Клятва киммерийца

Это был сын; случись иначе, Всевидящие постарались бы заставить ее исполнить обет и отдать девочку им. Относительно мальчика право решения оставалось за нею. Дитя родилось покрытым мягкой шерстью, словно маленькое животное, и очень крупным.

Через несколько лун шерсть эта совершенно исчезла, и ребенок стал выглядеть, как все нормальные дети.

Несмотря ни на что, поначалу Линн любила его, только старалась не выказывать своих чувств перед Бриккриу, холодно и злобно поглядывавшим на «звереныша». Но однажды ночью женщине было видение.

Ей явился некто, огромный настолько, что голова его касалась неба, закрывая солнце, и с лицом, словно высеченным из черного камня, и его жуткий голос едва не оглушил Линн. «Проклята ты будешь за то, что позволяешь себе любить отродье лесных чудовищ. Не пристало человеческой женщине вступать в связь со зверями», — сказал он, словно вынося приговор, и неумолимый холодный взгляд проник в самое сердце несчастной…

И в тот же миг робкая любовь ее к сыну сменилась ненавистью, и сама Линн не была уже больше человеком, а постепенно превращалась в подлинного демона в обличье женщины.

Дитя же, названное обычным именем Ллеу, стало расти в семье Бриккриу, который внимательно наблюдал за ним и ждал, когда же в проклятом мальчишке начнут проявляться необычные задатки. Но время шло, а ничего особенного не происходило. Ребенок этот был, единственно, очень красив, с темными волосами, зелеными, иногда словно теплым янтарем отливающими глазами и нормального, в отличие от альбиноса Бриккриу, цвета кожей.

Он быстро рос, был смышлен, ловок, необыкновенно подвижен и ладно скроен. Нередко Ллеу безошибочно предсказывал погоду и умел лечить болезни, одним лишь прикосновением изгоняя боль и заживляя не очень серьезные раны. Он великолепно ориентировался в незнакомых местах, особенно в лесу…

Всякий отец мог бы гордиться таким сыном и всякая мать — но не Линн, видевшая в юном Ллеу вечное напоминание о своем позоре, и не Бриккриу. Поэтому все они, включая присутствовавших при зачатии Ллеу единоутробных сестер его, ненавидели мальчика и держали его в своем доме на правах разве что скотины.

С раннего детства он привык уворачиваться от пинков и зуботычин, на которые были весьма щедры его родные, и никогда не слышал обращенного к себе доброго слова.

Но, верно, от своих лесных отцов он унаследовал немстительность и доброту, отчего даже Лица суровых жителей Туонелла светлели при виде лучезарной белозубой улыбки Ллеу, умудрившегося, живя в доме Бриккриу, не превратиться в дикого недоверчивого волчонка.

Видимо, это и был его дар, да только Бриккриу ждал совсем иного. Все живое тянулось к прекрасному отроку, ибо мужественная красота его с возрастом становилась все более яркой, он был не очень высок ростом, но широк в плечах, и весь состоял из гибких мускулов и сухожилий.

Даже злобные туонелльские псы замолкали и виляли хвостом, приветствуя мальчика, а когда достиг он тринадцати зим, на него стали заглядываться девушки. Лишь Бриккриу и Линн по-прежнему ненавидели его, а пуще их — Ериу.

Ибо мальчик был чрезвычайно похож на одного из Всевидящих, который насиловал ее мать. Девятилетняя Ериу запомнила тогда стройного обнаженного красавца, что среди прочих вгонял свой детородный орган в лоно Линн, и сквозь ужас и отвращение ощутила вдруг острое желание оказаться на ее месте.

Теперь, глядя на Ллеу, она чувствовала то же самое. Но, истинное дитя своего семейства, сызмальства привыкла презирать брата. Когда пришел ее срок уйти в чужую семью, Ериу взял в жены житель одного из ближних селений; но в тот же год он погиб, утонув в реке, хотя был прекрасным пловцом. Вслед за ним ушел на Серые Равнины его младший брат, который после старшего женился по обычаю на его вдове. Прошел слух, что Ериу приносит несчастье, и женщина вернулась в дом своих родителей без всякой надежды когда-либо покинуть его.

