Клуб интеллигентов

И Молюгас взял еще.

Будто в тумане он видел, как художник Шмикялис подаивал горстью свою жидкую бородку, как притухали и снова вспыхивали очки Виштялиса, как беспрестанно вынимала зеркальце поэтесса Пучюте. До слуха еще доходили наиболее звучные фразы из беседы художников.

— Конкретная абстракция — вот в чем будущее искусства! — категорически заявил Шмикялис, комкая бородку. — Не довелось ли вам случайно читать в иностранной прессе статью «Искусство, понятное самому себе»? Нет! Весьма сожалею. Я принужден говорить с отсталыми людьми.

— А разве в этой гипотезе скрыта фаза ищущей души? Входит ли она в сферу пластики? — быстро и квалифицированно вопросил Виштялис.

— Она именно и гармонизируется в красоте абстракции, — тотчас пояснил Шмикялис.

— Да, в этом, мне кажется, и заключена абсолютная субстанция, — не отстала от мужчин и Пучюте.

Молюгаса охватил жар — рубаха прилипла к спине, на лбу заблестели мелкие капельки. От коньяка? Нет, наверняка нет. Коньяк впитался где-то в ноги, и они стали будто свинцовые. А голова не вмещала мыслей и клонилась вниз. Не так-то легко и просто усвоить суть искусства... Субстанция! Так. Астракция! Субстанция гармонизируется... С чем гармонизируется абстракция? Абстракция входит в сферу пластики. Так. Вот точка. Желтая точка. Почему желтая? Мы точку дробим, мы идем дальше. Постой, куда мы идем? Quo vadis? [29] Еще одну стопку... Душно, черт побери! Какова сейчас температура на Венере? Я вас прямо спрашиваю: какова температура на Венере? Что? Навоз? Откуда навоз? Это абстрактный навоз. Без запаха. Ха-ха-ха! Да здравствует Салдапенис! Он гений! Спокойной ночи!

29

Quo vadis? — Куда идешь? (Латин.)

И Матас Молюгас уютно пристроил голову среди пустых рюмок.

КОРОЛЕВСКАЯ БОЛЕЗНЬ

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Прокурор, и было у него два ока: одно — дреманое, а другое — недреманое. Дреманым оком он ровно ничего не видел, а недреманым видел пустяки.

Н. ЩЕДРИН

А случилось это в те времена, когда у короля королевства Кроликов Макока II приключилась в животе незначительная боль.

Плотно позавтракав, владыка на сей раз часом дольше упражнялся в канцелярии очищения, вернулся красный и потный, будто рожь косил. Тут-то и почувствовал монарх, что в утробе что-то покалывает. Хотел диктатор посоветоваться с главным врачом королевства, да передумал: пусть, может, само собой пройдет, а начнешь лечиться — при дворе сразу узнают, а вскорости известие и страны достигнет. Насочиняют кролики всяких оскорбительных историй, анекдотов, слухов, а вдруг еще болезнь окажется срамной и подозрительной? Тогда — конец, народ высмеет и отвернется. Станет игнорировать! Погибнет авторитет! Придется уступить трон жене и дочерям, так как сын еще не народился. А разве бабы совладают, обуздают такую уйму кроликов? Чего доброго, попадут вожжи кобыле под хвост и разнесут королевскую карету.

Надобно заметить, что Макок основное внимание уделял культу утробы, что есть кормежке. Однако по исполнении этих благородных церемоний оставалось еще свободное время. По утрам спать не хотелось (владыка ложился лишь после обеда), и он шествовал к королеве — сны истолковать, поиграть в картишки — или сворачивал в дворцовый кукольный театр — представление посмотреть и с куклами поиграть. А коли и после этого сон не брал, монарх приглашал министра двора, который докладывал о событиях дня, рассказывал, что нового в колониях и в соседней Лопоухии.

— Как поживают господа кролики? — спросил король у министра двора тем утром, ровно в 15 часов.

— Как у господа бога за пазухой, — ответствовал подданный. — Страна процветает, всяческой продукции произведено сверх меры, кролики интенсивно размножаются. К примеру, одна крольчиха принесла целую дюжину крольчат! И все здоровыми растут — в кино и костел уже ходят, твист танцуют, обучаются музыке, играют в футбол и бильярд. Многодетные матери — госпожи крольчихи — во славу господ кроликов обязались рожать враз не менее двух наследников по плану и еще одного — сверх плана.

— Got mit uns! [30] — удовлетворенно изрекло его величество (король никак не мог отвыкнуть от гитлеровских фраз). — В честь госпожи крольчихи повелеваю: во всех костелах страны отслужить торжественный молебен, а известие об этом огласить всему миру. Обоим родителям крольчат присвоить звание ударников семьи и заслуженных мастеров спорта!

Произнеся это, владыка почувствовал, что колики в животе ослабели.

— А что слышно в королевстве Лопоухии? — поинтересовался сиятельнейший.

30

Got mit uns! — Бог с нами! (Нем.)

— Темнота, насилие, разврат, моральное разложение, охлаждение к вере...

— В того, кто от веры отходит, вселяется бес! В святом писании сказано... — поднял кулак всемогущий.

Однако мысль свою он не закончил. В дверь, отдуваясь и пыхтя, вкатился дворцовый курьер.

— Ваше величество! Господи! — слуга стукнулся лбом о паркет. — Все те двенадцать крольчат в лисят обратились... И дразнят кроликов!

— О mein Gott! Какой позор! Не дай бог, если об этом узнают!..

Острый укол вновь пронизал нутро диктатора — колика так сдавило, что даже корона затрещала и забренчали ордена. Придя в чувство, его величество принялся расспрашивать:

— Возможно, та госпожа крольчиха их не крестила? Крестила, говорите? Гм. Так, может быть, на исповедь не вела? Вела. Причастие приняли? Приняли, говорите. Гм. Так, может, в костел не ходили, святую обедню не слушали? Молились, говорите... Ага.

После напряженного раздумья мозги монарха в конце концов осенило солнце разума:

— Теперь мне все ясно — это нагло сфабрикованная клевета вислоухитян, — проговорил непогрешимый. — Немедленно опровергнуть! Огромными буквами, громовым голосом! В нашем священном краю такого не было, нет и быть не может!

И тут же, желая удостовериться, не вздувается ли какая-либо шишка, король прошествовал в то место, которое благородные господа никогда не называют истинным своим именем. Приложил его величество ладонь повыше пупа — пищеварительный аппарат пылал, как печь, был подозрительно красен. «А, чтоб тебя разнесло! Надо доктора звать. Но, возможно, и утихнет. Got mit uns!»

Чуточку перепуганный, властелин, не мешкая, направился в кукольный театр.

Искусство всегда действовало на него благотворно: улучшался аппетит, поднимались показатели прироста и привеса, усиливалась боевая и иная потенции, охватывал здоровый сон. А главное — среди кукол повелитель поистине ощущал свой подлинный вес и испытывал большую безоблачную радость.

Возьмет, бывало, какую-нибудь гордую, надувшуюся куклу, дернет за веревочку — она руку поднимет, еще дернет — бах на колени, ключом заведет — улыбается, жеманится, в ладошки бьет, поет, глаза закрывает, поднимает ножки! Одно удовольствие!

И теперь Макок выбрал несколько наиболее солидных марионеток, завел до отказа и воскликнул: «Да здравствует Макок II, император кроликов! Виват!» Однако аплодировала и кричала «Виват» только одна кукла из всех, и та, как выяснилось, была под хмельком. Остальные стояли застыв, испорченные, а возможно, уже неверные и непослушные своему королю.