Клоун Шалимар
Шрифт:
— Ладно, думаю, сойдет, — успокоил его Целлер, — никто из тех, от кого зависит ваша судьба, вообще никогда не держал в руках книги.
Вскоре после прибытия в Жергови Макс обзавелся еще одним фальшивым именем. Одолеваемый жаждой мести, он стал членом боевой группы «эрудитов» под именем Николо и обучился взрывному делу. Первая и последняя взорванная им бомба была изготовлена ассистентом химического факультета по имени Жильбер: они подорвали дом ставленника вишистов и главы пронацистской ассоциации Жака Дорио. Когда прогремел взрыв, Макса на мгновение захлестнуло непередаваемое чувство собственного всесилия, однако его тут же незамедлительно вырвало. Макс извлек из случившегося двойной урок и запомнил его на всю жизнь: да, террор — вещь увлекательная, однако как бы ни был он оправдан, заниматься этим постоянно ему, Максу, не под силу: для этого надо было бы преступить общепринятую мораль, а он этого сделать не мог. Его перевели в секцию пропаганды, и следующие два года он занимался тем, что уже знал и умел, — фабрикацией поддельных документов. «Классическая для Америки тема перевоссоздания личности вошла в мою жизнь в то страшное
Подделка документов стала для секции пропаганды основным и самым важным делом. Движение Сопротивления набирало силу и становилось все более организованным, все больше людей — мужчин и женщин — вовлекалось в него, потребность в фальшивых документах возрастала — без них невозможно было ничего предпринять. Группа «эрудитов» постепенно наладила связи с подпольем Оверни, с организацией «Алиби» под руководством Жоржа Шароде, с группой полковника Риве Клебе, с «Фалангой» под началом Кристиана Пино, а также с другими боевыми отрядами: «Горячими», чьим символом стал костер Жанны д'Арк, «Митридатом» и ОРА. Установление всех этих связей привело к тому, что Коши, главе секции пропаганды, приходилось надолго уезжать из Клермон-Феррана, и его вызвался заменить высокомерный и хмурый человек по имени Жорж Матье, — практически он руководил всеми операциями группы. Матье был огромного роста и, казалось, состоял из костей и зубов. У него были голубые глаза навыкате и прилизанные светлые волосы. Как бы бросая вызов нацистам, он продолжал носить синий берет. Его уважали за воинскую выправку и официально-жесткую манеру общения. Его подруга Кристина работала в администрации у вишистов в качестве секретаря некоего капитана Бюргеза. Предполагалось, что у нее есть доступ к ценной информации. Так получилось, что по целому ряду разного рода причин против самоназначения Матье никто возражать не стал.
Боевые операции становились все более дерзкими и стали проводиться все чаще, вместе с этим сделалась более интенсивной и охота нацистов за подпольщиками. В отдел пропаганды постоянно приходили какие-то пакеты, и сам отдел тоже что-то куда-то отсылал. Макс взял себе за правило не задавать лишних вопросов об их содержимом. Курьеры нуждались в документах, и Макс их этими документами обеспечивал.
Однажды, когда в Париже проводили облаву на евреев, почти тысячу еврейских детей удалось спрятать и спасти от Освенцима. Срочно потребовалось изготовить документы для тех из них, кого собирались укрыть на юге. И тогда именно Макс Офалс, чья работа заслужила высокую оценку его непосредственного начальника Фойерштайна и еще более восторженные отзывы, увы, отъехавших из Клермона Коши и Энграна, изготовил множество поддельных документов для детей. Все бумаги он переправил их будущим обладателям через тайники, где их забирали и передавали дальше по цепочке уже другие люди. И все же самым большим вкладом Макса Офалса в движение Сопротивления стал его подвиг на сексуальном фронте, что, правда, потребовало от него изобретения для себя еще одного «я» и полного перевоплощения, но на этот раз все прошло, увы, далеко не безболезненно. Он стал мужчиной, соблазнившим Пантеру — Урсулу Брандт.
