Клуб космонавтики

А потом мы притащили весь наш временно украденный стиральный порошок.

3

План, значит, такой. Мы переделываем пылесосы, чтобы они работали не от розетки и не засасывали пыль, а выдували обратно, и сыпем внутрь стиральный порошок, превращая их в распылители-огнеметы. Как стемнеет, надеваем скафандры, идем в цех и уничтожаем всю подземную нечисть во главе с разъевшимся метеоритом. Скафандры защитят нас от порошковой пыли. Людей в цеху в это время не будет, и когда камень сгорит, они очнутся ото сна.

Выглядит все легко и просто.

Но, боюсь, в реальной жизни бороться с инопланетянами сложнее.

Как жаль, что с нами нет моего деда.

4

К вечеру работа была закончена. Не зря мы занимались в Клубе, умеем кое-что делать руками. Вставили в пылесосы аккумуляторы, которые использовались в моделях космических кораблей, подсоединили обратным способом шланги, ну и тот, нерабочий, вернули к жизни.

Темень еще не наступила, но мы улучили момент, и, когда прохожие разошлись, экспериментально высунули наконечники шлангов в окно и нажали кнопки. Результат порадовал! Облако порошка полетело метров на пять. Трепещите, космические захватчики! Вас атакуют пылесосные войска.

Оставшийся порошок мы засыпали в пакеты, чтоб перезаряжать оружие, и газетных бомб на всякий случай смастерили еще пару десятков.

Теперь — по домам. Говорим родителям, что опять идем смотреть на звезды, и встречаемся в двенадцать у Клуба.

5

…Уже на лестничной площадке я почувствовал непонятный запах. Неплохой, вкусный, но что это пахнет, не догадывался. Однако непонятность длилась недолго и исчезла в секунду после того, как я открыл дверь.

Мама с папой сегодня были не на работе, а на капустной базе.

Дед ехидно говорил, что советский инженер не только инженер, но и сотрудник овощебазы, и тут он почти не шутил. Всех научных сотрудников родительского завода частенько отправляют на капустный, морковный, картофельный или еще какой-то съедобный склад помогать складским ненаучным сотрудникам и ржавым двуногим роботам-сортировщикам перебирать урожай, потому что те сами не справляются, стонут, истерят, взывают о помощи и в тоске совсем бросают работать.

Но инженеры не против, ведь после рейда на базу кое-что в виде трофея можно бесплатно захватить с собой. Вот и сегодня на кухонном столе вместо нарисованной головы вождя лежал огромный, уже частично покромсанный ножом кочан капусты, а второй, еще огромнее, ждал своего часа в коридоре, потому что в кухонную дверь не пролезал. Ума не приложу, как его родители несли. Катили, не иначе.

А еще, как оказалось, они собираются сегодня вечером в гости, и придут поздно. Вот и хорошо. Теперь точно никто не будет запрещать снова уйти смотреть на небо. Сами пошли развлекаться, значит, и мне можно.

В гости родители уходили в недалекие, в соседний дом. Мама уже достала синее нарядное платье, а папа костюм, который надевал только на ответственные мероприятия, вроде приезда министра на завод, или для гостей. Но сейчас мама еще резала капусту, а папа приклеивал оторвавшуюся подошву ботинка (не парадного, ежедневного, парадные туфли у него в идеальном состоянии, за пять лет со дня покупки он не прошел в них и полукилометра, берег). Клей "момент" — штука сильная, но заторможенная, сохнет не спеша, и склеенные части необходимо прижимать чем-то увесистым, поэтому папа сунул башмак под ножку стола, а для тяжести принес из шкафа полное собрание сочинений Достоевского.

Хороший выбор. Достоевский писал тяжело, и очень. Сравнивал тяжесть его книг с гоголевскими, и получилось, что при одинаковости толщины и вклада в мировую литературу достоевские вдвое тяжелее. Для приклеивания подошв он как писатель гораздо серьезнее.

