Клуб космонавтики

— Ты наверняка давно понял, что дед недолюбливал советскую власть. Но это не так — он не любил любую власть. Все, что указывает ему, как жить. Он считал себя равным государству, ни больше, ни меньше. Но гордость, как известно, называется грехом, — произнес отец и усмехнулся.

— Романтика… У нас в стране все пронизано романтикой. Комсомольские стройки, освоение Севера, космические полеты… А знаешь, из чего она появилась? Нет? Тогда я скажу тебе — из желания сэкономить деньги. Вместо того, чтобы платить полярному летчику за его тяжелый труд, лучше рассказать по телевизору о чудесных полетах над айсбергами и торосами, о красоте ледяных морей, о землях, где еще не ступала нога человека, и от желающих рисковать своей жизнью не будет отбоя. Вот и все! Умному долго объяснять не надо. Хотя государство на самом деле не обманывает, потому что ложь во спасение — не ложь, ему нужны романтики-идеалисты, оно не может существовать лишь на принципе "ты мне, а я тебе". Но романтики на войне гибнут первыми. А поле боя после победы принадлежит людям спокойным и рассудительным. Поэтому не воспринимай буквально то, что тебе говорит родина — поддакивай, соглашайся, но уступи место на переднем крае другим — тем, кто не умеет или не хочет думать. Ты слушаешь меня?

— Да, — ответил я.

— Государство у нас хорошее. Оно подарило нам квартиру, бесплатно лечит, бесплатно учит тебя в школе — чего еще желать? Да, ты не станешь миллионером. Но и нищим тоже никогда не станешь!

— Истина — это то, что вокруг, — продолжил он. — Эти дома, эта мебель, этот светильник с обломанными лепестками, который ты так ненавидишь… то, до чего можно дотронуться. Она скучна и несправедлива. Но другой нет и не будет! А взрослость — согласие с ней. Смирение с тем, что ты не все можешь изменить — а по правде говоря, изменить ты почти ничего не можешь. Все это понимают, кто-то раньше, кто-то позже. Все, кроме безумцев вроде твоего деда. Но их, к счастью, очень мало. Романтика и приключения — не до конца пережитое детство, инфантильность. Чтение фантастики — неудачная попытка сбежать из унылой реальности, страх увидеть мир таким, какой он есть. Бунт против естественного порядка вещей. А разве бунтовщики могут быть счастливы? Присмотрись внимательно к тем, кто читает фантастику! У них глаза изгоев. Они одиноки и в опасности. Когда-то я пошутил, сказав, что знаю, кто поджег клуб, и ты очень удивился. Что ж, объясняю. Я поджог его! Хотя, конечно, я этого не делал. Но все-таки в некотором смысле я, потому что я не хотел, чтобы клуб уводил тебя из реальности в космические дебри.

Тут из коридора донесся скрип открываемой двери. Мама вернулась с прически, и наше общение закончилось. Папа добавил "подумай о том, что я сказал", и родители ушли, напутствовав меня пожеланием быть внимательным и аккуратным, не включать газовую плиту и выключать свет, а если я пойду к Глебу, то соблюдать осторожность и не уронить телескоп с подоконника кому-нибудь на голову.

Я все пообещал.

7

Никогда раньше мне так не хотелось, чтобы родители оставили меня одного.

Отец прочитал мне целую лекцию. Как училка Мария Леонидовна. Она тоже любит выступать, особенно перед всем классом. Говорит нагло и самоуверенно. Делает вид, что знает все обо всем. Тупые всегда самоуверенны, и зная эту тайну психологии, на Марию Леонидовну можно не обращать внимание. Но папа не такой. Он тихий, но умный. Его слова похожи на правду, поэтому с ним трудно спорить.

Он назвал деда сумасшедшим. Разве так можно? И сделал это специально. Провоцировал меня. Зачем, не знаю. Какой-то хитрый план?

Сами вы сумасшедшие! Все! С вашими сериалами и международными панорамами, коврами на стенах, телевизорами, овощными базами, фразами "не от мира сего" и книгами, которые вы не читаете, а ставите на полки, потому что все ставят.

