Ключ в двери

Короче, повод возник. Не повод, а так: по Аденоидовому проекту проступили какие-то юридические вопросы, и я, следуя студенческой перфекционистской привычке, почти угасшей, но все-таки дававшей время от времени рецидивы, решил разобраться досконально (работа этого отнюдь не требовала) и позвонил Коту. Кот завел объяснение от яиц Леды, я запутался, в итоге постановили встретиться очно и разжевать все до консистенции пастеризованного младенческого питания.

Надо сказать, что последняя, рабочая, суббота апреля выдалась сравнительно теплой – каденция нескольких дней довела термометр градусов до шестнадцати, что не могло не поднять настроения, породив мечты о дальнейшем прогрессе в подобном же духе. Сразу скажу, что мечты эти ничуть не оправдались: коли не путаю, уже в воскресенье начало холодать и вплоть до первых чисел мая все болталось и болталось на уровне прежних унылых плюс семи – десяти, максимум – но мы с Котом об этом, само собой, знать не могли и просто щурились как дети забытому за зиму солнышку.

Да, я забыл пояснить, что встречались мы прямо на свежем воздухе, в парке Лесотехнической академии, куда Кот подрулил, устаканив свои рутинные дела в Выборгском районном суде. Ну а мне, понятно, и пешком было два шага…

Скажу в свое оправдание, что инициатива в выборе места была не моя – Кот сам же и предложил, сам и встретил меня, причем, именно там, где мне было всего удобнее: на Новороссийской у калитки против улицы Орбели, а не, скажем, на углу с Сампсониевским или рядом с каким-нибудь еще входом в этот огромный парк. Вряд ли это было жестом любезности – скорее, случайным стечением обстоятельств, своего рода добрым предзнаменованием.

В общем, к моему приходу Кот уже стоял возле известной лишь местным жителям прорехи в вытянувшейся во всю свою километровую длину чугунной изгороди. Точнее, прохаживался там взад-вперед по дорожке, заложив руки в карманы и зажав под мышкой тоненькую кожаную папочку, содержимое которой он, как видно, не решился доверить багажнику припаркованного автомобиля. Меня он заметил лишь в ответ на мой оклик – оторвался от разглядывания собственных туфель, поднял глаза и как-то устало улыбнулся.

– Привет…

Я приобнял его за плечи.

– Привет, привет… давно уже здесь?

Он молча помотал головой.

– Ну значит я не опоздал!.. Знаешь, вот прошелся сейчас от дома… такое странное ощущение… все равно как в прошлое нырнул головой вниз…

Кот понимающе кивнул:

– Ну да. Я помню. Ты же вырос в этих краях…

Мы двинулись по аллейке вглубь парка, затем свернули налево и пошли в сторону Институтского переулка.

– Ну тут считай родное все, да… Отец в детстве водил сюда гулять… а до него – дед, но этого я уже и сам не помню…

– Сюда, в этот парк?

– Ага… да тут всё, я ж говорю… вон, кардиоцентр на Орбели, вон там, за деревьями, ты отсюда не видишь… так вот, в нем отец и помер… три раза отлеживался там после инфаркта, потом выписывали… а на четвертый – помер… А с этой стороны тогда был интернат для дефективных детей… ну или так считалось, что для дефективных, не знаю… но что был интернат, это точно… И вот я, когда в детстве мимо проходил… всегда в глубине души, боялся… боялся с этими детьми столкнуться вдруг лицом к лицу… старался поскорее проскочить… даже когда не один шел…

– Ну и как, столкнулся все-таки?

– Не-а, ни разу. Во всяком случае, не помню такого. Даже в окнах вроде не видал никого.

– Тем страшнее…

– Вот ты понимаешь!

Смеемся оба.

Какое-то время мы молча перебираем ногами – весенний парк завораживает предвкушением зеленой листвы, клейким запахом лопающихся почек, какой-то теплой дымкой, не то подымающейся от сопревших за зиму листьев, не то излучаемой прогревшимися наконец деревьями и кустами, чьи серые еще недавно как уголь ветки разом обогатились тончайшими дополнительными оттенками – одни зеленым, другие розово-коричневым…

– Скажи, а ты откуда знаешь… ну про эту… про калитку здесь?.. – я с трудом вывел себя из анабиоза, – тоже что ли здесь бывал?

