Ключ от двери

Брайн натянул штаны.

— Чего ради этим психам вздумалось разбиться среди ночи? В жизни я еще так не уставал.

— Что ж, по-моему, ты пользуешься жизнью вовсю,— сказал Нотмэн. — Пошли. Вот увидишь, ты еще напла­чешься, пока тебя в Сингапуре на корабль погрузят.

— Если б они для этого меня разбудили в такую рань! Нотмэн кинул ему сигарету.

— Схожу к связистам и выясню, где он там упал. Сержант вернулся.

— А ну-ка, поживее. Марш на кухню, там вас накор­мят завтраком и паек выдадут.

— Надолго нас посылают? — спросил Бейкер.

— А я почем знаю! — заорал сержант. — Сейчас свя­жусь с господом богом и выясню, если это для вас так важно.

— Еще бы не важно, — сказал Бейкер. — Недели че­рез две нам отсюда уже отплывать, корабль отходит.

— Пошевеливайся! — крикнул сержант. — А то ты у меня на пятьдесят шесть дней под замок сядешь, и пле­вать я хотел на твой корабль.

Они спустились с крыльца и не торопясь пошли на кухню завтракать, а потом у них еще осталось время по­болтаться немного в казарме. Брайн сгорал от нетерпе­ния.

— Они там настраивают радио, — пояснял Нотмэн. — Я был в радиорубке, они считают, что самолет упал милях в тридцати к югу отсюда.

— А эти бедняги тем временем висят на деревьях, истекая кровью, — сказал Брайн.

Он вынул библию из тумбочки соседа, открыл ее и ткнул пальцем наугад в какой-то стих, чтобы погадать о будущем, как в одном из фильмов, который он видел не­сколько дней назад: «И отсекли ему голову, и сняли с него оружие, и послали по всей земле филистимской, чтобы возвестить о сем в капище идолов своих и народу». «Ка­кому народу? Дурацкое гадание. Ни черта не пойму, да и вообще я ведь не суеверен». Он уложил свой вещевой мешок, весивший на этот раз не больше сорока фунтов. Ему еще нужно было упаковать рацию, если только ра­диомеханики сумеют ее наладить, потому что другой в ла­гере нет. Он открыл библию и снова наткнулся на стих: «И отсекли ему голову...» Все время открывается на этом месте, у нее с переплетом что-то неладно, и она будет от­крываться на этом месте до бесконечности, если только нарочно не избегать его, а он не хотел его избегать, по­тому что чем больше он вчитывался, тем больше закрадывался ему в душу скрытый смысл текста. И он уже начал было понимать, но тут шофер просунул голову в дверь и крикнул, что пора ехать.

20

Получив свой первый отпуск еще в ту пору, когда его муштровали в глухом углу Глостершира, Брайн почти весь день потратил на то, чтобы добраться до Ноттинге­ма, и в город попал только под вечер. Выбравшись на просторные плоские низины Трента за Брумом, он почув­ствовал такое волнение, что не мог даже съесть бутер­броды и пирожное, купленные на последней остановке. Ко­ровы, словно темные точки, усеивали берег мирной, обме­левшей реки, солнце еще освещало набитый людьми ва­гон, и он чувствовал, как с каждым перестуком колес при­ближается к Ноттингему. Волнение его было вызвано не столько предстоящей встречей с Полин, сколько каким-то внутренним чувством, говорившим ему, что сейчас он сно­ва затеряется в паутине ноттингемских улиц, таких милых и знакомых.

Выпив с матерью и отцом чашку чаю, он на двух авто­бусах добрался до Эспли, где жила Полин. Может, по счастливой случайности она сейчас дома одна, и тогда они смогут поваляться на кушетке или на какой-нибудь кро­вати наверху; или же можно пойти в «Могучий дуб» и потом полежать где-нибудь на сухой лужайке среди паху­чей летней травы.

Но вся семья оказалась дома, за ужином, будто они специально ждали его, хотели с ним увидеться после пер­вых полутора месяцев отупляющей муштры на службе ко­ролю и отечеству. Никогда не выходит так, как заду­маешь, и он должен был это предвидеть. Миссис Маллиндер налила ему чаю в любимую чашку бедняги Маллиндера, вмещавшую добрую пинту, как бы подчеркивая этим, что он теперь уже свой в семье. Четырнадцатилет­няя Морин читала у огня «Оракула», еще по-детски угло­ватая, с маленькой высокой грудью и тонким слоем по­мады на губах, совсем как Полин в пятнадцать лет, когда он только начинал за ней ухаживать. «Они все такие хо­рошенькие»,— подумал он, начиная, впрочем, испытывать все большую неловкость под пристальным взглядом ма­тери и замечая при этом, что, хотя они сидели впятером, за столом было довольно тихо.