В ноябре сорок второго немцы захватили нейтральную зону, и уровень риска резко возрос. Прежде студенты Страсбургского университета в изгнании могли играть в Сопротивление, но после того как наци обосновались в Клермон-Ферране, игра приняла куда более опасный характер. Ста тридцати девяти студентам и преподавателям за эту игру предстояло заплатить собственными жизнями. В ноябре того же года капитан СС Хуго Гайсслер установил в Клермон-Ферране свою «антенну» в лице некоего Пауля Блюменкампфа, который работал под весельчака и рубаху-парня. Его весьма влиятельная в определенных кругах помощница обходилась без какой-либо маски. Ее называли Пантерой, потому что она носила жакет из меха этого животного, причем носила круглый год, не снимая даже в самые жаркие дни. Она специализировалась на методах подрыва нежелательных объединений изнутри, включая вербовку агентуры, и в данном случае сорвала большой куш: ее призовой добычей, ее агентом стал не кто иной, как Жорж Матье. Из-за его предательства были полностью уничтожены многие группы, в том числе «Митридат» и ОРА, руководители которых окончили жизнь в застенках гестапо или были расстреляны. Во время облав были схвачены и несколько студентов, что развязало руки рейхсфюреру Гиммлеру, и тот дал приказ провести рейд на территории университета, чего долго добивался и не мог сделать из-за влияния Данжона на вишистов и нежелания министра иностранных дел Риббентропа действовать через головы марионеток из Виши, которых он сам же и смастерил.
Облава в университете, запомнившаяся всем как Большой рейд, была проведена 25 ноября 1943 года. Во время облавы был застрелен близкий друг Макса, профессор литературы Поль Колломп — он пытался не допустить штурмовиков в канцелярию, где хранились адреса преподавателей. Другой приятель Макса, профессор богословия Робер Эппль, получил пулю в живот у себя дома. Провокатор Жорж Матье донес на тех студентов, у которых были фальшивые паспорта. Было арестовано более тысячи двухсот человек. Макс Офалс уцелел. Движимый инстинктом самосохранения, он был с Матье предельно осторожен, и вследствие этого имена Себастьяна Брандта и Макса Офалса предатель Матье никоим образом не мог связать с личностью активиста Сопротивления и мастера по подделке документов Николо. И все же в качестве меры предосторожности Макс оставил коттедж Целлера и переселился к Анжелике Штраус, одной из влюбленных в него девиц, в которых никогда не испытывал недостатка на протяжении всей жизни; он выправил себе новое имя (Жак Вимпфелинг — еще один средневековый гуманист)
и взял краткосрочный отпуск.На следующий день после облавы Данжон отослал гневное письмо премьер-министру Лавалю, в котором почти каждая строка была полным враньем. Он отрицал какую-либо связь студентов с Сопротивлением, наличие среди универсантов значительного количества евреев — в общем, все, в чем обвиняли университет. В период полного лунного затмения его решимость стала первым проблеском света — единственного отраженного свечения, доступного землянам. В результате его мастерски разыгранного возмущения университет все-таки не закрыли. Тогда Данжон лично позвонил на квартиру Анжелики.
— Это последний акт, — сказал он, — и занавес уже начал опускаться. Вам пора подумать об отъезде.
Еще в тот период, когда он отсиживался в лесном коттедже, Макс занимал себя тем, что обсуждал военную историю с Гастоном Целлером и писал статьи на темы международной политики. Высказываемые в них идеи казались полной утопией даже ему самому. Невероятно, но уже в 1942 году он рассуждал по поводу того, как после краха нацизма можно будет обеспечить в мире стабильность. Эти работы, в которых он предсказывал необходимость создания организаций международного уровня, таких как Совет Европы, Международный валютный фонд и Всемирный банк, вызвали горячее восхищение Данжона, и теперь он сообщил Максу, что ему удалось переправить их в Лондон де Голлю и на того они произвели глубокое впечатление.
— Вас высоко оценил генерал, и в Лондоне вы сможете больше сделать для своей страны, чем здесь, — говорил Данжон. — Будьте готовы к отъезду, а переброску мы вам обеспечим. Боюсь, на этот раз вам лучше не лететь. Не стоит испытывать судьбу дважды.
— У меня есть еще одно дело перед отъездом, — отозвался Макс.
