Клор

— Чё? — реакция Кахваджи явно показала, что я сильно переоценил концентрацию крови в его внутривенном спирте.

— Тоуро Соплю помнишь?

— Каво?

— То-у-ро, — по слогам отчеканил я, присев на корточки перед собеседником.

— Соплю-то?

— Его самого.

— Помню, конечно. А чего с ним? Опять на уважаемых людей кляузы строчит, подстилка имперская?

Я переглянулся с Джин. Она пожала плечами. Я продолжил по биту выуживать из тела городового информацию:

— Мы ищем его. Ты знаешь, где он живёт?

— Тоуро?

— Да, Сопля.

Лоб Кандо сморщился от интенсивной мыслительной деятельности, как пересушенная изюмина. Спустя полминуты Ферон демонстративно подпёрла стену и начала насвистывать какой-то незнакомый мне мотив. Через минуту я аккуратно начал прощупывать Кахваджи диагностирующими заклинаниями. Две минуты спустя лицо городового просветлело, и он на одном дыхании выдал:

— Шестая по Лампадке, там вниз раковальня, а галерейку Плитка держит — она ещё Арти отстёгивает. У Сопли конура в северном углу, на него ещё сосисочные всё жалуются, что он по утрам горшок в окно выплёскивает, им на лотки.

Я хотел получить комментарии практически к каждому слову, но Джин уже развернулась на выход.

— Спасибо, гражданин городовой, ваш вклад неоценим, — прокряхтел я, возвращая обмякшее тело в пригретую берлогу.

Едва я вышел наружу, Ферон быстрым шагом направилась вглубь Биржи.

— Ты, кажется, поняла, что сказал Кандо? — спросил я, подстраиваясь под не вполне подходящий серьёзным людям темп движения.

Джин коротко кивнула и добавила:

— Кхандо.

— Что, прости?

— Его фамилия — Кхандо. «Ка» аспирированное. Кандо живут в Деновее, в Клоре ты ни одного не встретишь после той истории в конце войны за независимость.

Несколько метров я осмысливал полученную информацию. База данных Талоса утверждала, что Кандо и Кхандо — одна семья, и вся разница в том, каким диалектом синтана мы пользуемся. В клорском Лён Ньол верная форма — Кхандо, в аксиотском Риэн Мар — Кандо. Пока я размышлял о роли шибболета в политической самоидентификации, Ферон поинтересовалась:

— Тит Кузьмич, почему ты со вспомогательными заклинаниями так сильно тупишь? С боевыми, кстати, тоже, хотя и не столь критично.

— Что, прости? — суть вопроса дошла до меня не сразу.

— Вот, например, открыв дверь в нужник Кахваджи, почему ты сразу отсечку на запахи не поставил? Или когда мы после теракта встретились — у тебя была тысяча и одна возможность пробить блокировку пространства, но ты решил тупо и храбро рубить всё клинками.

— А, ты об этом… — я откровенно завис. Такие вопросы попросту не приходили мне в голову. — Наверное, слишком привык к эфирному голоду. В благословенные времена ООН нам выдавали полсотни капсул эфирного конденсата — по декачару каждая — на весь отдел на год.

— Интересно…

— А разве в Конторе Глобального Бесилова было иначе? Союз, конечно, даже отец не застал, но и Федерация до Третьей особо не славилась маготехникой вроде как.

Джин смерила меня долгим изучающим взглядом, как будто видела впервые, и спросила:

— А с чего ты решил, что мы из Конторы?

Передо мной вновь раскрылась перспектива очередной пересборки картины мира. Хотя, конечно, нужно отдать должное Гаю: образ русского офицера сидел на нём безупречно. Но в то, что он просто забыл сказать Джин об их легенде, не верилось совершенно. Значит, никакой легенды нет. Следовательно, Гай шпарит одеколон из довольно редкого артефакта просто из любви к искусству. Итого: что вообще происходит?

Альтернатива: всё идёт по плану, и Джин кормит народ байками про то, что Конторы не существует. Плюс образ Гая: для того, чтобы играть на таком уровне, нужно быть профессионалом высшей пробы. То есть Гай так и так выходит гэбэшно-нелегальным персонажем. Только что проку выдавать себя за Бурильщика в мире, где никто не слышал про Контору? Не заради меня одного, в самом-то деле. Тем не менее, такое положение вещей выглядело значительно менее противоречиво. Его я и решил придерживаться.

— Так, гражданин комиссар, — сказала Джин, когда мы дошли до чего-то, что напоминало бы перекрёсток, если бы сквозной проход не был перегорожен дециметровыми осадочными отложениями, — добро пожаловать на краткий курс ориентирования в Бирже. Сейчас мы сворачиваем на Лампадку — на архитектурном плане она отмечена как Проектируемый проезд номер двадцать два — и начинаем считать все проходы внутрь, кхм, зданий.

— Так, погоди, — я решил сразу расставить все точки в конце голосовых, — а если бы мы шли с другой стороны?

— Лампадка тупиковая.

— Она же проектируемый проезд?

— Да.

— Тупиковый? — а ведь ещё поутру мне казалось, что я неплохо ориентируюсь в этом районе.

— Именно. Привыкай, — Джин послала мне сочувствующий взгляд. — Здесь бал правит исторический принцип. Не ищи логики. Сколько проходов прошли?

Я задумался. Эльёдовый портал у перекрёстка, круглый зелёный лючок, нечто смутно прямоугольное, перекрытое массивной шторой цвета грязи с мостовой и кособокое чудовище с кое-как подогнанной деревянной дверцей, итого:

— Четыре.

— Пять, вообще-то. Дай-ка угадаю: ты пропустил дыру от раскрошившегося известняка?

— Но туда же разве что ребёнок протиснется…

— Каждый проход означает каждый проход, понял? — Ферон наставительно подняла палец. — Без исключений. Даже собачьи дверцы.

— А как быть со скрытыми?

— Ты их не увидишь всё равно, так что расслабься.

Мы остановились около массивного железного люка, наклонившего потёки ржавчины под сорок пять градусов к горизонту.

— Знаешь, если бы мне приходилось каждый день спускаться в этакую нору, то я бы тоже, наверное, хотел разнести весь мир к чертям, — задумчиво прокряхтел я, преодолевая сопротивление надсадно скрипящих петель.

— К галерее Плитки вообще-то есть нормальный путь, но Кахваджи с похмелья вспомнил самый короткий, — флегматично бросила Джин, никоим образом не содействуя моей борьбе. — А может, из принципа решил устроить тебе это развлечение. Он, вообще-то, мужик сообразительный, просто одеколонится уже с неделю.

— Так, постой, — я резко распрямился, и люк вернулся к естественному состоянию, спугнув грохотом нескольких воронов. — С этого момента поподробнее.

Ферон кивнула.

— То есть мы могли просто зайти внутрь как нормальные люди, а не будить полквартала?

— Могли. Но тогда ты бы остался без курса ориентирования на местности.

— И Кахваджи можно было не мучить?

— Не, это, прости, святое, — Джин грустно усмехнулась. — Нечего на Гаевы разводки вестись. И, к вопросу о, ты мог его от этого избавить одним заклинанием на вытрезвление.