Клоака. Станция потери

— Нина, просыпайся. Нельзя столько спать.

Вот именно такую фразу я каждые выходные слышу от папы. «Нина, уже двенадцать, хватит спать!» И что?.. У меня выходные! Что хочу, то и делаю.

Раз я сплю, значит, хочу спать.

— Нина.

Только я знаю, что это не папа. Потому что я не дома и не в своей комнате.

Я еле как принимаю сидячее положение. По затылку будто ударили битой. При каждом движении в висках начинает пульсировать, а во рту пересохло настолько, что мне кажется, будто я способна выпить воду из всего школьного бассейна.

— Отлично. Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, — говорю я, разлепляя слипшиеся губы.

Пружины на кровати снова скрипят. Матрас у края продавливается под тяжестью еще одного тела. На моем запястье сжимаются чужие пальцы. Вблизи он уже не был похож на пришельца, поэтому узнать Семена труда не составило. Да и кто бы еще стал «заботиться» о «пострадавших», если не «врач»?

— Я Вас не понимаю.

Семен отвечает только после того, как закончивает отсчитывать мой пульс:

— Что именно ты не понимаешь?

— Вас. Вашего мышления. Ваших поступков.

— Ты это о метро?

— И о нем тоже.

Семен поднимается с кровати и подходит к небольшому столику у стены. Там лежит какой-то чемоданчик. Он достает из него шприц и ампулу с прозрачным раствором.

— Я не дам себя колоть непонятно чем.

— Я не буду спрашивать твоего разрешения, Нина, — говорит Врач. — Но я хочу, чтобы ты поняла одну вещь: я тебе не враг. Хочешь — верь, хочешь — нет, но в этом месте лучше не иметь тех, кто в один прекрасный момент толкнет тебя в спину.

— Еще одно наставление? — спрашиваю я, наблюдая за тем, как из иглы брызгает тоненькая струя раствора.

Что ж… Убивать меня, введя в вену воздух, он точно не собирается.

— Ты доехала до конечной.

Молчу. Семен подходит ко мне, доставая из кармана жгут.

— Ты заметила, я не спрашивал, а утверждал это. Как думаешь, почему я в этом так уверен?

Да откуда мне знать?

Семен кладет на кровать свои «инструменты» и достает из другого кармана мой мешочек с жетонами.

Инстинктивно я поднимаю руку к груди и, сжав одежу, понимаю, что одета я была во что-то другое. Опустив взгляд, я вижу на себе самую обычную больничную рубашку. Семен бросает мне мой «кошелек», и он приземляется прямо на мои колени.

Жетоны внутри него громко звякают.

— Они мне не нужны. Я не хочу отсюда уходить.

Костя говорил об этом… Кажется. О том, что есть душегубы, которым нравится быть душегубами. Вот только я и подумать не могла, что Семен окажется из их числа.

— Почему?

— Потому что из дома не бегут, когда он начинает рушиться.

Еще как бегут, чтоб крыша на голову не упала.

Семен перетягивает жгутом мою руку выше локтя. Я не сопротивляюсь, наблюдая за тем, как тонкая игла безболезненно входит под кожу, выпрыскивая через себя какое-то лекарство.

— Это поможет тебе быстрее прийти в себя.

— Что случилось?

— Наш общий друг решил поиграть в спасителя. Ты что-нибудь об этом слышала?

— О чем именно? В какого спасителя?

Врач долго вглядывается в мое лицо, пытаясь понять, вру я или нет. Надеюсь, что благодаря паршивому самочувствию, моя ложь принимается за правду.

— Пару лет назад его старший брат, так же, как и ты, попал в Клоаку.

— Пару лет назад? — переспрашиваю я. — Почему же спасать его он отправился только сейчас? Не знал где он? Или…не мог сюда попасть?

Как бы то ни было, Тихоня знал, куда шел. Он подготовился к спуску в метро. Раздобыл где-то пистолет, был в курсе о душегубах. А если вспомнить о том, как спокоен он был, находясь в первом вагоне… Тихоня и о «туннельных монстрах» тоже знал.

— А может, он сам уже бывал здесь и смог выбраться?

— Его здесь раньше не было, — уверенно произносит Семен, вновь отходя к окну. — И как он узнал о Клоаке, я могу только догадываться.

Означает ли это, что варианты все-таки есть? Если его здесь не было, но он обо всем откуда-то знал… Кто-то должен был ему рассказать. Но кто? Логично, что варианта только два: душегуб-подстрекатель или выбравшийся из Клоаки везунчик.

— Тогда…если он пришел за братом, то… Он здесь? В лагере? Вы знаете его?

Кости в лагере, конечно же, нет. Но если я не задам эти вопросы, то это будет странно выглядеть.

— Нет. Он, к сожалению, уже умер, — произносит Семен.

Бессовестная ложь.

— Когда он снял меня с поезда и…донес до меня причину своей заинтересованности в моем браслете, я рассказал ему о смерти брата. Но, кажется, он мне не поверил.

— А как вы от него избавились?

— От кого?..

Семен смотрит на меня как-то недоуменно, а до меня доходит, что вопрос мой звучит двусмысленно.

— От этого парня. С поезда, — уточняю я. — У него же было оружие.

— В Клоаке есть вещи, куда страшнее и опаснее. Ты ведь сама это видела.

Врач смотрит в окно, наблюдая зачем-то. И мне становится любопытно: что привлекло его внимание?

Я откидываю в сторону одеяло, радуясь тому, что без штанов меня не оставили. Пусть они были такими же тонкими и чуть затертыми, как и рубашка, но они все же были. Я шевелю пальцами на ногах, а после щелкаю суставами. Я всегда так делаю, когда просыпалась.

Опуская босые ступни на пол, я морщусь от сковывающего их холода. Понизу гуляет сквозняк, но откуда именно он просачивается в комнату, я не знаю. Дверь закрыта. Окно тоже. Само это помещение вряд ли было палатой местной больницы. И с чего я так о ней подумала, стоило только глаза открыть? Небольшая, квадратная комнатка, с минимумом удобств и толстым слоем грязи на всех поверхностях.

Идти босиком по такому полу было противно. Но еще противнее было идти, как старой кляче, еле-еле передвигая ногами. Мышцы в икрах ужасно тянет, а стопы, кажется, стали плоскими как при плоскостопии.