Сказал — и слегка успокоился. Сходил в ванную, намочил руки холодной водой, умылся. Вернувшись в комнату, увидел, что на соседнем доме запылали огромные лозунговые буквы.

Скоро мне идти. Я боюсь, но в меру. Может, не понимаю опасности. Словно читаю роман о собственных приключениях, а книгу легко в любой момент закрыть и положить на полку.

Вдруг подумалось: надо заглянуть в кладовку, то есть в бывшую дедову комнату. Хотя сейчас его там нет, и даже воспоминаний не осталось. На полу валяются коробки, со стены свисают гроздья луковых колготок.

Но чемодан по-прежнему лежит. Дед закрыл его перед смертью и велел не трогать. Ослушаться боязно, да и ключ неизвестно где. А однажды мама, начав заикаться почти как Глеб, прошептала отцу, что в чемодане кто-то живет, и папа тоже шепотом попросил ее замолчать, а то сын услышит. Я, как нетрудно догадаться, все же услышал и потом тысячу раз прокрадывался в кладовку, прикладывал ухо к чемоданному боку. Увы, изнутри доносилась только тишина.

Неожиданно я понял, что могу нарушить запрет, что дедово требование не открывать — скорее всего игра, которую дед так любил. А игра больше, чем реальный мир. В ней все сложнее, многие слова в игре носят маски и только притворяется собой. Дед будто подмигивал мне из темноты, смеясь и спрашивая — готов ли ты не испугаться?

Да, твердо ответил я, включил в кладовке свет и вытащил чемодан. Какой он тяжелый и мрачный. Кусок первобытного дерева или обломок разбитого корабля. Железная, в прикосновениях ржавчины ручка, и такой же замок.

И тут в чемодане что-то зашуршало, заскреблось и поползло.

Я выскочил из кладовки, как ужаленный. Стало ясно, о чем в панике говорила мама.

Глубоко вздохнув, взял себя в руки и осторожно подступил к чемодану. Тот, кто в нем был, еще поворочался и затих.

Кто же это? Домашних животных дед не заводил. И кто способен жить без еды и воздуха?!

Нет, я все-таки открою. Даже если существо вопьется мне в руку отравленными зубами. А как иначе? Сгорать от любопытства до пенсии? Дед на моем месте бы точно открыл.

Но где искать ключ? Промелькнула мысль — странная, но интересная — о том, что ключ не может находиться далеко от своего замка, даже если он на другом конце света. Я ничего не понял, однако снова принялся рассматривать чемодан.

Поначалу никакого тайника не обнаружил. Дерево старое, но твердое, как камень, в прожилках тонких трещинок. Ключу спрятаться негде. И только через полчаса тщательного поиска я заметил, что сверху, ближе к правому дальнему от замка углу трещины образуют неровный прямоугольник, похожий на крышку пенала.

Она легко сдвинулась, и под ней в небольшом углублении лежала тонкая стальная пластина с прорезями — ключ.

Дрожащими руками я вставил его в замок.

8

…Чертик, обыкновенный резиновый чертик оказался источником шума и всеобщего страха. Ростом ненамного больше мизинца, с рогами, ухмыляющейся рожицей, тонкими ножками и толстым пузом со вставленной в него миниатюрной ядерной батарейкой. Энергии в ней хватит, чтоб ползать и шебуршать миллион лет. Вот ты какой, хранитель чемодана. Чувство юмора дед сохранял до последней минуты.

А еще внутри лежала старинная морская лампа, коробка спасательных спичек, почтовый конверт и свернутая вдвое записка.

Сначала я вытащил спички. Они не такие, как те, которыми зажигают газовую плиту. В магазинах их не купить. Вдвое длиннее и толще, не боятся воды и ветра, загораются от любой шершавой поверхности, и в каждой из них жара, как в костре, всю ночь зимой греться можно. Сунул их в карман, вдруг пригодятся, хотя и не представлял, зачем.

Потом стал рассматривать лампу. Шар размером с два кулака из толстого стекла, а вокруг него железные защитные скобы. Нижняя часть вывинчивается для запаливания фитиля.