Клятва

— Даня, — Егерь вырвал парня из раздумий, — возьми Зевса и шуруй в бар. Не смотри на меня так, тут повсюду карты и маршруты, сориентируешься, не маленький.

— А сам куда?

— На Совет. Чёрт знает, когда вернусь, — Егерь сплюнул. — Тоже терпеть не могу эту возню.

Даня пожал плечами и, с силой вырвав у Зевса несчастную штанину, быстро прошмыгнул за ворота. Полуволк недовольно зарычал, посмотрел на хмурого Егеря и, будто почувствовав приказ, поплеся за пепельноволосым.

— Ты, — Дмитрий Степанович подозвал одного из охранников, — связь с Кобой есть?

Петька кивнул, хотя связаться он мог разве что с заместителем его заместителя.

— Свяжись со штабом, передай, что Беркут созывает Совет. Срочный.

— Какого уровня? — неуверенно промямлил сталкер, чувствуя как мурашки бегают по спине.

— Когда я говорю срочный, то это значит самый срочный, — в голосе Беркута звучал металл. — Сегодня. Как можно быстрее. Без всяких отлогательств, заверений и прочей возни. Понял?

Петька кивнул и быстро, словно испуганный кролик, вернулся на пост, что-то нервно лепеча в рацию.

— Даже не перекурить, — вздохнул Корсар.

— Это точно, — поддержал Егерь. — Ну что выдвигаемся?

Заревел двигатель, машина двинулась вперед. Скоро УАЗ скрылся за ржавыми воротами КПП, оставив двух пьяниц-охранников наедине. Они ошарашенно переглянулись.

Следом за УАЗом залетели четыре Шишиги и сразу порулили в северный район, прямиком к врачам.

— Бред какой-то, — сказал Петька, откладывая рацию, — что-то не то…

— Чего такое?

— Совет первого уровня срочности ещё не созывали, — буркнул сталкер. — Никогда не созывали.

Глава XXII. Совет

1

Коридор.

Стены пестрили большими, широкими полотнами картин и золотистой окантовкой узорчатых изваяний. Обволакивающий лёгким теплом, шёл свет, расходясь с многочисленных узорчатых люстр, увешанных над коридором.

В аккуратно отделанных, деревянных рамках окон почти догорал закат. Солнце, брызгаясь остатками оранжевого света, утопало за горизонтом, а тонкий серп луны, не спеша восходил на свой небесный трон. Хлопьями кружился снег, засыпая только-только расчищенные дороги города.

— Это что, товарищ Ленин? — спросил Корсар, намеренно не выговаривая букву «р». — Не знал, что эти пердуны — фанаты коммунизма.

На полотне действительно, раскинув руки, стоял первый вождь Советского союза, окруженный аплодирующей толпой пролетариата.

— А здесь Суворов, — Егерь смотрел на толпу сигающих с обледенелого утеса солдат, которых направляла твердая рука Александра Васильевича,

— В жизни они бы явно не поладили.

Беркут стоял у раскрытого окна и курил.

— Эти репродукции тащили со всех музеев, из городов в округе, — пояснил Дмитрий Степанович. — Здесь тебе и Эйнштейн, и Александр II, и Ленин с Суворовым. Даже Брежнева не забыли. Кого только не натащили. Когда будем в Зале Собраний у вас вообще челюсть отвалится. Они же как сороки, прут всё, что блестит.

— И сколько будем ждать? — вздохнул Корсар и стал бесцеремонно шариться в тумбочке под портретом Ленина.

Пошебуршив он не нашел ничего, кроме пары болтов и отсыревших тетрадных листов. Грустно присвистнул.

— Пока нас не пригласят, — Беркут сбил пепел с сигареты, выдохнул дым. — Любят они официальность.

Егерь перестал рассматривать картины, обернулся к командиру.

— А тебя не смущает, что сначала собираются они, а только потом приглашают нас? Пахнет лицемерием.

— Тут здесь им все пропитано, — буркнул Дмитрий Степанович. — Нас вообще как организацию тут многие недолюбливают. Ну и я в частности, им по яйцам прошёлся не раз.

