав. Перед взором ее стояли глаза Торлейва, тот светлый пристальный взгляд, что служит предвестником любви, а губы еще ощущали тепло его кожи.

11

До встречи! (арабск.)

Глава 2

– Йа алла! Кто это?

Выпучив единственный глаз, Агнер, наряженный в сарацинский кафтан полосатого шелка, уставился на опушку, где было пестро от богато одетого народа. В окружении зеленой листвы и белых березовых стволов разноцветные шелка боярских одежд, узорные и гладкие, сияли еще ярче.

– Это наша старшая княгиня, Эльга, – пояснил Торлейв. – Что тебя так поразило? Ты разве еще не видел ее?

– Нет, пока не приходилось. Разве что двадцать лет назад. Но это же не женщина, это… сама Фрейя, машалла! Она сидит на золотом троне на опушке леса, вся в золоте – точно так же, как сидела, когда ее увидел конунг Хёгни… Правда, она его отправила на не самые хорошие дела, но я… будь я на его месте, я бы тоже пошел и кого-нибудь убил, если бы она приказала, валлах!

– Да уж тебе убить кого-нибудь – что мне комара прихлопнуть! – усмехнулся Торлейв.

– А вон та красивая молодая женщина рядом с ней кто?

– Это Прияслава, Святославова княгиня. Я должен пойти ей поклониться. Чтобы она увидела, что я здесь.

– А зачем ей было так надо, чтобы ты пришел?

– Да знаешь, родня говорит, что я лучший жених в Киеве, и хочет меня извести, чтобы другим завидно не было…

– Извести? Я за двадцать лет забыл это слово? Раньше оно значило примерно как «убить».

– Ну то есть чтобы я перестал быть женихом.

– А, так тебе нужна невеста! Так вон их сколько! – Агнер широким взмахом обеих рук указал на девичьи круги, будто перед ним раскинулись все сокровища мира. – Пойдем украдем парочку – одну тебе, другую мне. Идет?

– Для тебя – конечно! – Торлейв хлопнул его по плечу. – А у меня еще есть время.

– Послушай, хабиби [12] ! – Агнер встал перед ним и заглянул в глаза своим единственным глазом. – Наша пухляшка намекала, что у тебя была невеста, но конунг забрал ее себе. И ты так обиделся, что больше не хочешь выбирать невест. Я только не понял, которая это – та, что теперь с ним?

12

Ласковое обращение типа «дорогой мой». (арабск.)

– Да нет! – Торлейв качнул головой. – Эта – Прияслава, его княгиня, он на ней уже лет пять женат. А то была… ну, неважно.

– Хабиби! – Агнер не дал Торлейву его обойти. – Расскажи аами [13] Агнеру! Я ведь помню тот день, когда ты родился! Если обида жжет твое сердце, пойдем и убьем его! Я с тобой, зула [14] !

– Нет, хабиби! – Торлейв, успевший перенять кое-какие из любимых словечек Агнера, коснулся его плеча. – Это была бы для меня плохая женитьба, но девушка сама предпочла князя. Только это ей счастья не принесло. Он только опозорил ее, и княгиня Эльга увезла ее далеко на север. Не знаю, что с ней сейчас, и знать не хочу. Но мне нужна особенная невеста, чтобы не уронить нашего рода, а здесь таких нет. Когда найдется подходящая, я тут же скажу тебе и мы… что-нибудь предпримем.

13

Дяде (арабск.)

14

Поддерживаю, участвую. (арабск.)

– Обещаешь?

– Обещаю. Если хочешь, идем со мной к княгине. Думаю, ей будет любопытно на тебя взглянуть.

– Я не смею предстать… – Агнер с сомнением взглянул на себя, хотя его полосатый кафтан выглядел роскошно среди обычных беленых рубах. – Но отважный воин должен всегда следовать за своим вождем, хоть в пасть самой Хель, валлах!

