Клуб разбитых сердец

— А у нас начался месячник заботы о родителях, — поддержал Маняшу Леха.

— У тебя тоже этот… месячник? — Варвара в поисках правды решила переключиться на сына.

— Угу, — тот не оправдал ее надежд.

— Чаю хочешь? — Маняша легко выскочила из-за стола, поставила еще одну чашку, подвинула к ней тарелку с горячими бутербродами.

— Дети, — Варвара опустилась на предложенный стул, — пощадите мать. Мои нервы не в состоянии выдержать столь разительных перемен.

Тут в дверь позвонили.

— Ой, мам! — Маняша перешла на заговорщицкий шепот. — Это, наверное, Гоша.

— Вот это зря! Гоша к завтраку — это перебор!

— Да нет. Понимаешь, Гоша пережил страшную трагедию, ему необходима поддержка Мони.

Моня в этот момент величественно появился в проеме двери и, вяло помахивая хвостом, уставился на хозяев.

— Поддержка кого?

— Нашего Мони, — как ни в чем не бывало продолжала дочь. — Дело в том, что вчера Гоша похоронил малыша «тамагучи». И теперь безутешен в своем горе.

— Электронная фигня оказалась на редкость нежизнеспособной, — погрустнел Сашка. — Прожила всего несколько дней и загнулась. Программа у нее такая.

— И в чем проблема? — недоуменно спросила Варвара. — Пусть заведет другого.

— Гоша сказал, что не перенесет еще одной потери.

— А при чем здесь наш Моня?

Маняша вздохнула:

— Я нашла Гошу вчера на лестнице просто в убитом состоянии. Он так переживает, даже голову брить перестал. Вот я ему и предложила в качестве успокоения гулять с Моней. Они ведь друзья.

Она встала и пошла открывать дверь. Моня проследовал за ней.

— Извините, но я этого тоже пропустить не могу, — Варвара вылетела в прихожую.

Гоша действительно выглядел как человек, недавно потерявший близкого. Его и без того пустые глаза сегодня были просто отсутствующими, уголки губ опустились, и от них вокруг подбородка пролегли глубокие складки. Особенно трогательно смотрелась рыжеватая щетина, пробивающаяся на его черепе. Вокруг шеи был неаккуратно намотан длинный белый шарф. Второй, точно такой же, он держал в руке.

— Это для Мони, — Гоша присел и принялся обматывать шарф вокруг Мониной шеи.

— Гош, у него есть поводок, — робко напомнила Варвара.

— Я понимаю, — кивнул тот, не прерывая своего занятия, — это не для красоты, это траурный шарф. Мы с Моней договорились.

— О боже! Гоша! Ты что, совсем спятил?!

Он поднял на нее свои пустые голубые глаза и протяжно всхлипнул:

— Фури был мусульманином. А у мусульман белый — цвет скорби.

— Фури?

— Так звали его «тамагучи», — быстро пояснила Маняша.

— Понятно. Хотя ни черта мне не понятно. С чего ты взял, что твой Фури был мусульманином?

— Мы как-то разговорились о вероисповеданиях…

— Теперь понятно, — Варвара махнула рукой. В конце концов каждый сходит с ума по-своему. Кто-то и с «тамагучи» разговаривает.

— Моня, — она строго взглянула на пса, — ты действительно желаешь гулять с Гошей? Только, прошу тебя, хорошенько подумай.

Маняша легонько толкнула ее в бок.

Моня же при слове «гулять» с несвойственной ему резвостью подскочил на все четыре лапы и ринулся на лестничную площадку.

Гоша пустился за ним следом.

— Удачи тебе, Моня! — крикнула Варвара, уже начиная переживать за здоровье собаки.

Маняша вернулась на кухню. Варвару не покидало ощущение, что там зреет заговор. Дети вели себя ужасно спокойно, просто как взрослые.

— Мам, — Сашка выбежал в прихожую и застыл перед ней, о чем-то раздумывая.

«Ну, наконец-то! — облегченно вздохнула она. — Этот точно проговорится».

— Чего? — она постаралась улыбнуться ему как можно ласковее.

— В общем… Я и Максим… мы собрались на хоккей. Можно я пойду?

— Максим?

— Твой знакомый, который у Гоши фонтан разобрал.

— Не стоит мне напоминать, кто такой Максим и что он для нас сделал, — она почувствовала легкое раздражение.

Ничего криминального в приглашении Максима, конечно, не содержалось, но что-то неприятное в этом все-таки было. И с какой стати он решил дружить с ее сыном?!

— Так я пойду?

— Значит, вы пойдете без меня?

— Но ты же не можешь, тебе некогда, — в его голосе появились плаксивые нотки.

— Только не распускай нюни, — скривилась Варвара.

— А можно?

— Да ради бога! — Непонятно, почему ее все это так обижает. Ну идет Сашка на хоккей с ее же приятелем. С Максимом — со всех сторон положительным и надежным человеком. Что в этом такого?! Ну, секретничает Маняша на кухне со своими друзьями. Почему бы и нет?

«И все-таки противно. Словно дети решили отойти в сторону. Словно чувствуют, что мои стремления и помыслы сейчас обращены на них в меньшей степени, чем раньше. Словно знают об Иване и деликатно не мешают, мол, пусть мать разберется со своей любовью. Да как же им объяснить, что они, а вовсе не Иван, для нее основное? Стоит ли объяснять? Опять к Катьке тащиться. Дурная привычка появилась, американская какая-то привычка: чуть что не так — к психоаналитику, будто бы сама разучилась свои проблемы решать. Нет уж, пошли они, все эти американцы!»

— Сашка! — она решительно вошла к нему в комнату.

Сын спешно запихивал в рюкзак учебники, за этим занятием и застыл при появлении матери.

— Как это тебя Максим на хоккей пригласил?

— Ну… — тот шмыгнул носом и с большим усердием принялся застегивать распухший рюкзак.

— Я жду!

«Как же ему объяснить, что негоже таскаться на хоккей с мужиком, который претендует на сложные любовные отношения с твоей матерью?»

— Собственно говоря, дело тут в Федьке Полишкине.

— Опять этот Полишкин! — она закатила глаза.

— Вот именно, — утвердительно кивнул сын. — У него двоюродный брат — полузащитник в «Локомотиве». А в эту субботу «Локомотив» играет со «Спартаком». Брат Полишкина достал им контрамарки на южную трибуну — три билета, а Федькин отец занят, его мать наотрез отказалась идти, ты, в общем-то, тоже вчера убежала, а с Максимом мы разговорились в тот вечер, когда ты ушла, он, оказывается, тоже любит хоккей. Вот я и позвонил ему.

— Кошмар какой-то. — Она вышла в прихожую.