Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)

– В чем дело?
– переспросила Эгле, и в голосе её послышалась неприкрытая ярость.
– А дело в том, что ты даже не поинтересовался, Симеон, цветом наших гостей. Спроси его, какого цвета удостоен господин Ткач в Круге, и если только он не соврет, он тебе откроет: этот цвет - желтый!

– Одна маленькая неточность, дорогая повелительница ужей и прочих зверушек, - улыбнулся Ткач, ласково глядя на девушку.
– Не желтый золотой, моя красавица.

При этих словах Збышек неожиданно вскочил, так что чуть не перевернул стол.

– Желтых друидов было только двое в Круге, когда уезжала госпожа Ралина, и, поскольку она не захотела воспользоваться охраной никого из Красных, в её последней поездке друидессу сопровождали двое Желтых друидов.

– Золотых, мой юный друг, золотых, - вновь поправил Ткач и вздохнул:

– Мы действительно были последними, кто видели высокую госпожу Ралину. Но, к сожалению, уже неживой. Если ты помнишь, Травник, вернувшись в Круг, мы дали все необходимые объяснения назначенным дознавателям, и они удовольствовались нашими ответами. Поэтому подозрения этого юноши, мягко говоря, уже изрядно запоздали.

– Зато оторвать тебе нос никогда не поздно, - запальчиво бросил юноша, но Травник остановил его.

– Ничего не будет хорошего в том, если вы начнете ссориться. Кстати, о причине вашей вражды я догадываюсь.

Травник взглянул на смутившуюся Эгле, и девушка быстро отвернулась.

– Поэтому настоятельно советую и тебе, Збых, и тебе, господин Ткач, попридержать в узде и руки, и сердца. Коли уж вы оказались в одной повозке, придется вам пока смотреть в одну сторону, а при случае, может, и помочь друг другу. Ты свободен, господин Ткач, и ты - к сожалению, пока не знаю твоего имени, сударь.

– С твоего позволения, господин, мое имя - Рябинник, - учтиво наклонил голову тут же проснувшийся рябой друид.

– Тоже Желтый друид?
– спросил Травник.

– Да уж не золотой, как некоторые, - усмехнулся Рябинник и покосился на своего напарника. Тот воздел очи к небу.

– А в чем разница?
– полюбопытствовал доселе молчавший Ян и тут же поймал на себе быстрый и внимательный взгляд высокого Ткача.

– Желтые друиды выполняют особые поручения, в которых, как правило, заинтересован весь Круг, - охотно пояснил рябой друид.
– Его не может отправить по своим надобностям ни Старшина, ни Смотритель, и никто другой. В свое время этот цвет придумал Смотритель. Он сказал, что мы должны уметь быть легкими, как сухой песок, и пластичными, как сырой, никогда не иметь своей формы и уметь просачиваться между пальцев.

– А золотой?
– заинтересовался Коростель, и Эгле обернулась, взглянув на Ткача в упор.

– Золото - это высшая проба, - важно сказал Ткач, а Рябинник равнодушно пожал плечами.
– Золото тоже может течь, как песок, но с ним не может совладать никто: ни щелок, ни кислота, ни огонь, ни мороз. В старинных книгах писано, что только драконья кровь может растворить золотой слиток, только где теперь те драконы!

Он махнул рукой, однако затем задержал взгляд на собственных пальцах, пошевелил ими в воздухе и усмехнулся.

– Впрочем, иногда золото стремится не растечься между пальцев, как пустой песок, а задержаться на прелестных ручках.

И он кивнул на руку Эгле, безымянный пальчик которой украшало маленькое серебряное колечко.

– Право, так жаль, прелестная сударыня, что подлинным сокровищам мира вы предпочитаете нищенский белый ободок, ценность которому - ломаный грош в базарный день.

– В один прекрасный день этот, как вы выражаетесь, нищенский ободок, может открыть дверцу к подлинным сокровищам мира, - словно её любимый уж, который всегда прятался где-то поблизости от своей хозяйки, язвительно прошипела Эгле. Она была так прелестна сейчас в своей рассерженности, столь привлекательны были её раскрасневшиеся щечки, блестящие глаза, порывисто дышащая грудь, что Ян невольно залюбовался девушкой. Эгле же сделала резкий разворот на каблучках, шагнула к двери, но тут же обернулась и, прищурившись, холодно сказала, обращаясь только к Ткачу.

