Клятва

2

Я себя обманывал, старался Без тебя жить новым чем-нибудь. А теперь вот самому признался, Что ничем себя не обмануть. Выйду я на улицу — в прохожих Мне мерещится — вдруг вижу я: Или плечи, на твои похожие, Иль походка вдруг мелькнет твоя. И кольнет мне радостно и больно. Вот ведь иногда бывает как: Вздрогну я, остановлюсь невольно И стою, разинув рот, чудак! Я спешу к себе за стол в надежде За столом видения распять. Но и здесь поет все то, что прежде Я не смел иль не сумел сказать. Что проглатывал я так некстати. Что умалчивал порой. Кто-то в отдаленье перехватит Все слова, придуманные мной.

ЖЕЛАНИЕ

Был бы я Северным полюсом — Славил бы шар земной. Ученые и герои бредить бы стали мной. Я много их, благодарных, Стал бы тогда иметь, Живущих одним желаньем — увидеть и умереть; Стремящихся год за годом В циклоны, в мороз, во тьму. И вся бы земля прислушивалась к дыханию моему. Но главное-то не это. Я был бы счастлив вполне. Не то, что теперь, ты чаще б думала обо мне. И, может быть, пожелала б Немного вблизи пожить, Поэтому мне и хочется Северным полюсом быть.

НОЧЬЮ БЫЛА ГРОЗА

Ночью была гроза. Вода летела сквозь крышу. Стучали яблоки, и шумело небо. Я просыпался, слушал и вновь засыпал. А утром вышел в сад. На земле лежало много яблок. Было тихо, прозрачно и нежно, будто Мир удивлялся тому, что за ночь Сделали с ним. А в воздухе плыли Солнце, пчелы, земля и травы. И мне захотелось взять этот сад, Взять его на руки — это солнце, Яблоки, пчел, землю и травы. Все это на руки взять и пойти, Перед тобой положить и сказать: «Девушка, мне надо одно: возьмите, Потрогайте это своей рукой». 1939

ВЬЮГА

Вьюга, вьюга, как сердито ныне Ты обходишь снежную страну! Если будешь ты на Украине, Пожалей там девушку одну. Я прошу — не будь суровой с нею. Если встретится она в пути, Я прошу тебя запеть нежнее И ее сторонкой обойти. Пусть она шагает и шагает На огни, мелькнувшие вдали, Пусть она усталости не знает. Под ноги ей снегу не стели. Если девушка сегодня дома, Ты стучи тихонько к ней в окно. Пусть ее качает легкой дремой, Пусть всю ночь ей видится одно: Как вот здесь, в моем краю далеком, Перед светлой комнатой моей, Вьюга ходит у полночных окон И поет мне песенку о ней. 1940

ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ДЕТСТВО

Вот вы видите: дождик сквозь солнце, дуга, Распростертая над тишиною, луга С лошадьми, уходящими к мокрым кустам. Ну, а дальше? Вглядитесь попристальней: в светлой, В незаросшей, в сияющей местности, там. Где кончается детство, ничего не заметно? Ничего?.. А, ну то-то же! Так себе, пух, Легкий луч. Только луч, затерявшийся, малый. Он горит еле-еле, но если б потух, В мире, кажется, после темнее бы стало, Я любил, и оставил, И не дорожу. В жизни каждого нечто такое бывает. Но теперь через все прожитое гляжу, Как стоит она там и к себе призывает. Не однажды истрескались губы мои. Кожа в цвете менялась, в песках и тумане Я терял свое имя, а она все стоит, Все стоит, все на этом же месте, и манит. Вы представьте — и манит. Мне ее не вручат. Мне ее не убрать с того места. Такая Пусть она и останется — в брызгах, в лучах Уходящего детства, зовя и мелькая. Пусть! Усталый и мокрый, взгляну я туда И за все лишний раз улыбнусь. Не беда. 1939

ТВОИ СТАРЫЙ ДОМ

Поверишь ли сейчас тому, Что стоило когда-то муки? Вот через десять лет разлуки Пришел я к дому твоему. Я, видно, изменился мало. Твоя сестра меня узнала. Я поглядел вокруг, а мне, А мне и узнавать не надо — Всё это: эта дверь, ограда, Скамейка в вечной тишине, Ветла над ней с листвой седою. Да это небо над ветлою — Все это ведь живет во мне. Я понял здесь: мы будем жить, Не сожалея, не страдая, Других родными называя И не встречаясь, может быть. Но те слова, что мне пропела, Не пропоешь ты никому. Так неумело и несмело Я никого не обниму. И пусть друг друга мы не встретим, Сюда мы вместе не придем, Но будем знать, что есть на свете Вот этот молчаливый дом. 1941

ПОГРАНИЧНАЯ ЗАСТАВА

«Теперь мне рассказать вам надо…»

Теперь мне рассказать вам надо О жизни нашего отряда. Вы вряд ли знаете, как можно Увидеть ночью то, что днем Другим не видно: как в тревожном, Коварном шорохе лесном Определить, чье сердце бьется И кто там ходит вдалеке. Все это подвигом зовется На вашем мирном языке. Я ничего от вас не скрою. Подробно расскажу о том, Как по сухой земле, по зною, Мы, молчаливые, идем. И сил уж, кажется, не стало. И ветры до того резки, Что пуля валится устало На перегретые пески. А мы все теми же шагами, Все — голову вперед — идем. Все расскажу я вам. Потом, Как вы хотели, перед вами Предстанут спутники мои. Устроим встречу, посидим С моими новыми друзьями. Мне хочется и самому, Чтоб вы их знали по-другому — Не так, как знаете, — без грому. Представлю всех по одному, Чтобы вы знали их, как надо, Чекистов нашего отряда. Чтобы потом вам долго пелось О них И думалось о них. И чтобы каждому хотелось Иметь товарищей таких. 1936