– Гуляли тут, помнится… еще когда я к Машке женихался… – Кот кивнул в ответ как ни в чем не бывало, – вот с тех пор и запомнил…

– Но ведь это же сколько лет прошло!

– Ну да… вот такая у меня память, что сделаешь… беда просто… ничего не стереть, как ни пытаюсь…

Я усмехнулся.

– Эту калитку, если хочешь знать, с тех пор раз пять заваривали… потом открывали опять… то есть не было никакой гарантии… что именно сегодня она…

Кот вдруг резко остановился и, повернувшись ко мне лицом, чеканно произнес, глядя в глаза:

– Ну и что? Значит мне везет. Вот и все. Просто везет.

Я кивнул:

– С тобой хорошо.

– Ага. Давай теперь где-нибудь сядем, и я все-таки объясню тебе эту трахимудию…

Какие-то нотки недоумения проступили в голосе, он то ли стеснялся немного, то ли старался сдерживать легкое подспудное раздражение.

– Ты торопишься?

Кот мотает головой.

– Уже нет. Ладно, давай погуляем, не беда.

Мы выходим к корпусам Лесотехнической академии, берем направо и мимо вросшего за столетие в землю деревянного флигеля, по обсаженной туями аллейке идем вдоль Институтского.

– Видишь – теплицы?

– Да. А что?

– Я вот помню, как их строили. Долго-долго. Выложили кирпичом первый этаж, начали второй и застряли. Сейчас вот кажется, что на несколько лет. Мы с отцом гадали, что же это будет такое и сколько построят всего этажей – и на каждой прогулке убеждались, что дело не движется… а потом вдруг враз застеклили – и вот тебе теплица…

– Экий ты сентиментальный…

– Ну я же мальчиком был тогда… А вот этот белый корпус – я как-то летом, когда никого нет, пролез через ворота во внутренний двор – а там бац, стоит всамделишний бронетранспортер!

– Забрался на него?

– А то! Как Ленин все равно.

Кот хмыкнул.

– Ладно. Так где нам тут присесть?

– Сейчас покажу. Там, за углом, возле входа вроде должна быть скамейка.

Мы обошли белое здание, увитое в высоту первого этажа девичьим виноградом, и действительно обнаружили пару массивных садовых скамеек, установленных вдоль южного фасада, недалеко от парадного входа. Одна из них, по счастью, была пуста и чиста, мы с наслаждением плюхнулись на нее и какое-то время просто сидели, откинувшись на спинку и подставив солнышку лица. В этом месте пространства, рядом с прогревшейся за утро оштукатуренной стеной, лето наступало с опережением: листья и побеги растений вырывались на свет божий неделей раньше, в беспорядочных переплетениях провисших стволов весело щебетали воробьи, распустив перышки и радуясь насекомым, на свою беду досрочно повылезавшим из зимних убежищ. Даже запах вокруг был какой-то летний – хотя, возможно, мне это только казалось.

– Хорошо здесь!

Кот кивает молча.

– Хорошо. Хотя после этого сраного суда, знаешь, везде хорошо… Ладно, давай к делу.

Он положил на колени свою кожаную папку, коротко жжикнул молнией, после чего извлек оттуда расчерченный в клеточку и посаженый на кольца простенький блокнот формата А5. Затем щелкнул авторучкой.

– Смотри же…

Ручка уверенно заскрипела по клеточкам, оставляя после себя неровные прямоугольники, соединенные нарочитыми угловатыми стрелками, а также короткие надписи едва ли не детскими печатными буковками. Надписи эти, никак не желая помещаться внутри отведенных им рамочек, лезли оттуда прочь, мельчая и забирая всякий раз вверх – но все же исправно достигали положенных окончаний, не размениваясь на сокращения: их Кот терпеть не мог.