Второе легендарное свершение Макса получило название «Укушенная Пантера». Люди рассказывали о нем с придыханием, как о чем-то восхитительно-невероятном. Агент Николо, ставший видной фигурой в соединенной группе Сопротивления под названием МУР (она объединила «эрудитов» с двумя мощными отрядами — «Франк Тьерё» и «Либерасьон»), просто исчез, а вместе с ним перестали существовать и Себастьян Брандт, и Жак Вимпфелинг, и Макс Офалс. Зато появился немецкий штурмбаннфюрер Пабст, присланный из Страсбурга в помощь Урсуле Брандт. Под его назначением стояла подпись самого Гиммлера, имевшего давний зуб на «университет в изгнании». Бумаги не вызвали ни малейшего подозрения, и это неоспоримо свидетельствовало о том, что в искусстве фальсификации Макс преуспел фантастически. Его немецкий был безупречен, его безграничная преданность рейху впечатляла, его документы были в полном порядке, и сомневаться в подлинности автографа рейхсфюрера СС никому и в голову не пришло. Также оказалось — как обнаружила Урсула Брандт, после того как он сделал ей комплимент по поводу ее прозвища «Пантера», которое, по словам Макса, подходит ей как женщине, обладающей кошачьей грацией, — что в нем бездна шарма и он необычайно привлекателен. Урсула Брандт была небольшого роста и, прямо скажем, плотного телосложения, так что ей вряд ли подходило сравнение с большой черной кошкой. Однако она приняла комплимент не моргнув глазом. Через неделю она и штурмбаннфюрер стали любовниками.
В постели выяснилось, что по крайней мере в одном отношении она действительно имела сходство с пантерой — любила пускать в ход зубы и когти. Ее партнер стоически терпел это, более того — даже поощрял и провоцировал. К утру все простыни были замараны кровью, а у Брандт ломило поясницу и сводило судорогой ноги, что делало ее необычно мягкой и разговорчивой. В обмен на раны и царапины, заработанные в процессе ночных забав, лже-штурмбаннфюрер получал доступ ко всем тайнам ее дневной службы. За месяц их связи подставной Пабст сумел передать по рации в МУР огромное количество поистине бесценной информации. Затем на дверях дома, где он жил, появился условный знак (его поставили мак и ) — меловой кружок с точкой посредине, что означало: «Тебя начинают подозревать. Уходи». И он исчез в очередной раз.
За всю войну это был единственный пример «ответного удара» по гестаповской инфильтрационной деятельности, и как только обман раскрылся, Урсулу Брандт уже ничто не могло спасти, и она тоже исчезла. Рейхсфюрер Гиммлер был человек злопамятный.
В мемуарах Макса Офалса о событиях Большой облавы и о мести той, которая эту облаву подготовила, было сказано в одном абзаце, выдержанном в минорных тонах: «Для участников Сопротивления любая радость, любой успех всегда были омрачены сознанием того, что где-то рядом гибнут другие. В операции „Пантера“ нам повезло, но когда я оглядываюсь назад, то вспоминаю не эту победу, а павших товарищей. Вспоминаю Жан-Поля Коши, нашего лидера и организатора. Арестованный в Париже всего за два месяца до высадки в Нормандии, он был отправлен в Бухенвальд и зверски убит беспощадными нацистами 18 апреля 1945 года, в тот самый день, когда американские войска взяли концлагерь в кольцо. С радостным чувством я вспоминаю процесс над Жоржем Матье. Он был арестован союзниками в сентябре сорок четвертого и уверял, что стал предателем потому, что Урсула Брандт грозилась убить его беременную подругу. Его признали виновным и расстреляли двенадцатого декабря. Всю жизнь я был противником смертной казни, но должен признаться, что в случае с Матье мною руководил не разум, а сердце».
И еще он написал: «Присоединение к Сопротивлению было для меня как полет в никуда. Ты оставляешь позади свое имя, свое прошлое и свое будущее, взлетаешь над своей жизнью и существуешь лишь в деле, которому ты служишь, держась только на чувстве долга и слепой вере. Да, временами действительно казалось, будто взмываешь ввысь, но при этом не покидало ощущение, что в любую минуту ты можешь разбиться или тебя собьют и ты сдохнешь, как пес, в грязи».