– А может и указать на одного мерзкого злодея, который живет, будучи уверен, что он - в полной безопасности, ничто ему не грозит, и никто его не признает.

– О чем ты, Эгле?
– удивленно воскликнул Збышек.

Травник молчал, по своей излюбленной в таких случаях привычке, как уже заметил Коростель, равнодушно глядя в окно.

– Девушка грезит, - сакраментально констатировал Ткач, и Рябинник понимающе закивал.
– Ей везде чудятся враги, и это понятно - мы все скорбим о высокой госпоже Ралине. Только это дело уже быльем поросло, и кому ныне под силу размотать этот узелок?

– А разматывать и не обязательно, - презрительно скривила губы Эгле. Достаточно просто поглядеть.

– Куда-а-а? Куда глядеть, девочка?
– Ткач сокрушенно всплеснул руками, обернувшись к напарнику, словно призывая его в свидетели, но рябой друид, похоже, уже снова дремал.
– Пойми, мы видели твою прабабушку последними, и тогда она уже была мертва. Кто сейчас сможет разглядеть больше?

– Тот, кто носит обруч, - тихо, но твердо сказала девушка, и Коростелю показалось, что белое колечко на её пальце сверкнуло. Но, оглядевшись после того, как девушка уже вышла из избы, Ян понял, что это померещилось только ему.

ГЛАВА 8

МИР КОСТЕЙ

"В этих землях тени живут сами по себе", - думал Книгочей, стараясь не отставать от Шедува. Восточный человек, или кем он теперь уже стал спустя столько дней после смерти, шагал легко и неслышно, продвигались ли они через песок старых дюн или спрямляли дорогу лесным бором, поросшим кустарниками, которым никогда уже не принести ягод. "Впрочем, откуда здешним деревьям знать о ягодах и плодах?", - мрачно размышлял друид, не особенно задумываясь, откуда вообще тут взялась эта зелень - серая, пыльная и жесткая, словно вырезанная из грязной бумаги. Да и какая это зелень один только пожухлый можжевельник да бесконечные ракиты со светло-серой оборотной стороной листвы, печально склонившиеся по обочинам всех дорог.

Чего-чего, а теней за минувшие несколько дней Книгочей насмотрелся довольно. Ночи здесь тоже были, только тусклые, выцветшие, словно местной природе не хватало сил даже на полноценную тьму. Но и дни, и ночи, и смутные рассветы, и неявные вечера мимо них струился бесконечный поток печальных теней, спешивших к месту своего последнего привала на берегу страшной огненной реки - Реки без Имени.

Больше всего Патрика повергали в смятение животные. Первая, кого он здесь встретил, - молодая косуля, грациозно вышедшая из кустов полакомиться тонкими веточками ивняка - увидела двоих людей, доверчиво подошла к путникам. Но вдруг взглянула пристально в глаза Книгочею - именно Патрику, а не Шедуву!
– и от страха даже подскочила на месте. А затем в панике бросилась обратно в лес, далеко выбрасывая в разные стороны, как несмышленый детеныш, тонкие тростины ног с маленькими изящными копытцами. Патрик опешил и только растерянно смотрел вслед испуганному животному, легкий топот которого уже стих в лесу, и вновь воцарилась мертвая тишина. Стоял и смотрел, пока Шедув не положил ему на плечо легкую ладонь.

– Она чует, друид, - тихо сказал отпущенник.
– Лесная коза слышит, как в нас борются холод и тепло.

Книгочей молчал. Он не ощущал в себе этой внутренней борьбы жизни и смерти, но ему было страшно оттого, как постепенно мертвели его чувства. Наконец он разлепил сухие, дрожащие губы:

– Это как зимой... Когда озера покрываются снегом, в некоторых остаются полыньи для раненых и больных уток. Пока ещё есть время между водой и льдом...

– У души всегда есть крылья, друид, - помолчав, ответил Шедув. Он взглянул в сереющее небо, словно надеясь что-нибудь увидеть среди острых росчерков летящих теней и быстро ползущих темных облаков.
– В конце концов, это просто перелет. С правой на левую сторону бытия.