Ключ от рая
Шрифт:
и разжал тонкие губы:
— Пытаешься узнать, чабан, что за человек перед тобой? Видал ли ты в жизни таких?
— Впервые в жизни вижу, — сказал старик, разглядывая диковинные длинные сапоги француза, нарядную кобуру короткоствольного пистолета, украшенную какими-то серебряными бубенчиками, рукава сюртука с необыкновенными пуговицами. И все ж более всего сапоги заинтересовали: «Как же он их надевает? Или их сшили ему прямо на ногах?.. Но тогда как же он их снимает на ночь?»
Неподдельное изумление понравилось вдруг принцу, он покачал с улыбкой головой. «Эти туземцы ну как дети!»— подумал, почти физически ощущая груз той нелегкой миссии, которой теперь облечен. Да, придется много затратить усилий, чтоб что-то путное сделать с этим неразвитым народом, принц будет строг, но он будет и
— Человека, что ты видишь, чабан, зовут Блоквил, очень далеко от ваших краев есть страна одна — Перен [100] . Ты хоть слыхал, чабан, про такую страну — Перен?
— Перен? — приставив руку к уху, быстро переспросил старик. — Перенистан? Слыхал, слыхал, а как же, конечно, слыхал…
— Ну, а если слыхал, то это человек оттуда, Перенг-ли — из Перена.
— Перенгли! — старик обрадовался:, узун-кулак— большое ухо — беспроволочная почта уже донесла, что с армией персов едет большой ученый, который знает все науки, Перенгли. — Знаю, знаю: Перенгли — ученый человек, — повторял он обрадованно.
100
Перен — Франция.
Принц хмыкнул и спросил:
— Твой ли дом, чабан, виднеется там вдали? И овцы, что ты гонишь, твои ли?
— Дом мой, — старик ответил кратко, — овцы бая.
— Говорят, туркмены народ гостеприимный, — усмехнулся принц. — Что скажешь на это, чабан? Или врут люди?
— Туркмены гостеприимны, — старик пристально на них взглянул, — только к очагу приглашают… после приветствий. — И, тяжко вздохнув, ответа не дожидаясь, зашагал, опираясь на посох, к своим кибиткам.
А всадники, весело переговариваясь, — за ним. Когда ж приблизились к кибиткам, из правой вышел стройный юноша и почтительно поздоровался с гостями.
— Сын? — вскинув брови, поинтересовался принц.
— Старшенький… Мамед-джан.
Из левой кибитки с молочником в руках вдруг молодая женщина появилась. Увидав же незнакомцев, быстро юркнула обратно.
— М-м-м… — глядя вслед ей, произнес принц, успев, однако, разглядеть и белые руки юной женщины, и чистые, по-утреннему влажные ее глаза, и то, как метнулась она, словно молодая лань, в свою кибитку, — и принц, чуть сморщив нос, словно бы с осуждением строго поглядел на старика. А тот и правда почувствовал вдруг неясную вину и торопливо заговорил:
— Это невестка, невестка, она вернулась недавно из отчего дома… после кайтармы… мы тоже, если даст аллах, может, дождемся внука перед смертью…
— Вот как, — произнес в раздумье принц, соскакивая с коня, и, глядя в землю, медленно повторил, — значит, вот как…
И тут же, словно только что разглядел старшего сына чабана, стоящего перед ним, принц порывисто протянул юноше руку. Мамед обрадовался: до этого ведь никогда не приходилось здороваться с такими нарядными, красивыми людьми. Юноша доверчиво протянул обе руки, и они тут же скрылись в огромных, цепких ладонях принца. После этого принц долго пребывал как бы в задумчивости, а все в молчаливой почтительности ждали. И старик чабан, и стройный красавец Мамед, и свита… А принц стал расхаживать вокруг коня, стал напевать и, зная, что нет у него ни голоса, ни слуха, напевал все громче. Напевая, к колодцу подошел и, придерживаясь за ветку борджака, в колодец заглянул. И, словно заглядывая в колодец впервые в жизни, долго качал головой, не то удивляясь, не то осуждая… а все стояли и молчали. Потом, закусив нижнюю губу, долго кибитки разглядывал. Все это выглядело не очень естественно, как-то неискренне. И старик задумался. Обычно в подобных ситуациях он, дав сыну поручения, сам вел гостей в дом. Теперь он думал о том, как бы благополучно спровадить незваных гостей. Не нравились они ему. Особенно после того, как невестка не вовремя выглянула из своей кибитки. И на невестку он теперь сетовал: «Нашла время, когда выглядывать!» И на сына сетовал, который крутился тут же, беды не чуял, спрашивал в нетерпении: «Что надо делать, отец, как гостей встречать будем?» Сам себе старик не нравился, он видел теперь, что все вокруг ведет не к добру.
