Ключ-стражи
Шрифт:
В горле пересохло. Ноги ощутимо дрожали. Царапину на лбу немилосердно щипало — от заливавшего глаза пота.
Но...
Там, вдалеке, мои друзья бились с Вороном. Верили в меня.
И тут мой друг ждал, запертый в темнице ключа. Верил в меня.
Если они верят... если они верят — я должна.
И бронзовый ключ медленно вошел в замочную скважину — гладко, как нож в масло. Беззвучно повернулся. Сама собой откинулась тяжелая крышка.
А вот заглянуть внутрь я уже не успела. Стало темно.
Между строк
Вот когда за горло ухватит болью (и не взвидишь свет, не почуешь
Но бессильна магия против боли. Ничего, увы, не придумать с ней.
Здесь у нас не сотни, а сотни сотен важных книг, тугих колдовских томов. Здесь такое прячется в переплетах - ты б за жизнь свою прочитать не смог. Всё: рецепты зелий, да карты кладов, да узор ковра, чтобы мог летать...
Есть один совет, чтобы с болью сладить. Не волшебный, каждый сумеет так. За руками смотришь? Гляди на блюдце, наливное яблочко покати; вот узоры тянутся, вьются, вьются, в тридцать девять царств без одной версты. Тридцать девять царств, тридесятый витязь молча смотрит в темный глухой экран; и царевны-Лебеди карта бита, а Иван... как водится, он дурак. Кто-то, в дождь лицо запрокинув, бродит по пустым дворам, распугав котов. Кто-то тихо плачет, а кто-то вроде зубы стиснул - к бою, ваш-мать, готов. Кто-то спит в обнимку с чужой гитарой, иль играет в покер с самим собой. Во вселенной нашей - огромной, старой - каждый миг свечою мерцает боль. От любви, от памяти, от обиды, от того, что снова не позвонил, слишком мелких искорок не увидеть, и нельзя винить, а кого винить?
Да, я знаю, плохо. Хоть вой, хоть тресни, хоть рычи барбосом в ночную тьму... Дай мне руку, хочешь - мы будем вместе? Протяни ладонь, я ее возьму. А потом - другому тяни, не струхни. Нас так много, искорок в темноте. Кто-то вдалеке включит свет на кухне, кто-то тихо ляжет без слез в постель. Улыбнется Лебедь дурной привычке, да Ивана вроде отпустит чуть. Зажигает небо от спички спичку, люди держат Землю - плечом к плечу.
Тридцать девять царств пробежит дорога, за пустынный край, за зеленый бор. Просто боль, разделенная на многих - это лишь частичка, почти не боль. Это лишь кусочек, витраж узорный, рыцарь с витража, напои коня.
Небо стало серым - а было черным.
Протяни мне руку. Коснись меня.
И что вокруг? Ничего не чувствую. Совсем ничего. Попробую-ка кровь с глаз стереть рукавом... но и этого не вышло. То ли промахнулась (по собственному лицу – и промахнуться?), то ли еще что, но факт – даже прикосновения жесткой ткани к коже я не ощутила.
Что происходит? Уж головой-то я потрясти могу, не отвалится?
Потрясла. Кажется, помогло: слабо щелкнуло в ушах, и что-то таки послышалось. Песенка?
Сказка замирает – опасный край,
Кто здесь ошибется? Кто будет прав?
Как обрывки нитей узлом связать?
Закрывай глаза, закрывай глаза.
Как же быть герою в таких местах,
Где из бездны выбрались сто из ста?
И отважный маг, и веселый друг,
Даже третий слева в седьмом ряду.
Девушка, что держит судьбу в руках,
Парень, чья походка, как дым, легка...
Вот она, разгадка, поймай и брось:
Значит, умереть должен сам герой.
Песенка Ворона. Получается, он выиграл? А мы проиграли? Но звуков боя не слышно, наверное, я еще на том берегу. Неужели все пропустила?
И темно. Так странно темно... Голос не похож на голос Ворона. Закрывай глаза, говорит песенка. Но я же не герой! Я же не какой-то там избранный, и не ко мне приходил дракон.
Значит, ты хочешь, чтобы умер герой, печально спросил кто-то внутри меня? Кто, Маннэке? Кто? Ланс, Лиарра, Зелль, Рэн? Кто? Или ты хочешь сейчас очнуться в своей постели и узнать, что Вилли и Нори погибли там, под обвалом, выпуская Не-Мертвого Короля наружу?
Нет, ответила я мысленно. Не хочу. Но и сама не хочу... или уже поздно, или это и есть – под плащом Реи, когда ничего не видишь, только слышишь какую-то странную песенку.
Я не знаю правды – а кто бы знал?
Мир – простая штука, а жизнь сложна,
Кто – неси свой крест, кто – паши и сей,
Разве так бывает, что живы – все?
– Не знаю, – прошептала я и сама удивилась тому, что могу говорить. – Не знаю.
– Мир изменился, – тихонько ответил мне голос, прервав песенку.
— Я открыла сундук, — вспомнила я. И зажмурилась бы, если бы смогла — но что толку, вокруг и так царила непроглядная темень. Гоблин, гоблин, гоблин! Неужели я все-таки пожелала о чем-то для себя — неужели то, чего я так боялась, произошло? И тогда, значит, мы проиграли... из-за меня?
— Открыла, — подтвердил голос. И замолчал.
— Мои друзья... — как же сложно говорить, язык еле ворочается. — Они погибли?
Слез не было. Было какое-то глухое отчаяние. Неужели все – зря?
– Вы выиграли. Вы смогли разрушить миры-осколки. Ротт по прозвищу Ворон побежден, ему было не справиться с четырьмя ключ-стражами разом. Король положен обратно в свою гробницу и запечатан. Твои друзья живы.
Облегчение растеклось теплой волной и затопило меня. Значит — все хорошо. Значит — если надо умирать, то не страшно.
– Все будет хорошо, — подтвердил неизвестный. — Ну?
На последнем слове я узнала голос – и слезы все-таки появились. Говоря проще, я разревелась, как трехлетка.
– Покажись! – потребовала я сквозь слезы. – Покажись!
– Ты же уже знаешь, – мягко упрекнул голос.
Но вокруг посветлело – чуть-чуть. Ровно для того, чтобы разглядеть моего собеседника.
Выгнутая гордая шея. Четыре крепкие лапы, хвост, похожий на кнут Лиарры. Изящная голова величиной в половину моего роста — не ящериная, не звериная, увенчанная короной изогнутых рогов. Размах таких хрупких на вид крыльев. И мягкая грива — не перья, не мех, нечто среднее. Такое знакомое белое перо тоже оттуда. Легкое, вечно трепещущее на ветру белое перо, непонятно как держащееся во встрепанных коротких волосах.