Ключ-стражи
Шрифт:
Вилли сначала открыл рот. Подумал, потом закрыл. Нори театрально схватился за голову. Рэн слегка побледнел – но даже не вздрогнул. Истинный герой, говорю же.
– Даже если у нас получится, – Вильям подбирал слова так тщательно, словно на суде свою невиновность доказывал, – как мы приманим его сюда? У нас даже самой примитивной мыслишки нет...
– Есть, – неожиданно даже для себя самой сказала я.
Оглядела друзей. Все ждали. И смотрели на меня.
В светлых глазах Рэна светилось геройское упрямство. Лиарру бы сюда! Какой шанс теряем! Если она не влюбилась бы в Рэна прямо тут и прямо сейчас, то валяться мне на берегу дохлым хагзи следующее десятилетие!
Поли, усевшаяся было на пол, нервно вскочила, сбив головой многострадальное
– Ох... простите, пожалуйста! – покрасневшая как рак подруга бросилась собирать бренные останки. Профессор Раундворт удержал ее за плечо.
Вилли стянул губы в узкую нитку. Поправил очки.
– Нэк, ты так и будешь молчать? – обиженно взвыл Нори. –Ну говори же!..
Между строк
Свод небесный парусиною натянут, тропка вьется — то направо, то налево. Ли по прозвищу Лисица — бард-бродяга, а еще — убийца, лучший в королевстве. Не боится Ли ни призраков, ни духов, ни собак, привыкших сразу рвать за горло, он клинками рассечет в полете муху, он пройдет сквозь лес, пустыню или горы. Выходил живым из сотни разных стычек, и не пойман, чьи бы люди ни ловили...
пусть заказ сегодня странный, необычный — Ли спокоен, он исполнит — не впервые.
...ему говорили — феникса только тронь, они не живые, это сплошной огонь, рождаясь, они творят и войну и боль, разносят чуму собой.
Ему говорили — птенец рождается раз в сто лет, пусть тебя не обманет внешность — все это бред, эта тварь — предвестник мора и сотни бед, сотвори благое дело, парень, зачтут тебе.
На заросшей плоской крыше дремлет лето, мир сверкает, как рыбешка возле брода. Мэй сидит, бросает камушки у клети. Мэй одна, но ей уже четыре года. Без родителей день будет очень длинным, Мэй одна, но не боится — вот ни капли! Мэй четыре (ладно, три! но с половиной), ближе к вечеру вернутся мама с папой. Теплый воздух золотится мелкой пылью, вьются мошки над водой в тени акаций. Мэй послушна, и играет, как учили...
... зажигает огоньки щелчками пальцев.
...А ее учили: люди — страшней их нет, не ходи по их дорогам, не ешь их хлеб, обнаружат, закуют и захватят в плен, люди хуже, чем драконы — опасней, злей.
А еще учили: прячься, таись, молчи, даже если будет больно — то не кричи, пусть ты внешне как они — это лишь обман, лучше боль, чем люди, лучше живи одна.
День июньский паутинкой серебрится, жаркий луг цветами щедро разукрашен. Вот убийца — Ли по прозвищу Лисица, вот малышка с рыжим пламенем кудряшек. Вот упрямо время встало — и ни с места, смотрит Ли, и смотрит Мэй, глаза в глаза ли... если б паузу такую ставил в пьесе — освистали б, право слово, освистали. Что такое взгляд — для мира, миг — для века? жизнь букашки — та и то подольше, право...
Но, бывает, только мига человеку не хватает для того, чтоб видеть правду.
Ближе к вечеру — закат на верхушках лип, по дороге вдаль шагает спокойный Ли, за спиной в потертых ножнах бывалый меч, во рту колосок ржаной.
Ближе к вечеру — спадает палящий зной, у крыльца играет в камушки кроха Мэй, у нее веснушки — свет и кудряшки — медь, огоньки ей пальцы лижут и теребят. И не важно, кто человек, а кто вовсе нет — время знает, что оно-то на всех одно. И идет вперед, улыбается про себя.
Разумеется, это оказалось нелегко.
Иллюзии нам начинали преподавать лишь в третьем классе, и давались они далеко не всем. Легче всего было изобразить водяной блеск в десятке метров от цели; вроде миража в пустыне. Попробовать что-либо хитрое, например, силуэт винго в вечернем полумраке, чтобы напугать нервного соседа, мог уже далеко не каждый. А уж точный, до последней черты и волоска портрет, да по указаниям единственного свидетеля, потому как второй отрекается «мне было четыре года, и ничего я не помню», да такой, чтобы продержался дольше минуты...
Работа нашлась всем – всем, кто в данный конкретный момент не был занят раскопками полузасыпанных коридоров. Меня и второго добровольца разрисовали рунами, как «узорных людей» на ярмарках татуировками — от шеи до пяток. Хорошо, что ученическая форма эту красоту неземную успешно прикрывала. В ход пошли все возможные запасы реагентов, все наши оставшиеся силы — маленькие силы, не чета древним магам, но какие уж есть.
План, конечно, держался, словно дурной лесной домик с припасами – на трех кривых палках, одна поломанная, две скрипят. Вдруг Ворон сейчас вообще спит? Вдруг мы неправильно вычислили, на что его можно приманить? Вдруг то, вдруг се... К тому же я об этом скрипучем плане пожалела уже через полчаса. Именно мне приходилось, смахивая с себя капли чернил от рун, бегать по всей Мастерской, хвалить второклассников, ругать пятиклассников, говорить «да, так» или «нет, вовсе непохоже». Очень помогал Тимми: носился туда-сюда по мелким поручениям, держал недовольного суматохой Черныша, заверял меня, что «все будет круто, ну!», а один раз, пробегая мимо, сунул мне в руку почти что ненадкушенный бутерброд, который я проглотила, вовсе не жуя. Наверное, я бы нервничала ужасно – просто нервничать было совсем некогда. А Рэн, Вилли и Нори, единственные, кому я могла бы поплакаться в форменную куртку, были заняты совершенно другим делом.
Правда, когда ко мне подошел профессор Раундворт и мягко сказал: «Пора, Нэк», я почувствовала себя так, словно меня вызывают на экзамены. На все сразу, причем одновременно, а всех, кто получит ниже пятерки с плюсом, отправят валить лес на плантации Государства Ори. Я сглотнула, одернула куртку, отдала призму с ключом профессору – целее будет. И, сквозь услужливо распахнувшуюся Львиную Дверь, вышла-таки во двор, держа за руку притихшего Тимми.
Львиные клыки лязгнули за моей спиной. Непривычно пустой, темный двор, освещенный всего парой фонарей – как будто вокруг вечер, уже переходящий в ночь, распахнутые ворота, за которыми клубится сумрак, и вверху сумрак, и по бокам – как будто Мастерская находится внутри яйца, и яйцо вот-вот должно расколоться...
Расколется, мысленно поправила я себя. Если мы сделаем все как надо. «Я наблюдаю за вами», – сказал Ворон. Наблюдает. Ему мы нужны живыми, не мертвыми – чтобы собрать потом урожай, выросший из семени Хаоса, посаженного в людских сердцах. Почему-то я не злилась на Хаос. Он был как то дерево дэвон – просто хотел расти. Может быть, наша сила так же растет внутри нас. Не только волшебная — любая. Решимость, смелость, дружба, любовь.
Говоришь, наблюдаешь за нами? Что ж, здравствуй!
Последнее слово я произнесла вслух. Еще и рукой помахала, и подпрыгнула.