Кляйнцайт

А, женщины, усмехнулась Медсестра. Я о мужчинах говорю. Так или иначе, все они больны.

Ты действительно так думаешь? — спросил Бог. Дождь зарядил сильнее. Что я сделал не так? Где ошибся?

Не могу сказать, что я в точности имею в виду, сказала Медсестра. Звучит, конечно, глупо. В смысле, дело не в том, чтобы найти здорового мужчину, дело в том, чтобы найти того, кто использует свою болезнь по назначению.

В конторе Кляйнцайта, на желтой бумаге человек, толкавший перед собой тачку, полную клади, почувствовал, что его смял Директор по творческой части. Что-то вдруг потемнело, произнес он, падая в корзину для бумаг и все еще чувствуя в кармане тюбик с пастой «Бзик».

Переход в Подземке

Вот это да! — сказали стены, с удовольствием прислушиваясь к звукам футбольных ударов, вот эта тишина по нам, восхитительные формы тишины, обтянутые звуком футбольных ударов.

В переходе на полу лежал лист чистой желтой бумаги формата А4. На нем еще не отпечатался ничей след.

Мимо проходил оборванец, рыжебородый, с яркими голубыми глазами. На его плече, перевязанные веревкой, висели скатанные его пожитки, в руках он тащил две хозяйственные сумки. В одной — полбутылки вина. Он глянул на лежащий лист бумаги, обошел его, потом поднял, осмотрел со всех сторон. Никаких надписей. Он вытащил из кармана черный японский фломастер. Уселся на пол, прислонился к стене, вынул из одной сумки планшет, положил на него бумагу и жирно написал:

ЧЕЛОВЕК С ТУЧКОЙ, ПОЛНОЙ ГРАДИН

Он положил бумагу на пол, и его шаги удалились по переходу.

Се, мир, произнес человек на бумаге. Вот, ощущаю в себе величие. Почему именно тучка, полная градин? И будет ли музыка?

Будет, подтвердила музыка. И возникла чуть дальше по переходу. Это была губная гармоника, ее звуки, резкие, надломленные, то хромающие трехногой собакой, то жалящие гремучей змеей. Это было попурри из «Соленой собаки», «Ручья увечных» и «Розы Балиду». Вместе они звучали так, будто первый мотив вместе с двумя другими влепился прямиком в фонарный столб.

Когда рыжебородый достиг того места, где была музыка, он заиграл ее. Он заиграл ее на губной гармошке, извлеченной из кармана. Из сумки он выудил потрепанную вельветовую фуражку, бросил ее перед собой на пол засаленной подкладкой вверх.

Что за фонограмма, растроганно произнес человек с тучкой, полной градин.

Дзень, сказали два пенса, падая в фуражку.

Когда же? — спросил глокеншпиль в магазине музыкальных инструментов.

Позже, ответили стены.

Стрелочка в квадрате

Ночь дышит тяжело, с хрипами. Медсестра сегодня на дежурстве, она сияет в искусственном освещении своего кабинета, она точно капитан с мостика озирает палату, всматривается, как черный нос корабля рассекает белую волну, глядит на око компаса, горящее в темноте. Монотонный гул двигателей, качка, море, смутно рокочущее, кипящее, вздыхающее. Палата в полумраке. Стоны, журчание, судорожное, затрудненное дыхание, звук чего-то, шлепающегося в подставленные судна. Зловоние. Стоны. Проклятия.

Медсестра не пишет отчет. Не читает. Не курит. Не думает. Чувствует, как ночь растет в искусственном освещении хрип за хрипом.

Говори, произносит Бог.

Медсестра не отвечает, что-то напевая прямо в ночь, нарастающую хрип за хрипом.

Кляйнцайт не спит, всматривается в сигналы на мониторе Легковоспламеняющегося: пик, пик, пик, пик. Легковоспламеняющийся спит. Дальний рог звучит в теле Кляйнцайта. Не надо, Господи. Зловоние из суден. Небо будто бурый бархат, красный глазок самолета. Так высоко, вот–вот совсем пропадет! Пропал!

Внезапно — госпиталь. Припал к земле перед прыжком. Я в его когтях, думал Кляйнцайт. Он громаден. Я даже не имею понятия, как долго ждет он, как невыносимо его терпение. Господи.

Не докучай мне лишними подробностями, откликнулся Бог.

Пик. Пик. Пик…

— Кубки и золото! — завопил Легковоспламеняющийся, извиваясь в темноте. — Бархат и занавеси, юность и безрассудство.

Вот это и случилось, подумал Кляйнцайт. Гендиадис.

Медсестра, доктор Кришна, две сиделки — все уже тут. Вокруг постели Легковоспламеняющегося задернули занавески.

