Клятва. История любви

У него болела голова, но сердце болело гораздо сильнее.

– Крис? – Голос матери обволакивал его, как дым. Она села в изножье кровати, на ее щеке отпечатался след от одеяла. – Милый, ты в порядке?

Он почувствовал на щеке ладонь матери, прохладную, как речная вода.

– Голова болит? – спросила она.

В какой-то момент проснулся отец. Теперь родители сидели по обе стороны от кровати. На их лицах были написаны сострадание и боль. Крис повернулся на бок и закрыл лицо подушкой.

– Когда вернешься домой, – сказала мать, – тебе будет легче.

– Я собирался одолжить на выходные колун для дров, – добавил отец. – Если врачи тебе разрешат, не вижу причины, почему не заняться этим.

Колун для дров? Долбаный колун для дров?

– Солнышко, поплачь, поплачь, – погладила его по плечам мать, повторяя одну из банальностей, которые вчера проповедовал психиатр скорой помощи.

Крис как будто не собирался убирать подушку с лица. Мать несильно потянула за ее край. Подушка упала с больничной койки, выставляя напоказ покрасневшее рассерженное лицо Криса с сухими глазами.

– Уходите прочь, – четко выговаривая каждое слово, произнес он.

И, только услышав в конце коридора звонок лифта, Крис поднес к лицу трясущиеся руки, прикасаясь пальцами к бровям, носу и пустым окнам глаз, пытаясь понять, во что он превратился.

Джеймс скомкал бумажную салфетку и засунул ее в свою кофейную чашку.

– Что ж, – взглянув на часы, сказал он, – мне пора идти.

Гас посмотрела на него сквозь поднимающийся пар от забытой чашки чая.

– Идти? – спросила она. – Куда?

– У меня операция в девять утра. А сейчас уже полдевятого.

У Гас от удивления в горле застрял ком.

– Ты собираешься сегодня оперировать?

Джеймс кивнул:

– Сейчас уже не могу отменить. – Он принялся складывать на поднос кафетерия чашки и бумажные тарелки. – Если бы я подумал об этом ночью, тогда другое дело. Но я не подумал.

Он сказал это так, будто в этом виновата она.

– Ради бога, – сдавленным голосом произнесла Гас, – твой сын пытался покончить с собой, его девушка мертва, а в полиции по-прежнему находится твой револьвер, но ты пытаешься делать вид, что прошлой ночи не было? Ты в состоянии вернуться к обычной жизни?

Джеймс встал и шагнул к двери:

– Если я не смогу, то как требовать этого от Криса?

Мелани сидела в приемной похоронного бюро, ожидая, когда один из сыновей Зальцмана познакомит их с практическими аспектами скорби. Рядом с ней Майкл возился с галстуком, одним из трех имевшихся у него, так как решил надеть его для визита сюда. Сама Мелани отказалась сменить одежду, которая была на ней ночью.

– Мистер Голд, – сказал мужчина, торопливой походкой входя в комнату. – Миссис Голд… – Он по очереди пожал им руки, задерживая в своей руке чуть дольше, чем было необходимо. – Искренне сочувствую вашей потере.

Майкл пробормотал слова благодарности, Мелани недоверчиво взглянула на него. Как может она доверять этому человеку, столь неточному в словах, организацию похорон? Нелепо говорить о потере. Человек может потерять туфлю или связку ключей. Смерть ребенка – это не потеря. Это катастрофа. Опустошенность. Ад.

Джейкоб Зальцман скользнул за свой широкий письменный стол:

– Уверяю вас, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы этот переход прошел для вас более спокойно.

Переход, подумала Мелани. Бабочки из кокона. Нет…

– Вы можете мне сказать, где сейчас Эмили? – спросил Зальцман.

– Нет, – ответил Майкл, но потом откашлялся.

Мелани стало за него неловко. Он вел себя так нервозно, явно боясь совершить промах на глазах у этого человека. Но что ему надо доказывать Джейкобу Зальцману?

– Ее привезли в Мемориальную больницу Бейнбриджа, но… обстоятельства ее смерти потребовали вскрытия.

– Значит, ее отвезли в Конкорд, – ровно произнес Зальцман, делая записи в блокноте. – Полагаю, вы захотите провести погребение как можно быстрее, поэтому предлагаю вам… понедельник.

Мелани поняла, что он считает день на вскрытие, день на то, чтобы привезти тело обратно в Бейнбридж. Почувствовав щекотание в горле, она с трудом сдержала рыдания.

– Есть несколько моментов, которые нам предстоит обсудить. Первый, конечно, это гроб. – Джейкоб Зальцман встал, жестом указывая на дверь в соседнее помещение. – Не желаете зайти и рассмотреть варианты?

– Лучший, – твердо произнес Майкл. – Самого высокого качества.

Мелани взглянула на Джейкоба Зальцмана, слегка кивнув. Она подумала, что в другое время могла бы посмеяться над этим с Гас – похоронный бизнес, прибыльное дело. Какой скорбящий родственник стал бы торговаться о цене гроба или покупать модель по бросовой цене?

– У вас уже есть программа? – спросил директор похоронного бюро.

Майкл покачал головой:

– Вы этим тоже занимаетесь?

– Мы занимаемся всем, – ответил Зальцман.

Мелани сидела с каменным лицом, пока мужчины обсуждали объявление в газете, охлаждение, открытки с выражением признательности за соболезнование, надгробие. Прийти сюда было все равно что быть допущенными в святая святых, где человек молча обращается с вопросами, на самом деле не желая получить ответы. Мелани и представить не могла, что смерти сопутствует столько деталей: открытый или закрытый будет гроб, в какую папку – кожаную или картонную – поместить список приглашенных на церемонию прощания.

Мелани наблюдала, как счет вырастал до ошеломляющих цифр: 2000 долларов за гроб, 2000 – за цементную окантовку, 300 – за раввина, 500 за напечатание сообщения о смерти в «Таймс», 1500 – за подготовку могилы, 1500 – за использование часовни при морге. Где они возьмут эти деньги? Но потом она сообразила: из фонда Эмили на учебу в колледже. Джейкоб Зальцман передал Майклу окончательный счет, но тот даже бровью не повел:

– Отлично! Я хочу все самое лучшее.

Мелани очень медленно повернулась к Зальцману:

– Розы. Гроб из красного дерева. Цементная окантовка вокруг него. «Нью-Йорк таймс». – Она задрожала. – Лучшее, – без выражения произнесла она. – Это не сделает Эмили менее мертвой.

Майкл побледнел. Он протянул директору похоронного бюро хозяйственную сумку.

– Думаю, нам пора идти, – тихо сказал он. – Здесь одежда.

Мелани, привстав со стула, замерла:

– Одежда?

– Для погребения, – мягко произнес Джейкоб Зальцман.

Мелани потянулась к бумажному пакету и достала оттуда летнее платье с принтом радуги, слишком тонкое для ноября, сандалии, которые уже два года как были малы Эм, потом выудила пару трусиков, все еще пахнувших кондиционером для белья и заколку для волос со сломанным зажимом. Майкл не положил ни бюстгальтер, ни комбинацию. Помнят ли они одну и ту же дочь?