МОЯ ПЕСНЯ МАРИИ КАЗАКОВОЙ

За полночь время. Ночь пуста. Пропал последний звук. Встал человек из-за куста И поглядел вокруг. Лес темный перед ним, большой. Кто б здесь его нашел? И человек глухой тропой В твою страну пошел. А ты, как детка, все забыла, Под щеку руку положила И спишь себе всю ночь. В краю лесном, в ночи тревожной Крадется кто-то осторожно, А ты и спишь всю ночь? Он вслушается — все молчит, И вновь ползет, как крот. А я стою вот здесь, в ночи, Гляжу, как он ползет. Я встану на колено. Он — Бежать? Пускай бежит. Пускай живет, пока патрон В патроннике лежит! И ты проснулась. Что ты встала? Пока совсем не рассветало, Поспи еще часок. В краю лесном, в ночи тревожной Неторопливо, осторожно Спускается курок. Ни хвои мгла, ни тень от пня У нас ему не щит. И пуля гневная моя Свой честный путь свершит. Все зашевелится вокруг, Весь мир, сырой, босой, И солнце выкатится вдруг, Омытое росой. И ты проснись. И, как бывало, К ногам откинув одеяло, Вставай, уже пора. В краю лесном, в краю тревожном Проходит парень осторожно В шестом часу утра. 1937

КОНСТАНТИНУ ПОЗДНЯЕВУ

Если выпадет так: Затрясет тебя горечь утрат, И тебе не поможет Ни друг твой, ни брат, Ни призыв площадей, Ни садов утомленных молчанье, Ни французский язык, И придешь ты и встанешь У себя, ни к чему Прикоснуться не смея, Одинокий, Как мамонтов клык в музее, Друг мой, верное дело: Раскрой тогда письма мои. В них присутствуют люди, Ты вспомни их и позови. Ремесло их сурово. Их жизнь молода и трудна. Им от женщин любимых Остались одни имена. Ведь и им открывали Ночную бесшумную дверь. Ведь и их заклинали Магическим словом: «Поверь!» И они ведь носили Годами Святая святых. Отблеск Нежных смятений В зрачках проступает у них. Вот он выйдет в полночи, Такой человек. Сядет он на еще не остывшей траве. Скажет слово, другое. Послушает, глянет во тьму. Скажет третье, послушает, И никто не ответит ему. Что же делать? Зажмуриться? Уши зажать? До рассвета метаться, метаться? Бежать? Слать проклятья, мольбу? Он в заставу идет. Проверяет патроны, Подсумок на место кладет, Вынимает часы И ложится в постель Пусть за окнами лава Соловьиных страстей Ниспадает и крошится! Он уснул. Он спокоен. Он иначе не может: Ремесло их такое. 1937

НЕНАВИСТЬ

Он перешел границу В темный, дремотный час. Пуля, скользнув в предплечье, Над сердцем ему пришлась. Светало. Дымились травы. Кустарник в тумане плыл. Его принесли к заставе. Лежал он и воду пил. Стояли мы и курили, Скупой разговор вели. Рядом с ним положили Что у него нашли: Какие-то красные волосы, Нюхательный табак (След посыпать На случай Преследованья собак), Компас, часы и деньги, Деньги моей страны. Нож, пистолет, гранаты Лад о нной величины. Деревья порозовели: Слышался скрип арбы. Мокрыми гимнастерками Мы вытирали лбы. Он знал, что нам еще нужен, Что мы его не добьем, Он силился жить И слушал, Что говорят о нем. А я, я глядел на кисти Его волосатых рук, На злую татуировку, Сведенную в полукруг: Лиловые нож и крылья, Огонь, зажатый в кулак, И виденный где-то раньше Зигзагообразный знак. И я навсегда запомнил, Навек, до последних дней. Этот змеиный облик Ненависти моей! Он мне был известен с детства И книжками разъяснен, А здесь я на самом деле Увидел, Как может он Залезть под глухие листья, В зубах пронести беду… Теперь — под землей ползи он, И там я его найду! 1937

НОЧЬ НА ПЕРВОЕ МАЯ

В Большом театре уже кончалась Официальная часть. По скрипкам Прошло предчувствие, дирижер Уже поднимался над бурей мая. Знаменитый биплан с Охотского моря, Торопясь, на Красную площадь шел, На ходу приветствия принимая. В городе Горьком на углу Свердловской Мои товарищи в полном сборе. Вот скрипнули стулья, смолкает пенье, Сейчас они встанут. Под ними новый. Опрокинутый в Волгу огнями, город — Весь в ожидании, в нетерпенье. В светящейся ночи — флаги, флаги! Они напряглись и летят на север. И никому в эту ночь не спится. А мы зарядили винтовки, фляги Водой наполнили и засели Во тьме кромешной по всей границе: У пней горелых, на старых тропах, На забытых просеках, на завале — Повсюду, где только темней и глуше. Мы сидели, забыв, что давно промокли. От комаров опухли. Мы знали одно: надо слушать, слушать. Мы выросли в промахах вдохновенья, Горько расплачивались и снова Платить не хотим за мечты на ветер. Мы сидели, забыв о друзьях, о доме, О голосах на углу Свердловской, Мы не думали ни о чем на свете. На расстояньи штыка хоть крейсер Ползи, не увидишь, а видеть надо. Все надо видеть в болотных порах, В возне и кипеньи набухшей ночи. Что услышишь? А слышать надо, Расшифровать надо каждый шорох. Ходили козы, храпели травы, Восторженно бормотали птицы, Земля возилась во мгле, большая. Потом рассвело, и в стране узнали: Много убийц перешло границу В ту ночь, Но никто не дошел до мая. 1938