Клубок со змеями

— Нет, — выдохнул я. — А почему вас интересует утро?

Командир смотрел мне прямо в глаза. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице:

— Потому, что именно утром кровля обвалилась, убив корзинщика.

— Разве это произошло не ночью?... — начал, было, я, вспомнив слова Сему, но тут же прикусил язык.

— Клянусь грудью Иштар [9] ! — воскликнул Этеру. — Откуда тебе, мразь, известно, что крыша свалилась на беднягу именно ночью? — он перевел торжествующий взгляд на стражника с голубыми глазами. — Командир, да тут больше разбираться не в чем. Вот он, тепленький.

9

Иштар — богиня плодородия и плотской любви.

— Это мне решать, — отрезал тот, — как ты узнал о произошедшем?

— Друг сообщил, — я чувствовал, что шейные позвонки вот-вот лопнут.

«Следовало бежать, пока была возможность. Дурак!»

— Имя друга?

— Сему.

— Кто он?

— Торговец зерном из северного пригорода, — я хотел было поднять руку, но не решился. Стоявший позади Этеру вполне мог ее отсечь. — Он здесь, со мной.

Люди стали оборачиваться на задние ряды, а те, в свою очередь, глазели еще дальше. Во всяком случае, так я это представлял, чувствуя колыхание толпы. Рука Этеру, по-прежнему сжимавшая шею мощной хваткой, не давала возможности убедиться самому.

— Никогда не слышал об этом торгаше, — проворковал он, — хотя бываю в том районе частенько. Живет там одна смазливая девка. Горшки делает. Правда, захаживаю я к ней совсем не ради дурацких черепков, — он похотливо гоготнул, а затем прошептал мне в ухо. — Зови, давай, своего дружка. Если он, конечно, существует. Не нам же его искать?

Командир хотел было продолжить допрос, как вдруг раздался стук копыт, и кто-то, видимо, всадник, крикнул:

— Дорогу!

Этеру развернул меня, при этом, продолжая сжимать шею в тисках. Люди в толпе расступились, пропуская конника на белоснежной лошади. Сему позади всех я не заметил.

«Бросил меня?».

Затем я перевел взгляд на прибывшего. Весь его вид выдавал знатное происхождение. Как и манера держаться на скакуне. Прямая спина. Широкая грудь, прикрытая медным пластинчатым нагрудником с серебряной гравировкой в виде коршуна. Пурпурный плащ, слабо развевавшийся на ветру.

Высокомерный взгляд из-под темных густых бровей мигом оценил обстановку.

Достав из-за пояса, на котором красовался короткий меч с лазуритовой рукояткой, глиняную табличку, всадник произнес:

— По приказу Верховного жреца Эсагилы [10] Кашшура, велено доставить этого человека, — тут он указал на меня длинным тонким пальцем, — в храмовую тюрьму, где он будет ожидать суда.

— Верховный жрец? — судя по тону командира стражи, он явно был удивлен, однако вида не подал. Лишь приподнял левую бровь. — Я думал, что он рассматривает исключительно преступления государственной важности. Здесь же рядовое дело. Им займется местный рабианум [11] .

10

Эсагила — храмовый комплекс, посвященный Мардуку.

11

Рабианум — председатель суда старейшин.

Всадник резко возразил:

— Этот человек обвиняется в преступлении государственного уровня.

— Что? — не выдержал я, чувствуя, как глаза вылезают из орбит.

Даже Этеру слегка ослабил хватку, откровенно не понимая, что происходит.

— Как обрушение крыши халупы может быть делом государственного уровня?!

Однако на мои недоумевающие крики никто не обратил внимания.

— Досточтимый посланник Эсагилы, — начал командир, — мне кажется, здесь произошла ошибка.

— Никакой ошибки нет, — властно перебил гонец. — Доставьте его в тюрьму немедленно. За неподчинение вас ждет наказание. Все ясно?

Мне показалось, что глаза начальника отряда еще больше оледенели. Думаю, это говорило о, с трудом сдерживаемой, ярости. Но, как и раньше, он не подал вида.

— Я повинуюсь, досточтимый, — ответил командир, слегка склонив голову, а затем повернулся к своим воинам, — Этеру и Тиридат. Вы доставите обвиняемого в указанную темницу и проследите, чтобы воля Верховного жреца Эсагилы Кашшура была исполнена в точности.

Стоявший возле носилок стражник, стройный малый с красивым и серьезным лицом, подошел ближе ко мне. Видимо, это и был Тиридат.

— Слушаюсь, командир! — отчеканил Этеру.

Я повернулся к воину с голубыми глазами и в отчаянии спросил:

— Так, из-за чего же обрушилась эта балка? Она была гнилая? Оказалась плохо закреплена? Как все произошло? — однако все вопросы уходили в пустоту. — Прошу вас, скажите, господин! Умоляю, во имя богов!

Но в ответ я получил лишь молчание. Холодные невыразительные глаза продолжали пронизывать меня ледяным взглядом с каменного лица.

В последней надежде я упал на колени:

— Найдите хотя бы Сему!

Командир смотрел на мое распростертое тело сверху вниз, как немая статуя древнего бога.

Наконец, спустя секундную паузу, он произнес, но совсем не то, что я хотел услышать:

— Кандалы на него.

Глава 3

Я хотел.

Много чего.

Я хотел обдумать свое незавидное положение, однако, как ни старался, ничего путного из этих попыток не выходило. Мысли разбегались в сторону, подобно глупым непослушным цыплятам.

Я хотел пить, ибо солнце, достигшее зенита, нещадно палило мне голову. А ведь с прошлого вечера мне так и не удалось промочить горло. В результате во рту все пересохло. В глотке сильно першило. При кашле раздирало гортань.

Однако самым сильным было, внезапно возникшее, желание облегчить желудок — все эти события, что в один миг свалились на мою, уже основательно побитую, голову заставили отодвинуть естественные нужды на второй план. Но вот сейчас, когда я, закованный в кандалы, плелся в сопровождении двух стражей в сторону Западных ворот Вавилона, они дали о себе знать с удвоенной силой. Я украдкой оглянулся по сторонам и, несмотря на то, что местным жителям было глубоко плевать на очередного осужденного, решил терпеть, старательно сдерживая подступающую к горлу тошноту.

«И, правда, с чего вдруг они должны обращать на меня внимание? У них своих дел хватает. Вон, глянь, коренастый торговец едет на двухколесной телеге и везет рыбу на местный рынок. Его не заботит моя судьба. Для него главное продать улов подороже, да чтобы осел тащил повозку быстрее. Или вот молодая женщина, напротив, через дорогу, вывешивает сушиться на веревке выстиранное белье. Обнаженная по пояс, она аккуратно прикрепляет белоснежные простыни, которые приятно хлопают на слабом ветру. Никому до меня нет дела... все потому, что кандалы на мне, а не на них!».