Ключ от двери
Шрифт:
На этот раз дома встретили книгу миролюбиво.
— Как! — сказал Ситон со смехом. — Вот сукин сын, опять купил книжку. Ну и ну! Мне бы стать таким умником-разумником. Ну прямо-таки кладет меня на обе лопатки своей ученостью!
Он дал Брайну четыре пенса, чтобы тот посмотрел фильм, сделанный по этой книге, и, когда Брайн вернулся домой, заставил его все пересказать.
Ситон сидел у огня, и на загнетке перед ним стояла кружка чаю. По радио передавали репортаж о футбольном матче; Вера выключила приемник, чтобы не мешал шум, и снова принялась за штопку носков. Горел свет, и слышно было, как в спальне Артур играет молотком.
— И, когда Жан Вальжан вернулся к
— Он больше слушать не хочет, — сказала Вера, и тон ее смутил Брайна, он не понял, серьезно она говорит или шутит.
— Ну как, пап, а?
— Давай, давай, сынок. Говори.
Брайн досказал все до конца. Он тщательно выговаривал французские имена, как-то слышанные им по радио, а Маргарет стояла перед ним и насмешливо улыбалась. Ее язвительный взгляд скоро достиг своей цели.
— Можно со смеху помереть, когда слышишь, как Брайн выговаривает все эти чудные слова.
— Посмейся только, я тебе всыплю, — сказал Брайн.
— Получишь сдачи, дам как следует папиным велосипедным насосом, увидишь. — Она подобралась поближе к окну и уже оттуда, в большей безопасности, наблюдала за его растущей яростью. — Воображает, что умеет говорить по-французски. Я могу еще получше тебя.
Она затараторила, изображая иностранную речь.
— Слушай, ты это лучше оставь, — сказал Брайн угрожающе.
— Будет вам, — сказал отец.
На минуту Маргарет умолкла, но чем страшнее ей становилось, тем отчетливее какой-то внутренний голос говорил: Брайн знает, что ты испугалась, а ты дразни его, докажи, что не боишься.
— Подумаешь, ученый! — крикнула она. — Только и умеет, что книжки читать.
— Оставь его, — вмешалась Вера, — не то сейчас встану и...
Брайн почувствовал, как у него задергался рот,— он даже подумал, что все это видят. Может, и в самом деле есть нечто постыдное в том, что он читает и старается правильно произносить по-французски, умеет писать, чертить карты, — будто этим он ставит себя выше остальных. Он понимал, что ему следует отнестись равнодушно к поддразниваниям, но они задевали его слишком глубоко. Он стоял возле стола, в нескольких шагах от своей мучительницы.
— Глядите-ка, сейчас заревет! — протянула Маргарет.
— Сейчас ты у меня сама будешь реветь, если не заткнешься.
Ситон встал со своего уютного места возле камина.
— Хватит, не то обоих отправлю спать, с глаз долой! Вечно вы двое грызетесь.
— Она первая. — сказал Брайн с горечью. — Всегда заводит ссору.
— Нет, папа, не я первая, — возразила она. — Это он. Все читает без конца свои книжки, скоро совсем спятит.
Она слышала, что так говорили родители, и слова ее как ножом резанули Брайна.
Он подбежал, быстро ударил ее и помчался к двери, прежде чем отец успел схватить его. Он был уже на улице и, проходя мимо окна, слышал, как плачет Маргарет, а отец говорит:
— Ну, пусть только вернется, сукин сын, я ему покажу.
Но Брайн не возвращался два часа, и за это время все успели забыть его выходку, — все, кроме самой Маргарет. Родителей не было дома, она показала ему угрожающе сжатый кулак с противоположного конца стола, когда он отрезал себе хлеба. А вскоре они вместе играли в игру «дальше всех».
Иногда утром Ситон оставался глухим к стуку в дверь, предупреждавшему, что пора на работу, и даже к Вериным попыткам
поднять его.— Вставай же, Хэролд, ведь опоздаешь. В дверь уже давным-давно стучали.
При третьем толчке он бубнил из-под одеяла, что сегодня он не пойдет.
— Ну, брось лодырничать, — уговаривала Вера. Он снова засыпал, бормоча:
— Не пойду я, к чертям... — Он хотел показать, что уж если лишился дневного заработка, то, во всяком случае, насладится тем, что будет валяться в постели, сколько влезет. Позже, уже за завтраком внизу в кухне, он говорил:— Шесть лет без меня обходились, обойдутся теперь один-то день. Я под их дудку плясать не стану.
— Вытурят тебя — и все, — отвечала Вера, убирая со стола посуду.
— Не вытурят. Скоро война. И принеси-ка обратно мою кружку: хочу еще чаю.
Подобные случаи повторялись не настолько часто, чтобы вызывать тревогу. Вера знала, что Ситон не лодырь, знал это и он сам. Трудолюбие было у него в крови, но с того времени, как его приговорили к пожизненному пособию, ему не так-то легко было начинать другую жизнь. В те дни, когда Ситон не выходил на работу, Брайн, возвращаясь из школы домой, заставал отца в более мрачном, злобном и свирепом настроении, чем это бывало с ним даже в дни самой отчаянной нужды, когда они жили на пособие.
Как-то в понедельник утром мистер Джонс не пришел в школу; из класса в класс передавали весть, что он болен, простудился, когда в пятницу, возвращаясь домой, попал под дождь. Занятия шли, как обычно, только без всегдашнего нервного напряжения. «Почему бы ему вот так не сидеть себе дома? — рассуждал Брайн. — Совсем и не нужен никакой директор». Уроки проходили приятно, но в течение этой свободной недели Брайн иногда все же ждал, что вот сейчас, собрав всю свою злобу, появится, как привидение, мистер Джонс, еще больной, и сразу спугнет радость в классе уже одним тем, что вдруг покажется за стеклянной дверью его страшная рожа. Во всяком случае, Брайн побаивался, что после драки, происшедшей в конце недели, кто-нибудь из родителей, чей сын явился домой с рассеченной бровью, донесет об этом в школу. И тогда мистер Джонс ворвется в класс во время урока закона божия и начнет вычитывать имена в списке, размахивая им перед классом. И первым в этом списке будет Брайн Ситон.
Но мистер Джонс не показался и на следующей неделе. Во время перемены во дворе не слышалось всегдашнего оглушительного гомона, больше было смеха и меньше расквашенных носов. Один раз Брайн пришел в школу раньше обычного — была его очередь вносить показания термометра и барометра в диаграмму на стене. В классе уже сидело несколько учеников, они негромко разговаривали между собой, но, как видно, что-то случилось, потому что двое из них, казалось, вот-вот заплачут, а у одного и в самом деле текли беспомощные слезы, будто ему пустили в глаза папиросный дым. Это был староста, и остальные тоже все любимчики мистера Джонса, ни разу не испытавшие на себе его ярости. Они, впрочем, терпели общество Брайна — на экзаменах его отметки часто бывали не ниже их собственных.
— Что там такое, Джонсон? — спросил Брайн, трудясь у диаграммы.
— Мистер Джонс умер, — ответил Джонсон.
При мысли о такой возможности Брайн просиял: ему сразу представилась длинная вереница легких уроков.
— Брось меня дурачить!
— Я не дурачу. Он правда умер.
— Да, это верно, — сказал кто-то еще. — Умер прошлой ночью от воспаления легких.
Покончив с диаграммой, Брайн кинулся из класса и встретил Джима Скелтона, когда тот входил во двор. Брайн принялся тискать Джима, обнимать, пустился в пляс.