— Видно, нелегко тебе пришлось там, в авиации, — сказала Бетти с едва заметной улыбкой. — А кормят хоть вас хорошо?

— Неплохо. Иногда, впрочем, дают настоящие помои.

Полин почти все время молчала. Сидя в конце сто­ла, она открывала банку варенья, и волосы падали ей на лицо. Но Брайн был увлечен сытным ужином и ни­сколько не беспокоился. Да он и не ожидал торжественной встречи.

После ужина он предложил Полин прогуляться.

— Ты лучше скажи ему, пока не поздно, — услышал он голос миссис Маллиндер, — как-нибудь порешите.

Когда они вышли на Ковентри-лейн, она наконец ска­зала:

— У меня будет ребенок.

Они остановились, и он, пораженный, прислонился к каким-то воротам. Даже военная служба не поколебала настолько весь его внутренний мир, не потрясла его так, как это известие. Вся его жизнь нарушилась, расплылась н завертелась перед глазами, как огненное колесо. Он за­жмурился, но тут же сообразил, что такие известия по­лагается воспринимать иначе; он открыл глаза, взглянул на зеленое поле, уходившее к могучей стене Кэтстонского леса, над которым виднелась туманная зеленоватая по­лоска неба, и, несмотря на свое смятение, подумал, что солнце уже заходит.

— Что ж, пойдем, — сказал он с глубоким вздохом. — Ну и ошарашила же ты меня.

— А мне-то каково было про это узнать, — сказала она, побледнев и плотно сжав губы.

Она стала какой-то чужой после полутора месяцев раз­луки, и он чувствовал, что так они не будут ближе друг другу. Он вспомнил, как поженились Джоан и Джим: все произошло месяца три назад, когда Джоан сказала Джи­му, что она беременна, а к тому времени, как она выяс­нила, что тревога была напрасной, они были уже помол­влены, однако никто из них не стал поднимать из-за этого шум или откладывать свадьбу. И Джим тогда сказал Брайну, что, когда человек помолвлен, люди на него смо­трят с большим уважением и относятся к нему, как к взрослому. Но Брайну все это было ни к чему, и теперь он подумал, не обманывает ли его Полин, говоря по при­меру Джоан, что беременна, просто для того, чтобы за­ставить жениться.

— Мама как-то утром увидела, что меня тошнит, и я сказала, что это просто желчь разлилась, но, когда она за­метила, что это продолжается целую неделю, то потащила меня к врачу. Я вообще-то почти наверняка знала, пото­му что прошли все сроки. И все же надеялась, вдруг это что-нибудь другое, а теперь вот...

Она улыбнулась, и он понял, что она вовсе не думает вынуждать его к помолвке, как это сделала Джоан.

— Дело дрянь, — сказал он, робко улыбаясь ей в от­вет. Он не знал, смеяться ему или плакать, его лихора­дило.

— Да, дело дрянь, если ты так смотришь на это, — ответила она.

Они шли, взявшись за руки, по иссиня-черному мраку аллеи, и холодный ветер дул им в лицо. И тогда он сказал, не подумав — во всяком случае, он еще только думал, сказать или нет, и вдруг решился сказать, не раз­мышляя:

— Надо готовиться к свадьбе.

— А ты этого хочешь? — спросила она ровным, спо­койным тоном, будто речь шла о чем-то совсем посторон­нем.

Он сжал ее руку.

— Да, представь себе. И, если ты согласна, мы поже­нимся.

Она усмехнулась.

— Может быть, ты просто считаешь, что обязан это сделать?

— Мы достаточно давно встречаемся!

— И все же мне жаль, что это выходит как-то по не­обходимости. Не люблю, когда что-нибудь делают по не­обходимости, понимаешь?

Он обиделся.

— Это ты к чему?

— Сама не знаю. Просто по-другому было бы лучше.

— Может быть.

— Не в том дело, что мне хочется обвенчаться с тобой в церкви и все такое, — сказала она. — Это давно уста­рело. Раз уж мы с тобой живем, то какая разница?