А потом раздался ужасный душераздирающий звук, будто что-то рассыпалось на куски.

— Спектр прорвался, — произнес доктор Кришна.

— Стрелочка в квадрате, — раздался тихий голос Легковоспламеняющегося.

Сиделки взяли с места в карьер. Возникли вопли, вздохи.

— Все, — произнес доктор Кришна за занавеской. — Вот и все.

Кляйнцайт закрыл глаза, услыхал, как что-то увозят, шаги услыхал, открыл глаза. Занавески были раздвинуты, койка Легковоспламеняющегося опустела, монитор потемнел. Никого.

ВОТ, произнес Госпиталь. ВОТ Я. ОЩУТИ МЕНЯ ВОКРУГ. Я ВСЕГДА БЫЛ ЗДЕСЬ В ОЖИДАНИИ. ВОТ. ЗДЕСЬ. ТЫ.

Ах! — застонала койка, теснее прижимая Кляйнцайта к себе.

Нет, сказал Кляйнцайт, сжимаясь в темноте. Ни звезды, которая была бы видна в буром бархате неба. Ни самолета.

Что? — спросил Кляйнцайт.

Будь темным, сказала тьма. Не открывайся. Будь темным.

Ни души в Подземке

В полночь знак ВЫХОД указывал в направлении железных дверей, запертых на замок. Эскалаторы стояли, они превратились в лестничные марши. Никто не поднимался по ним и не спускался вниз. Никто не смотрел на девушек в одном белье, вечно красующихся на плакатах. ЭТО — ЭКСПЛУАТАЦИЯ ЖЕНЩИН, гласили круглые ярлычки, наклеенные им на грудь и между ног. Никто ярлычки не читал.

БЕЙ ЧЕРНОМАЗОЕ ДЕРЬМО, сказала стена. БЕЙ ИРЛАНДСКОЕ ДЕРЬМО. БЕЙ ЖИДОВСКОЕ ДЕРЬМО. ДЕРЬМОБОЙ. ССАКОБОЙ. ПЕРДОБОЙ. ПОТОБОЙ. МЫСЛЕБОЙ. УБОЙ. ЖИЗНЕБОЙ. БЕЙ ЖИЗНИ.

На плакате УЧИСЬ КАРАТЕ, где один человек швырял другого на мат, было написано от руки: «Дай-ка я тебя насажу».

На плакате «Ивнинг Стандард» мультяшный человечек был единственным, кто ехал по эскалатору и не любовался девушками в белье. Работа у меня смешная, было написано на плакате от руки.

Холод, сырость, ночь прорастали сквозь темноту из черных тоннелей, из бетонных платформ, из стальных рельсов. Никто плакатов не читал.

ГРЕЙС И БОБ, сказала стена. ИРМА И ДЖЕРРИ. СПУРЗ. АРСЕНАЛ.

ОДЕОН, сказала киношная афиша. СЕГОДНЯ В ПОКАЗЕ: «УБОЙ ЕЩЕ НЕ КОНЧЕН». И всем не терпелось кончить вместе с ним!На плакате был изображен мужчина в облегающей одежде, который просунул меж ног наставленный на зрителя двуствольный автомат. Позади него штабелем лежали обнаженные девицы. Вокруг него взрывались в море суда, поезда, обстрелянные вертолетами, сходили с рельсов, взлетали на воздух целые замки, налетали на скалы мотоциклисты, под водой сражались между собой аквалангисты–подрывники. В главных ролях ТРАХ ПОРМЭН, МАКСИМУС ПИХ, ИММЕНСА ПУДЕНДА, МОНИКА ВКОЙКУ. В фильме также снимается ГЛОРИЯ СХОДУ в роли Киски. Режиссер ДИМИТРИОС САТИРОС. Автор сценария АРИАДНА НАСКОКС по мотивам романа Гарри Бездарри «Убой по жизни». Автор дополнительных диалогов Гертруда Аналь. Композитор и дирижер Лубрикато Стылу. Автор и аранжировщик музыкальной темы «Пососи мой леденец» Фрэнк Муд, исполнители — группа ЛОБКОВЫЕ ЗАЙЧИШКИ с разрешения «Засос Рекордз Инк.» Исполнительные продюсеры Гарольд Содом–младший и Сол Спермски. Продюсер Мортон Аналь–младший. Снято в студии «Спермовижн», подразделении «Напалм Индастриз». Запись произведена в студии «Засос Рекордз», подразделении «Содом Кемикалз», в содружестве с «Напалм Индастриз», подразделении «Аналь Петролеум Напалм». Выпуск «Напалм–Аналь». Категория Х — только для взрослой аудитории.