Клуб разбитых сердец
Шрифт:
«Так, с сыном не удалось».
— Маняша!
— Да, мама? — Вся троица нарисовалась у вешалки и принялась одеваться.
— У вас что, теперь так принято?
— Что именно?
Она хотела было сказать, что не понимает, почему два мальчика притащились к ее дочери спозаранку, почему в полной тишине позавтракали на кухне и теперь с очень серьезным видом явно собираются сопровождать Машку в школу. Тут Варвара вовремя решила приостановить столь подробные разбирательства. Парни еще заподозрят, что дом у них негостеприимный. Уж лучше как-нибудь потом у Маняши наедине все выяснить. Теперь же
— Ты точно ничего не хочешь мне сказать?
— О чем? — большей невинности никому не удалось бы изобразить. А посему Варвара тут же уверилась, что Маняша скрытничает.
— Я не знаю, Маш, — теряя терпение, промямлила Варвара и покосилась на ее кавалеров. Но те лишь демонстративно пожали плечами. — Может, теперь над тобой взяли шефство и таскают в школу силком?
— Нет, я иду вполне добровольно.
— Ладно, — она открыла им дверь.
Сашка стремглав вылетел впереди всех и умчался вниз по лестнице.
— Так мы пошли, — в Маняшиных глазах Варвара прочла непонимание… нет, скорее, какую-то неуверенность. Странно!
— Идите…
— Простите, — произнес кто-то на лестничной площадке.
Все четверо, как по команде, нервно вздрогнули.
У порога стоял молодой парень приятной наружности в форменной зеленой куртке. В руках он бережно держал большую коробку.
— Варвара Константиновна Кузнецова — это вы?
Ну, разумеется, он обратился к Маняше. Та указала двумя руками на мать.
— Простите, — легко сконфузился парень. — Фирма «Букет». Доставка цветов. Распишитесь.
Процесс получения занял не более минуты, после чего посыльный исчез.
— Ой, ма-ать! — протянула Маняша, аккуратно ставя коробку на пол. — Дожили! Это кто ж у нас в кавалерах, Билл Гейтс, что ли?
— Не знаю, честное слово!
— Ты только посмотри: целая коробка белых роз!
К тому моменту Варвара уже тряслась всем телом.
— Во! Карточка. — Маняша вытащила небольшую открытку и протянула матери.
— Прочтешь при свидетелях или нам лучше удалиться?
Варвара раскрыла глянцевую открытку: «Жду встречи». И все. Ни подписи, ни даже намека на подпись. Кто бы это мог быть?
— Так мы пошли?
Она зачарованно кивнула и осталась одна в прихожей. У ног грудой лежали белые розы, а в руках почти его признание. Нет, если соединить розы с текстом, получится настоящее признание. Варвара знала от кого. Ведь во всем мире только один человек был способен на такое безумство. Прислать цветы с посыльным утром в середине недели и даже не подписаться.
О господи! Вот оно, женское счастье, которое прибыло к ней с опозданием почти на двадцать лет!
Варвара присела, собрала цветы в охапку и искоса глянула на себя в зеркало: глаза блестят, щеки горят — все, женщина на грани нервного срыва!
«К психоаналитику! — заключила она. — Больше некуда!»
Лейтенант Сулейко перевел взгляд с портрета Чехова на портрет Льва Толстого, висящий на задней стене кабинета. Потом протяжно вздохнул и снова сосредоточился на молодой собеседнице. Вообще-то собеседницей эту девицу назвать можно лишь с большой натяжкой, беседует он: рассуждает, убеждает, даже слегка пугает перспективой отказа в помощи следствию, а она слушает.
Слушает и молчит. Иногда легкая презрительная улыбочка трогает ее губы, иногда она согласно кивает, но в основном покачивает ножкой и рассматривает свои ухоженные ноготки. И кроме «Да», «Я согласна с вами» и «Я подумаю» ничего не произносит. Понятно, что издевается. Тем более что прибавляет к каждой своей скупой фразе «гражданин следователь»: «Да, гражданин следователь», «Я согласна с вами, гражданин следователь»…Сулейко то краснел от злости, то белел от беспомощности. А она как стальная — «Да, гражданин следователь», «Я подумаю, гражданин следователь». И это не первая девица, с которой он бесполезно бьется уже час. За этот день пятая. «Проклятье! Как дал бы по башке!» Останавливало несчастного лейтенанта только одно, в минуты особого гнева он представлял себе, что будет после того, как он не сдержится и врежет ей в ухо: «Спасибо, гражданин следователь. Где тут у вас подают жалобу на жестокое отношение к детям?»
И так уже ровно неделю. Каждый день одно и то же — топчется на месте в поисках хоть какой-нибудь зацепочки — все зря. За эту дурацкую неделю он похудел килограммов на пять и все тело у него ломит.
— Послушайте, Мария, — он постарался вложить в свою вымученную улыбку как можно больше сердечности, — неужели вы других слов не знаете? Ведь вам уже шестнадцать. Что же вы, как Эллочка-людоедочка, три фразы по кругу?!
В ее глазах мелькнул минимальный интерес:
— А как вас зовут, гражданин следователь?
— Леня… — опешил он, но тут же поправился: — Леонид Сергеевич.
— Послушайте, Леня, — она обдала его ледяным презрением, — если завтра во двор лицея упадет военный вертолет, вы будете искать тех, кто его сбил, тоже среди учеников?
— Что за дикие фантазии!
— Не менее дикие, чем ваши. Ваша версия о том, что убийца — лицеист, основана лишь на том, что тело физика обнаружили во дворе лицея. А если бы его обнаружили, например, в магазине, кого бы вы подозревали? Продавцов или всех покупателей?
— Но его бывшую жену убили там же. — Сулей-ко снова покраснел. Ему даже стало жарко. Нет, не жарко, душно. Сдавило горло.
— Значит, нам не повезло, — усмехнулась Маняша.
— Да. Вам не повезло, — как зачарованный повторил за ней следователь.
— Не повезло, что нам попался такой недалекий детектив…
— Что?! — он взъерошил взмокшие волосы и тихо, едва сдерживаясь, прорычал: — Вон!
— Отлично. — Она быстро встала и вышла за дверь.
Тут же дверь снова приоткрылась. Следователь, не поворачиваясь, гаркнул еще раз:
— Вон, я сказал!
Испуганный хлопок означал, что просьба возымела действие.
«Все, — Сулейко схватился за голову и зажмурился. — Допекли! Опрос свидетелей закончен. И пускай начальство делает со мной что хочет, больше ни одного подобного «ребенка» я даже видеть не могу. По крайней мере, в этом поганом лицее! Дети, мать их! Где эти дети у нас тусуются? В ближайшем клубе? Кажется, «Паноптикум»? Вот там мы с вами, милые крошки, и встретимся. Посмотрю, как вы запоете!»
— Что ты сделала со следователем? — испуганным шепотом спросила завуч, которую за глаза звали «Зайчихой», и понятно почему — она боялась даже шороха.