Егерь нахмурился и посмотрел на две узорчатые дубовые двери с позолоченными ручками. Вдруг они дернулись, а из проема вынырнули две тени. Облачены неизвестные были в сплошную черную спецназовскую форму, лица были плотно прикрыты балаклавами.

Под рукой, в кобуре, торчали пистолеты, а на поясе болтались длинные дубинки, которыми обычно колотят людей, преступивших закон.

— Внутреннее бюро контроля общественной безопасности, — пояснил Беркут, отвлекаясь от окна. — Сокращенно: ВБКОБ.

— Ага, — фыркнул Корсар, впиваясь в фигуры злым взглядом. — Оборотни в погонах, чтоб их.

— Не будем сейчас. Можно идти.

Они направились вперед по коридору.

Беркута ВБКОБ-овцы пропустили сразу, а вот Корсара с Егерем тщательно обыскали. Даже слишком.

— Ну куда! — шикнул Корсар. — Там-то я точно ничего не пронесу, куски вы…

— Шагай, — холодно сказал один из них.

«Так бы и плюнул в морду, — подумал сталкер, ступая за двери, — жаль она под маской».

Следом обыскали Егеря и не нашли ничего, кроме пачки сигарет и зажигалки. Дальше проверять не стали.

— Проходи.

2

— Итак, господа, — здоровенный толстяк, раскинув руки на офисном кресле, которое еле-еле выдерживало его габариты, качнулся, — Совет можно считать открытым. Без лишних приветствований, поясню контекст. Дмитрий Степанович, лидер охотников, ни свет ни заря, возвращается из долгого и изнурительного рейда, а после, снова ни свет ни заря, созывает всех нас. И созывает срочно, чрезвычайно срочно. Поэтому спрошу без лишних слов: что случилось, Беркут? И вместе с этим, что даже более важно: выполнен ли заказ?

Сидели члены Совета в большом, овалообразном кабинете, большим ровно настолько, чтобы в нем, за столом, могли уместиться почти тридцать человек. Но сегодня в кабинете главной администрации города было всего десять самых влиятельных и крупных игроков в городе, тех, кто содержал в своих руках такую власть, что ни одному горожанину не снилась.

Кабинет веял шиком и блеском.

Горела тысячами огней огромная люстра, прямиком из двадцатого века, усыпанная хрусталем и золотом, с одним лишь отличием — электрическими лампами. Змеями ползли и извивались деревянные, украшенные резьбой и позолотой арки, не спеша щёлкал дрова шикарный, выложенный из белого камня камин, а на полу, под овалообразным столом из темного дуба, расстелился шёлковый турецкий ковер, на котором пустили абстрактные узоры лепестков, обнажённых женщин и лоз винограда. В изящных, очень широких шкафах, теснились книги всех веков: от Цицерона до Достоевского, от Библии до последних работ по нейробиологии. В каждом из хранилищ уместилась не одна сотня книг. Огромные часы-маятники, что стояли около камина, мерно качали маятником из стороны в сторону, отсчитывая минуту за минутой. А на фронтальной стене, прямо с огромного полотна, гордо задрав голову, взирала Елизавета ll, облаченная в бархатное платье, и мерила весь этот блеск и богатство, удовлетворённым взглядом. Само собой, такая превосходная картина была замкнута в золотистую рамку и прикрыта лучшим стеклом, лишённым даже намека на царапину.

Корсар, усевшись на кресло где-то посередине, ещё долго не мог привыкнуть к мягкой, слегка пружинистой подкладке. Оглядывая залу, он то и дело придерживал челюсть.

На столе, за которым уселись все из Совета, подле каждого стояла бутылка выдержанного коньяка и аккуратный, граненый по углам, тюльпановый стакан.

«Охренеть, мать вашу, — хмурился Корсар, — мы, значит, пьём водку с самогоном, и то, если повезет, живем в халупах, работаем на износ, а эти во тебе! Картины, камины, ковры. Тьфу! Какие с них коммунисты?».