Потом папа зарядил под одеялом фотоаппарат "Зенит" и отправился на кухню помогать маме управиться с капустой. Вдвоем они быстро одолели один кочан. Построгав его на мелкие кусочки, запихнули их в трехлитровые банки и посыпали солью. Но засолили не всю капусту, часть оставили для борща, винегрета, и просто пожевать. Кочерыжку отложили специально мне — знают, что я ее обожаю.

Затем мама убежала к тете Маше, чтоб та ей сделала прическу (тетя Маша причесывает половину женской половины подъезда), и отец попросил меня зайти к нему в комнату.

6

…Он сидел в кресле. В костюмных брюках и светлой рубашке. Пиджак не надел, будто желая казаться солидным, но не слишком.

Слева, рядом с его головой, из стены торчал светильник "лилия" — тошнотворный бело-стеклянный цветок на черной подставке. И выглядит ужасно, и дотрагиваться до него нельзя — лепестки крошатся от малейшего прикосновения. Зачем его родители купили, не знаю. Наверное, потому, что все покупают. Говорят, он светит до того отвратительно, что залетевшие в комнату комары впадают в депрессию и теряют аппетит. Глупости, конечно, хотя родителей они и вправду по ночам не кусают, а меня с удовольствием, аж пищат от восторга.

Папа жестом предложил мне сесть в кресло напротив. Мне это понравилось мало, но виду я не подал, молча опустился на краешек.

А потом люстра погасла. Такое случалось и раньше, отходил контакт в выключателе, папа обещал подкрутить, но руки никак не доходили.

Наступила темнота, потому что лозунги за окном еще не горели. Папа щелкнул "лилией" и немного подался вперед.

— Хочу поговорить с тобой, пока мы одни, хотя никаких секретов от мамы нет. Речь пойдет о твоем деде. Ничего плохого о нем ты не услышишь. Наши жизненные принципы отличались, но я любил его и благодарен ему за то, что он для меня сделал. Все-таки он мой отец! Но я хочу сберечь тебя от неприятностей, понимая, что он и после смерти оказывает на тебя влияние.

Папа помолчал, взглянул в окно и продолжил.

— Наверное, его биография тебе известна не вся. Совсем юным он пришел в революцию… поверил, что она необходима, хотя жил в довольно обеспеченной семье. Он, как и многие другие, мечтал построить новый мир. Мир свободы, счастья, справедливости… Разочаровался быстро. Уже во время гражданской войны показал свой характер, не выполнил какой-то приказ и был приговорен к расстрелу, но после нескольких дней в камере смертников его почему-то выпустили и выгнали из армии.

Отец криво улыбнулся. Я никогда не видел у него такой улыбки.

— Это его ничему не научило. В тридцатые годы… а ты знаешь, какое это было время… жестокое и противоречивое… ему хотели дать неделю ареста за какую-то ерунду — что-то не то сказал о советской власти. Тогда наказывали за любую провинность, ему бы радоваться, что легко отделался, но дед в милиции ударил следователя за то, что он его якобы оскорбил. Ну и поехал в лагерь лес рубить… до самой войны с Германией. Потом воевал в разведке, был трижды ранен. А дальше… — отец пожал плечами, — флот, пустыня, подземелья и прочее. Жалел, что не смог слетать в космос. Рановато родился, часто повторял. И еще — я этого никогда не понимал — у него было постоянное чувство, что мир стоит на краю, что вот-вот все разрушится. Но ты же понимаешь, что с миром ничего не случится.

— Дед обошел всю планету, — продолжил папа. — Что искал? Свободу. Красоту. Говорил, что они только в риске, в игре, в поединке. Не боялся ничего, даже одиночества. Его смелостью можно восхищаться… но делать этого не стоит. Он был сумасшедшим, если называть все своими именами! Так жить — безумие! Война с ветряными мельницами! Бессмыслица! Чего он добился? Умер в своей постели? Да, немногие из любителей путешествий могут этим похвастаться!

Я заметил, что он внимательно смотрит на меня, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова.