Ключ-стражи

Долгие лета. Именно. Тансен выглядел старым, но не настолько же!

И, получается, он все эти долгие лета сидел в городе, пек пирожки, ждал. Но вдруг решил показать свое истинное злодейское лицо, открыть, так сказать, темное нутро... Вилли бы порадовался моим формулировкам, в песне прозвучит неплохо.

Сходится. Но не все понятно. Почему Тансен в лес-то поперся? Тоже полянку обугленную искал, скелеты-амулеты?

Меня снова пробрал озноб. Хорошо, что Ворон не дошел до Пристани. А то ему гостеприимно открыли бы ворота... такие, как пирожник Тансен, и открыли бы. Неужели люди так рады продаваться за золото? Конечно, богатство и долгая жизнь — замечательно, сама бы не отказалась, но такой ценой... Нет.

Задумавшись, я рассеянно листала книгу. И случайно наткнулась взглядом на еще один абзац.

«Сила же его происходила от древнего Хаоса, из которого Рея (да будет благословенна она!) сотворила наш мир, а посему отличалась от силы Мастеров. Мог Ворон повелевать огнем, водой, молоньями небесными, зимним холодом и землей под ногами, и не требовались ему для сего руны магические. Сила же такая неугодна Рее и нашему миру, и оттого боги прокляли Ворона за то, что преступил он дозволенное человеку.»

Так, ну дальше обычная высокопарная чепуха на две страницы. Но любопытно: тут сказано, что Ворон черпал силу из Хаоса (логично, раз его магия так и называется), а нас учат, что он продал душу Темному Йеру, заключив с ним контракт. Где правда?

Вот про огонь, воду и зимний холод — точно правда, на просеке видели... Гоблин-воблин, а ведь действительно: если вспомнить древние легенды, особо любимые Вильямом, то там говорится как раз про таких магов. Они, конечно, не завоевывали страну, а действовали во благо: ливень на посевы призывали, огромную волну приливную отводили, успокаивали проснувшийся вулкан... Но тем не менее. А ведь их силу не называли богопротивной! Почему мы так не умеем? Почему руны могут отвести глаза или сохранить одежду сухой в дождь, а о чем-то большем и думать не моги?

Вот о чем молчал Ланс. А он ведь не маг.

Святые Реины подштанники, у меня скоро разум в вафельную трубочку свернется! Уже буквы перед глазами расплываются... Или это от усталости? А может, от голода?

Я поблагодарила библиотекаря, вышла на улицу. Начиналось время обеда, из забегаловок тянуло вкусным запахом жареной рыбы, и мой желудок, который на завтрак обошелся парой бутербродов, напомнил о себе настойчивым бульканьем. Hадо будет все-таки заняться амулетами, а не то лопать мне до конца весны луковый суп в обеденном зале Мастерской.

Нет, Маннэке, ты безнадежна. На носу кошмар, ужас, маги Хаоса вокруг Пристани скачут, а ты есть хочешь? Но ведь и правда в пузе урчит...

Приходилось сдерживать себя, чтобы не вертеть головой во все стороны (тут репу с солью продают! а тут печеных луч-карасиков в тесте!) и не принюхиваться, как лопард. В очередной раз свернув к лотку, на котором расположились особо аппетитные пирожки, и в очередной раз напомнив себе, что заработок не позволяет роскошествовать, я не сразу заметила, что на меня пристально смотрит одна дама. Очень знакомая дама. Точнее, не очень.

— Здравствуйте, — вежливо сказала я. Синие глаза сверкнули, длинная коса мотнулась по ветру. Меня испепелили до последнего шнурочка на одежде — хорошо, что только взглядом. Я попятилась, едва не сбив подносы с пирожками.

– Лиарра, это Маннэке, т-третий класс Мастерской, она п-показывала мне город. – спокойный голос Ланса вклинился между нами, как дрессировщик из бродячего цирка между разъяренными полосатыми винго. – Маннэке, это Лиарра, м-моя сестра.

Сестра. Надо же. Кажется, лимит удивлений на сегодня уже исчерпан. Если сейчас на город с неба упадет корабль Государства Ори, доверху наполненный рубинами и изумрудами – честное слово, и глазом не моргну! Да, детей она определенно не любит. И подростков тоже. И, кажется, вообще всех людей...

– Очень приятно, – вежливо сказала я, отлипая от лотка. – Мне пора, наверное. Да. Всего хорошего!

Взгляд Лиарры ощутимо жег мне спину. Сестра ли она ему вообще? Ладно, не мое дело. Мне еще надо опровергнуть слухи, носящиеся по Мастерской: Норберту и Вилли доказать, что я не совсем рехнулась и не впала в смертный грех «влюбление с первого взгляда и в первого встречного», а то они меня уважать перестанут. Интересно, трех подзатыльников на каждого хватит?

Весь оставшийся день я размышляла об услышанном и прочитанном. Война на то и война, что она происходила давно и не с нами; если сейчас и рядом — то это уже не просто холодное слово «война». Это живое и скользкое, как змея, «страшно». Теперь ото всех прохожих на улице шарахаться, подозревая в них пособников Ворона?.. И при всем при этом меня не отпускало ощущение, что я чего-то не замечаю. Чего-то очевидного.

Нори и Вилли я ничего говорить не стала, решила вначале переварить информацию. На следующий день скажу.

Чувство, что я складываю головоломку, в которой не хватает кучи деталей, не отпускало. И когда мы собирали и заговаривали амулеты вместе с вернувшимися ребятами. И во время ужина. И когда я пришла в свою комнату и снова засела за уроки, окончательно шокировав бедную Ипполиту (та весь оставшийся вечер подсовывала мне то флакон с успокоительным зельем, то какие-то браслеты из трав, «способствующие крепости разума в буре чувств»; зелье я налила в чай и выпила, почти не почувствовав вкуса, от браслетов рассеянно отказалась). И когда все уроки были сделаны, и оставалось только написать доклад, который вообще-то был рассчитан на две недели...

Очнулась я, когда за окном уже плескалась ленивым болотом непроглядно-черная ночь. Уставшая от моих выкрутасов Поли мирно сопела за ширмой на своем соломенном широком матрасе: она была родом из степного племени вольных кочевников, и нам так и не удалось приучить ее к кровати. На моей койке стопками громоздились учебники, катушки со шнурками для амулетов и коробки с камнями. В кружке с остатками чая плавал огрызок карандаша. Доклад был написан, переписан набело и перевязан красивой кожаной ленточкой.

Распахнув окно, я с наслаждением втянула в себя свежий воздух. Спать не хотелось совсем, жажда деятельности вертелась и порыкивала невыгулянным лопардом. И вправду, что ли, пройтись? Дежурные, если увидят, вставят, конечно, по первое число — ну так мы и обезопасимся, а учителя здесь редко ходят... Из коробки — камень, из мешочка – терпко пахнущий порошок, сдавленное чихание, знакомые руны, получившиеся на этот раз гораздо быстрее. «Незамечайка» нагрелась в кулаке, пока я перелезала через подоконник (первый этаж, ерунда) и отряхивалась от пыли.

Из-за туч выплыло бело-красное двухлуние: Серебрушка побольше, Медька поменьше. Мастерская безмятежно спала, город вокруг — тоже, только из портового района доносились разгульные крики.

Наверное, в такую же ночь Ворон подходил к городам — и ему открывали. Подкупленные, подученные, подлые!

С другой стороны... он обещал им золото. Много золота, столько, сколько простому пирожнику за всю жизнь и не увидеть. И магию. Разве мне самой не хотелось бы уметь повелевать дождем и пламенем? Кропотливые часы вырисовывания рун на стенках погреба, чтобы прохлада не уползала, продукты сохранялись долго — и один взмах рукой, ледяная стрела вонзается в землю, вымораживая ее до стеклянной прозрачности... Так легко. Так соблазнительно. Я теперь, кажется, понимаю Вильяма — неудивительно так увлекаться древними сказаниями, если там постоянно описана магия, настоящая магия, могучая, не скованная «это невозможно» и «сил не хватит».