Зеленую Пятницу отмечали под склоном Святой горы, поблизости от святилища и жальника, переходящего в луга и рощи. Сюда сошлись и кияне, и жители ближних сел; было людно и шумно, вразнобой гудели рожки. Для Эльги привезли деревянное резное сидение со спинкой – не такое роскошное, как беломраморный тронос, что подарил ей цесарь, Роман-младший, но, когда его покрыли золотистым шелком, оно и впрямь стало похоже на золотой престол. Сидя в нем, одетая в зеленое шелковое платье, расшитое золотом, с белым покрывалом, отделанном золотой тесьмой, с золотыми подвесками моравской работы на висках, Эльга была живым воплощением Вечерней Зари. В другом кресле сидела молодая княгиня Прияслава, в ярко-красном платье, будто Утренняя Заря. Третье, для князя, стояло пустым: Святослав чуть поодаль лежал прямо на траве. Его окружали те его гриди и приближенные, кто уже был в годах и женат, из-за чего не мог плясать в кругу с девушками. Возле князя стояла бочка пива, отрок с ковшом живо подливал в любую протянутую к нему чашу или рог.

Мужчины и старшие женщины вокруг двух княгинь следили за тем, как Витислава Мстиславна водит девичий круг – то петлями, то змейками, то вновь выстраивает его в кольцо и начинает песню с притопом. Она цепляла каждый взгляд, будто камень-самоцвет среди горошин, и ее лицо сияло уверенностью. Беленая сорочка была отделана красным шелком с золотым узором, на очелье блестели золотые моравские подвески чуть поменьше, чем у Эльги. Лишь одно лето назад Мистина привез подросшую дочь из Выбут, и она вошла в девичий круг уважаемых родов киевских, будто лебедь в утиную стаю – с шумом крыльев и бурлением волн, раздвигая все перед собой. Девичьими плясками она правила так же уверенно, как отец ее – полками на поле брани и боярами в совете.

С девушками ходила и юная княжна Бранислава, единственная дочь Эльги. С раннего детства ее наряжали не хуже взрослой княгини – в платья цветной шерсти, узорного шелка, с золотым и серебряным позументом, с драгоценной тесьмой. Чуть ли не впервые в жизни она сегодня надела праздничный наряд полянских дев: сорочку из беленого плотного льна, красно-синюю плахту, белую шушку. Тонкий красный поясок был не соткан из шерстяной пряжи, как у всех, а сшит из красного узорного шелка, таким же было очелье, а кольца на нем – узорные, серебряные, моравской работы. В этом наряде тринадцатилетняя Браня казалась совсем взрослой, таких уже замуж выдают, но у этой взрослости был пронзительный оттенок юности: как первая земляника с белым бочком, в которой нетерпеливая рука жаждет обрести еще только грядущую сладость лета. У Эльги щемило сердце от радости и тревоги: что-то ждет ее дочь? Пока она ни с кем не сговаривалась насчет сватовства, но знала, что замужем дочь будет жить, скорее всего, очень далеко от матери. Дочь стала взрослой – не оглянешься, как объявится тот молодец, что увезет ее. И не самой Бране выбирать его в кругу: княжеская дочь увидит мужа впервые уже на свадьбе.

Стараясь отвлечься от этих мыслей, Эльга огляделась и заметила поблизости Торлейва. Племянников у нее была целая стая, но единственному сыну Хельги Красного, своего сводного брата, она отвела особое место в сердце. Правду сказать, Торлейв это заслужил – и не только красотой. В двадцать один год он знал четыре языка, умел читать и писать по-гречески и по-моравски. Благодаря знаниям и высокому роду уже приобвык знаться с большими людьми – греческими послами и немецкими царедворцами, но охотно брался и за такие поручения, которые требовали несколько дней подряд проводить в седле.

Сейчас его взгляд с явным удовольствием покоился на лице Прияславы, молодой княгини; Торлейв ждал, пока она его заметит. Прияславе было двадцать два года. Красота ее находилась в расцвете, лицо с крупными чертами и бровями-стрелами, приподнятыми к вискам, дышало уверенностью и силой духа. Всякий, кто видел ее, понимал: не только ради наследства отца ее, смолянского князя Сверкера, Святослав избрал ее в водимые жены. О ней рассказывали, что в детстве она побывала на том свете и что ее давно покойная бабка, колдунья Рагнора, порой приходит к ней во сне и делает предсказания. Из-за этого ее немного опасались, как всякого, кто слишком близок с Темным Светом. Однако сейчас, радостная и оживленная, в красном греческом платье с широкими рукавами и золотисто-желтыми узорами, она казалась воплощением самой земли-матери в ее летнем расцвете. На коленях у нее сидел ее сын, пятилетний Ярополк.