Л вместе с сестрой отверженной стала и Дана. Люди, обжегшись на молоке, имеют привычку дуть на воду. Впрочем, что дочерей не удалось сбыть с рук, не особенно огорчало Бриккриу: обе они, за отсутствием у него (Ллеу в счет, разумеется, не шел) сыновей, помогали отцу, охотясь вместе с ним и помогая управлять Туонеллом и ближайшими селениями. Их боялись — и им же повиновались, ибо зачастую миром правит страх, а не любовь.

Итак, Ериу старела рядом со своими родителями и все более делалась похожей на них. Присутствие Ллеу нарушало ее покой. Ериу сама не знала, чего она желает более страстно — покончить с мальчишкой, лишив его жизни, или же соблазнить.

А может быть, просто хоть раз встретить на себе самой чей-нибудь взгляд, столь же восхищенный, каким люди почти всегда смотрели на ее проклятого братца, но никогда — на нее.

Подобно ей желала сыну смерти Линн, материнские чувства которой отнюдь не распространялись на Ллеу. Она не могла отомстить тем, кто его породил, — значит, мальчик сам должен был стать жертвой за ее бесчестие и унижение, причем жертвой мыслящей, сознающей, что с ним происходит и что такое смерть. Женщина могла бы задушить его еще в колыбели, но ей хотелось, чтобы ребенок привык жить и мог ужаснуться при приближении смерти. Иные планы относительно приемного сына были у Бриккриу. Этот продолжал терпеливо ждать и наблюдать за отроком.

Терпение его было вознаграждено. Однажды, когда люди Туонелла собирались на большую охоту, мальчик вдруг впал в транс, глаза его словно остекленели и повернулись внутрь, а потом, указывая на нескольких мужчин, он проговорил: «Они не вернутся назад, отец — ибо именно так Ллеу называл Бриккриу, — запрети им идти с тобою, потому что всех их ждет гибель». Старейшина в тот раз намеренно не последовал его совету: он должен был проверить свою догадку о том, что в мальчике проснулся дар Всевидящих.

Все трое туонелльцев, на которых указал юный Ллеу, были растерзаны диким кабаном. И Бриккриу возликовал. Да, он ждал не напрасно!

Запретив Ллеу кому-либо, кроме него самого, сообщать о своих пророчествах, приемный отец однако требовал от него новых и новых. Изменять будущее мальчик не умел, но видеть — вполне.

Чаще всего он видел печать скорой смерти на лице того, кому суждено было отправиться на Серые Равнины, и заранее сообщал об этом, что давало возможность Бриккриу отправлять в битву или на иное опасное дело лишь тех, кто заведомо должен был вернуться живым. Слава о его мудрости и несокрушимости жителей Туонелла прогремела далеко за его пределами, и селение, прежде небольшое и ничем не примечательное, сделалось грозою соседей.

Чистый сердцем Ллеу не понимал, что именно он, а не его «отец» — истинный повелитель, что власть может быть сосредоточена в его руках, да он никогда и не стремился властвовать. Мальчик просто говорил о том, что видел. Но все чаще он стал задумываться о чем-то и уходить из дома. Теперь Бриккриу берег его как зеницу ока, а мальчик обращал свой сияющий взор в сторону дальних лесов, словно зов его истинных родителей заставлял сжиматься его сердце.

По прошествии же своей четырнадцатой зимы он стал к тому же очень заметно интересоваться женщинами, которые весьма охотно уступали привлекательному юноше, к великому неудовольствию своих отцов, братьев, а случалось, и мужей. Подобная ситуация стала причиной множества неистовых драк, из которых Ллеу неизменно выходил победителем. Убить сына старейшины никто не решался, опасаясь его гнева, и люди Туонелла лишь униженно просили Бриккриу хоть как-то унять своего буйного отпрыска, который, увы, совершенно не понимал, что плохого случится, если два человека по взаимному согласию дарят друг другу радость, точно так же, как этого не понимали Всевидящие.