И то, что овцы далеко разбрелись от брошенного колодца, — не к добру. Даже то, что насвистывает так беззаботно младший сын, — это тоже не к добру.Вот и не поворачивался у него язык пригласить гостей в дом. А вместо этого вспомнил старый чабан сегодняшний сон. Сон был тоже нехорош, но старик сейчас пытался как-то растолковать сон этот самому себе, чтоб уяснить, чем же именно он нехорош. Во сне он видел свою старуху, которая десять лет тому назад умерла. «Старик, — будто бы спрашивает она его, — отчего ты так грустен?» — «Ай, — отвечает будто бы он ей, — вечно ты что-нибудь придумаешь, старая. Отчего это я должен быть грустен, если у меня все есть. Есть еда и питье, есть кибитки, которые укроют в случае непогоды. Есть два сына и невестка. Скоро родится внук, и на всем свете не будет тогда человека счастливее меня… Плохо, что нет тебя, а то порадовалась бы вместе с нами». Но старуха только головой покачала, усмехнулась, и с каким-то обидным сомнением в глазах исчезла.
Рано утром, закончив чтение намаза, старик тайком наблюдал за невесткой, занятой своими делами. Да, невестка заметно округлилась, живот явно выпирал, месяцев через пять у него будет внук, и будет тогда старик самым счастливым человеком! Отчего ж во сне старуха так грустно качала головой?! Пытаясь сейчас отогнать мрачные подозрения, он прошептал: «Во сне все наоборот». Но это не помогло, страшные мысли не покидали его. Общее молчание как-то затянулось, старик хотел уже нарушить его, уже подбирал первую фразу. Но тут принц вдруг решительно направился к кибиткам. Остальные пошли за ним. Мамед не увидел ничего дурного в том, что гость без приглашения направился к дому, старик же задрожал всем телом, рука сама по себе потянулась к ножу, но тут же схватил себя за ухо, чтоб как-то дрожь унять, колотившую его все сильнее. Принц, краем глаза следящий за стариком, замедлил шаг, чтобы сказать:
— Меня зовут, чабан, Хамза-Мирза. Знакомо ли это имя тебе? По тому, как ты побледнел, вижу, что знакомо. А это мои славные командиры. Это — Махмуд Мирза Аштиани, а это — Кара-сертип, его подвиги, надеюсь, известны всем туркменам, я прибыл сюда с огромным войском, так что… — принц покачался слегка на носках перед старым чабаном и закончил: — так что тебе придется… расстаться с половиной отары.
Старику показалось, что принц хотел сказать что-то другое, совсем не про овец, и, моля судьбу, чтоб речь шла действительно лишь об отаре, затягивая непроизвольно страшный разговор, переспросил:
— Говоришь, половина отары?
— Да, — высокомерно отвечал принц, — именно так — половина.
— Если аллах позволит, то можно съесть и всю отару.
— Вон как? — принц вскинул тонкие брови: — Ну, а если аллах не позволит?
— Это один аллах знает, — старик сложил смиренно руки.
— Ну, а если это знает лишь аллах, — принц зевнул, решив, что пора кончать комедию, — тогда давай, чабан, войдем в дом.
— Пошли, угостим чем богаты, — и чабан гостеприимно показал на правую кибитку.
— Ах, старик, старик, разве ж ты забыл туркменскую пословицу: «Справа — заминка, слева — радость!» И мы, прибывшие сюда на большое дело, разумеется, предпочтем из этих двух впервые встретившихся нам на туркменской земле домов конечно же левый! Пусть нам сопутствует удача, а? Старик? Долой сомнения, не так ли!
— Сомнения лишают веры, о гость достопочтенный! — воскликнул старик, уже не очень соображая в лихорадочной смуте, душу охватившей. — Но там, где гостя принимают от чистого сердца, даже дурные мысли добром оборачиваются.
— Вот как, — принц прищурился, и легкая усмешка тронула бескровные губы, — что ж, верные слова, старик… тебе зачтется, — и решительно протянул руку к пологу левой кибитки.
— Да нет же, нет! — старик суетливо забежал вперед и встал перед принцем. — Мы не потому не приглашаем дорогих гостей в эту кибитку, что «справа — заминка», а лишь потому, что эта кибитка у нас женская, и… нехорошо заходить в дом, где находится женщина, хан-ага… — голос старика задрожал.
А голос принца, наоборот, словно окаменел, был строг и громок.