Ключ от Снега

– И вовсе она не строит мне никаких глазок, – буркнул смущенный Ян, с ужасом чувствуя, что начинает краснеть, пусть хотя бы и только внутренне.

– Я же не обвиняю тебя, чудак человек, – воскликнул Збышек и обнял Яна. – Такова уж женская природа, а я, поверь мне, в этом уже разбираюсь. Они не любят спокойствия и постоянства чувств, им обязательно нужны страдания, ссоры, примирения, как на качелях – вверх-вниз, вверх-вниз… А я не хочу с этим мириться! Не любит она меня – ее дело. Бесится, что я перестал обращать на нее внимание – ну и пусть!

Збышек доверительно заглянул Яну в глаза.

– Знаешь, на самом деле лучше всего не оглядываться без конца в прошлое, каким бы ни казалось оно тогда счастливым, полным надежд. Нельзя греться у памяти – она только светит, причем с каждым годом все тусклее и тусклее. Обрести себя в холоде, отринув былое тепло – вот что сейчас для меня самое главное. И ты знаешь, Янку, может быть, это сейчас очень важно и для нас всех на этом проклятом, – он огляделся, нет ли поблизости Травника, и понизил голос, – на этом острове, который равнодушен и к жизни, и к смерти. Мне кажется, я это здесь чувствую все сильнее с каждым днем.

Неподалеку послышался голос Эгле – девушка отдавала кому-то из мужчин приказания по хозяйству: принести воды, наколоть дров или еще что-то в этом роде. Март поспешно вскочил, подсмыкнул штаны, подхватил другой рукой свою любимую тетрадочку для записи стихов и умных мыслей и быстро направился в лес. А Ян так и остался сидеть один на берегу. Он задумался над последними словами Марта, и тут ему показалось, что неожиданно ключ, ключ Камерона, завернутый в платочек дорогой ему девушки, слабо шевельнулся на груди.

«Ворохнулся воспоминанием» – вспомнил он чьи-то слова, то ли Травника, то ли Эгле. Ян откинулся назад, лег на песок, закрыл глаза и вновь увидел самого себя, друзей, остров, прошлое, настоящее. Все это выглядело сейчас как бы разрезанным на кусочки разноцветной картонной мозаики, которая у него была когда-то еще в городском детстве. Мозаика легко складывалась в его воображении по краям картинки, но вот в центре ничего не получалось – кусочки воображаемого картона совершенно не подходили друг к другу. Тогда он мысленно крутнул всю картину вокруг ее приблизительного центра. Мозаика тут же рассыпалась, картонки стали перемешиваться между собой, словно не поспевая за спицами невидимого колеса. Колесо вращалось быстро, очень быстро, и стрелки часов, выйдя из повиновения, стремительно пробегали минуты и часы, и никак не хотели встать в нужное место и указать правильное время. Он еще раз представил себе это колесо, стрелки и – похолодел.

Коростелю снова показалось, как мягко ворохнулся у него на груди заржавленный ключ могущественного друида. И тут же воображаемая мозаика вдруг стала быстро, прямо-таки стремительно собираться в единое целое.

– Вот это да! – сказал себе Ян, с необыкновенной отчетливостью видя, как у него перед глазами складывается последняя, центральная фигура этой мозаики, которую ему пока ни разу не удавалось сложить правильно. – Неужели я это понял?

Он сел на валявшуюся рядом толстую корягу и немедленно обхватил голову руками, чтобы только ничего больше не слышать и не видеть. «Обрести себя в холоде, отринув былое тепло». Так сказал ему Збышек. «Вот что сейчас для нас самое главное. Не цепляться за уходящее, а повернуться и смело шагнуть вперед. Найти силы на этот, может быть, единственный шаг».

Коростель замер. Он вспомнил сцену прощания их с Шедувом в замке, после того, как этот таинственный человек спас попавшего в плен к зорзам Збышека и потом говорил с ними. Он тогда сказал странные слова Марту, какие-то стихи. Что-то там было про огонь, про меч и про какое-то слово. Но это – другое. Они тогда говорили с Травником, и Симеон… Симеон спросил его что-то насчет цвета, и Шедув, помнится, согласился… Да, он согласился с Травником в том, что тот увидел правильный свет. Или цвет… Нет, скорее, все-таки цвет. И потом добавил: осталось только понять…

Но что понять? Коростель не видел в этом для себя никакой зацепки, но в голове его неутомимо стучала, билась мысль: ты близко, ты рядом, еще только одно усилие – и ты поймешь!

Так, спокойно, сказал он себе. Нужно скорее вернуться назад. Что еще сказал Шедув Травнику? Ведь что-то сказал? Не помню. Но именно здесь что-то было!

Ян вскочил и рысью помчался в дом. Он как ветер ворвался в избу, где Травник с Гуннаром о чем-то увлеченно спорили. Симеон только скользнул по нему взглядом и вновь обратился к своему собеседнику. Коростель резко рванул друида за плечо и развернул к себе.

– Ты что, Ян? – встревоженно обернулся Травник. – Случилось чего?

Коростель молча покачал головой, но глаза его блестели, а все лицо предательски пылало.

– Уж не захворал ли ты, парень?

– Нет, Симеон, я не захворал, – медленно проговорил Ян, глядя на друида расширившимися глазами. – Ты можешь мне сказать одну вещь?

– Конечно, – поспешно откликнулся Травник и подвинулся на лавке, освобождая ему место. – Только садись и прежде успокойся.

– Я совершенно спокоен, – ответил Коростель деревянным голосом и откинулся спиной на притолоку, скрестив руки на груди. – Скажи мне вот что. Ты помнишь, как в замке Храмовников появился Шедув и выручил Збышека?

– Конечно, – ответил Травник. – Мы тогда еще в первые минуты не узнали его, не поверили, что мертвец может быть отпущен. А он приглядывал за зорзами… А почему ты это сейчас вспомнил?

– Мне нужно знать точно, что он тебе сказал тогда на прощание.

– Я прекрасно помню, – преувеличенно бодрым голосом самоуверенно сказал друид. – Он сказал… да, он сказал, что я правильно выбрал цвет, и остается только его правильно… понять. По-моему, так было сказано.

– А до этого, что он еще тебе сказал?

– А почему тебя это так интересует? – вновь удивился Травник.

Вместо ответа Коростель сделал быстрое движение головой, которое можно было расценить только как нарастающее раздражение и нежелание отвлекаться. Друид пожал плечами.

– Изволь. Шедув сказал тогда, что в моих размышлениях… и, по-моему, он сказал, даже снах… есть одна ошибка. Точно. Какая-то ошибка.

– Какая? – Коростель почти заорал на Травника. Он уже понял, что самое главное – вот оно. Более того, он, кажется, вспомнил и сам то единственное слово, сказанное Шедувом о какой-то ошибке Травника. Это слово было…

– Направление, – удивленно проговорил друид. – Да, именно так он и сказал тогда: твоя ошибка – это направление. Да в чем дело, Ян?

– Ни в чем, – покачал головой Коростель. Из него, как из пузыря, словно выпустили воздух. – Просто почему-то начал вспоминать сегодня, думал, что-то важное…

– А-а, – удивление в глазах друида стало медленно угасать. – Я тоже думал над этими словами, но что Шедув подразумевал, говоря о моей ошибке, я пока, честно говоря, не знаю.

– Я тоже, – солгал Коростель. – Ладно, извините, что я так ворвался. Пойду, прогуляюсь. Что-то голова разболелась…