Клятва киммерийца
Шрифт:
Теперь без разъяснений было не обойтись, и киммериец приступил к рассказу. Подробно изложив Ллеу все, что случилось в Келбаце, Конан затем поведал своему спутнику об Аватаре Шин-дже-шедде и о дымчатом морионе. Чем дольше слушал его Ллеу, тем более мрачным становилось его лицо.
— Что я наделал… — проговорил он в глубокой печали и с искренним раскаянием в голосе. — Моя непростительная беспечность навлекли на вас столько бед! И самое ужасное, что из-за меня погиб Аватара. Я недостоин такой жертвы! Недостоин целовать землю, по которой ступала его нога — и сам же погубил его…
— Ну, меруанец здорово в тебя верил, раз говорил, что ты можешь
— Элрина, — после долгого молчания снова заговорил Ллеу, обращаясь теперь к девушке, — так значит, ты помогала мне во всем, когда по моей собственной глупости со мной произошло это несчастье? Ведь я ничего не соображал, ничего не чувствовал…
— Да… я… мне жаль стало, что ты такой молодой, красивый, и вдруг такое… я хотела, как лучше…
У Конана на языке вертелись язвительные слова относительно того, чего именно она там хотела. Но он счел за лучшее промолчать. Пусть сами между собой разбираются…
— Неприятно, наверное, было с идиотом возиться, насмешки выслушивать?
— Ну, что ты! — горячо воскликнула девушка. — Разве ты был виноват в своей беде? Я… я полюбила тебя за эти дни… полюбила всем сердцем! Я на край света пошла бы за тобой, если б ты пожелал!
С тоской глядя на Ллеу, она погладила его по щеке.
— Я несказанно рада, что к тебе вернулся разум, только ведь не нужна я тебе больше… Получше меня женщин сколько угодно найдется, они ноги тебе целовать готовы будут, а я… вернусь назад в тот кабак в Келбаце.
— Может, конечно, и найдется, — согласился юноша. — А случись опять со мною какая беда, всех как ветром сдует. А тебя вот не сдуло, Элрина. Много ума на то, чтобы вешаться на шею сильному красавцу, за которым, как за каменной стеной, не надо. А вот идиота с ложки кормить да загаженные тряпки за ним менять… что-то не видал я на это особых охотниц. У тебя главное есть: честность и сострадание. И вот что я тебе скажу, Элрина. Поезжай назад, но не в Бритунию. Иди до Кезанкийских предгорий, и там жди меня. Я приду за тобой. Если я призван стать отцом детям антархов, то ты им будешь матерью, а мне — женой. Если, конечно, захочешь этого.
Печальное лицо Элрины озарилось несклонным счастьем.
— Правда, Ллеу?! — выдохнула она со слезами на глазах. — Ты на самом деле хочешь взять меня в жены? О, мое солнце…
— Правда, любимая, — улыбнулся юноша, привлекая ее к себе. — Ты только дождись меня и что бы ты ни услышала обо мне, не верь даже самой страшной вести, пока сама не увидишь меня мертвым. Сбереги себя: я приду. А теперь ступай — и проси богов, чтобы они оказали ним свою благосклонность!
— Я сделаю все, что ты скажешь. И я дождусь тебя, Ллеу!
Она легко спрыгнула с коня и бросилась в объятья юноши.
Варвар не стал вмешиваться. Более того, он щедро отсыпал Элрине монет на долгий обратный путь — уж чего другого, а денег, которых он забрал у Сафины, пока что было в избытке, да и излишней скупостью киммериец никогда ни страдал…
Спутники пустили лошадей в галоп — и мчались теперь в сторону Гандерланда, не останавливаясь.
Глава четвертая
Паук, одно лишь имя которого наводило суеверный ужас на тех, кому доводилось его слышать, отходил в иной мир. Он жил так долго, и это занятие ему порядком надоело. Ничто более не удерживало его на земле. Он равно пресытился и властью, и богатством, и страшной своей
славой. Он имел все, чего бы ни пожелала его черная душа; великие правители трепетали перед ним и в страхе склоняли головы. Самые прекрасные женщины были у его ног, и отталкивающее уродство властелина отнюдь их не смущало.Смерть на страшила Паука: с нею он был прекрасно знаком, и ее одну любил по-настоящему, ибо всегда был обручен с нею. Она не стояла в конце его земного пути жутким призраком, а верно служила ему.
Только смерть могла дать ему власть еще более безграничную, нежели та, которой Паук обладал при жизни, из потустороннего мира он мог дотянуться до кого угодно, и мысль об этом наполняла его сердце сладостной истомой.
Он коснулся скрюченными длинными пальцами ожерелья, покоящегося на его груди, и хрипло рассмеялся, отчего и без того предельно отвратительное, сморщенное, изрезанное глубокими морщинами лицо колдуна с огромными выпуклыми водянистыми глазами сделалось еще более отталкивающим.
— О, мой повелитель, — проскрежетал Паук, обращаясь к кому-то, кого видел только он сам, — верный твой слуга идет к тебе, правая рука твоя на земле, и отныне мы будем править вместе… Одного лишь опасался я — проклятого Шин-дже-шедда, но он мертв, и теперь последняя преграда, способная разлучить нас, сокрушена и повержена. Проклятый меруанец умер, как жалкий нищий раб, на пыльной дороге, и сам обратился в пыль, и даже пепел развеял без остатка ветер. Как же я счастлив, что и это желание мое исполнилось! Итак, открой слуге своему твои объятия, повелитель, и явись мне в блеска славы твоей, ты, пред именем которого трепещут народы, и по чьей воле великие империи рассыпаются в прах!..
Смрадное дыхание с хриплым дыханием вырывалось из широко раскрытого рта с гниющими осколками зубов, но с последними словами, напоминающими шипение, оно прервалось. Черный распухший язык вывалился изо рта, глаза Паука еще более вылезли из орбит и остановились, словно обратившись в два мутных стеклянных шара. Пальцы, стискивающие холодный камень, разжались, и похожая на птичью лапу рука бессильно упала.
Сердце Паука остановилось, прекратив гнать по жилам его ленивую черную кровь, и колдун умер.
Четырнадцать могущественнейших магов, в молчании ожидавших его кончины, приблизились к ложу своего божества. Никто из них не мог сравниться силой с великим чернорезом, и мимо не осмелился бы заявить о себе, что достоин занять место усопшего.
Они съехались и сошлись в Гандерланд со всей Хайбории, и из Черных Королевств, из Кхитая и Вендии, чтобы воздать тому, кто был им известен лишь под именем Паука, последние земные почести и достойно предать земле его хилое, скрюченное, словно причудливо искривившийся древесный ствол, тело.
Сползлись, точно змеи, на похороны величайшего из колдунов, владевшего тайной власти над дымчатым морионом… Он никому ее не передал. Сила мориона уходила вместе с Пауком, и возвестить о том, как управлять ею, он мог только оттуда, куда не проникает взгляд непосвященных, и тому лишь, кто решится вызвать его дух.
Тало Паука покоилось на специально изготовленном для него ложе из черного дерева.
Двое магов подошли к нему вплотную, продолжая хранить молчание, более приличествующее величию момента, нежели возвышенные речи. Они осторожно подняли тело, оказавшееся неожиданно тяжелым — настолько, что лица колдунов мгновенно покрылись испариной пота, а мышцы напряглись до предела, — и переложили в длинный, стоявший здесь же на возвышении гроб.