Ключъ
Шрифт:
Развивъ на Каменномъ островe бeшеную скорость, тройка на Елагиномъ стала замедлять ходъ. У Глафиры Генриховны отлегло отъ сердца. Изъ вторыхъ саней что-то кричали.
– - Ау! Нeтъ ли у васъ папиросъ?
Клервилль вынулъ портсигаръ, онъ былъ пустъ. {402}
– - I am sorry...
– - Папиросъ нeтъ... Не курите, простудитесь!
– - закричала Глаша, приложивъ къ губамъ руки.
– - Да все равно нельзя было бы раскурить...
Никоновъ продолжалъ орать. Спереди подуло вeтромъ.
– - Такъ холодно,-- проговорилъ Клервилль.
– -
– - Прieхали!
Всe вышли, увязая въ снeгу, прошли къ взморью и полюбовались, сколько нужно, видомъ. На брандвахтe за Старой Деревней свeтился огонь.
– - Чудно! Дивно!
– - Ахъ, чудесно!..
– - Нeтъ, какая ночь, господа!..
Всe чувствовали, что дeлать здeсь нечего. Березинъ, возившiйся у саней, съ торжествомъ вытащилъ ящикъ. Въ немъ зазвенeло стекло.
– - Тысяча проклятiй! Carramba!
– - Неужели шампанское разбилось?
– - Какъ! Еще пить?
– - Нeтъ, къ счастью, не шампанское... Разбились стаканы.
– - Кто-жъ такъ укладывалъ! Эхъ, вы, недотепа...
– - Что теперь дeлать? Не изъ горлышка же пить?
– - Господа, все спасено: одинъ стаканъ цeлъ, этого достаточно.
– - Узнаемъ всe чужiя мысли.
– - То-то будутъ сюрпризы!
– - А если кто боленъ дурной болeзнью, пусть сознается сейчасъ,-сказалъ медленно поэтъ, {403} какъ всегда, вполнe довольный своимъ остроумiемъ. Муся поспeшно оглянулась на Клервилля.
– - Давайте въ снeжки играть...
– - Давайте...
– - Разлюбезное дeло!
– - Что-же раньше? Въ снeжки или шампанское пить?
– - Господа, природа это, конечно, очень хорошо, но здeсь холодно, -сказала Глаша.
– - Ахъ, я совсeмъ замерзла,-- пискнула Сонечка.
– - Сонечка, бeдненькая, ангелъ,-- кинулся къ ней Никоновъ,-- трите же лицо, что я вамъ приказалъ?
– - Мы согрeемъ васъ любовью,-- сказалъ Беневоленскiй.
"Боже, какой дуракъ, какъ я раньше не замeчала!" -- подумала Муся.
– - А что, господа, если-бъ намъ поeхать д?а?л?ь?ш?е? Мы, правда, замерзнемъ.
– - О, да!-- сказалъ Клервилль.-- Дальше...
– - Куда же? Въ "Виллу Родэ"?
– - Да вы съ ума сошли!
– - Ни въ какой ресторанъ я не поeду,-- отрeзала Глафира Генриховна.
– - Въ самомъ дeлe, не eхать же въ ресторанъ со своимъ шампанскимъ.-подтвердилъ Березинъ, все выбрасывавшiй осколки изъ ящика.
– - А заказывать тамъ, сто рублей бутылка,-- пояснила Глафира Генриховна.
– - Господа, въ ресторанъ или не въ ресторанъ, но я умру безъ папиросъ,-- простоналъ Никоновъ.
– - Ну, и умрите,-- сказала Сонечка,-- такъ вамъ и надо.
– - Жестокая! Вы будете виновницей моей смерти! Я буду изъ ада являться къ вамъ каждую ночь. {404}
– - Пожалуйста, не являйтесь, нечего... Такъ вамъ и надо.
– - За
что, желанная?– - За то, какъ вы вели себя въ саняхъ.
– - Сонечка, какъ онъ себя велъ? Мы въ ужасe...
– - Ужъ и нельзя погрeть ножки замерзающей дeвочкe!..
– - Гадкiй, ненавижу...
Сонечка запустила въ Никонова снeжкомъ, но попала въ воротникъ Глашe.
– - Господа, довольно глупостей!
– - разсердилась Глафира Генриховна,-eдемъ домой.
– - Папиросъ! Убью!
– - закричалъ свирeпо Никоновъ.
– - Не орите... Все равно до Невскаго папиросъ достать нельзя.
– - Ну, достать-то можно,-- сказалъ Березинъ.
– - Если черезъ Строгановъ мостъ проeхать въ рабочiй кварталъ, тамъ ночные трактиры.
– - Какъ черезъ мостъ въ рабочiй кварталъ?
– - изумился Витя. Ему казалось, что рабочiе кварталы отсюда за тридевять земель.
– - Ночные трактиры? Это страшно интересно! А вы увeрены, что тамъ открыто?
– - Да, разумeется. Во всякомъ случаe, если постучать, откроютъ.
– - Ахъ, бeдные, они теперь работаютъ,-- испуганно сказала Сонечка.
– - Нeтъ, какъ хорошо говорилъ князь! Я, право, и не ожидала...
– - Господа, eдемъ въ трактиръ... Полцарства за коробку папиросъ.
– - А какъ же снeжки?
– - Обойдемся безъ снeжковъ, намъ всeмъ больше шестнадцати лeтъ.
– - Всeмъ, кромe, кажется, Вити,-- вставила Глаша. {405}
Витя взглянулъ на нее съ ненавистью.
– - А вамъ...-- началъ было онъ.
– - Мнe много, скоро цeлыхъ восемнадцать, пропeла Сонечка.-- Господа, въ трактиръ чудно, но и здeсь такъ хорошо!.. А наше шампанское?
– - Тамъ и разопьемъ, вотъ и бокалы будутъ.
– - Господа, только условiе: подъ самымъ страшнымъ честнымъ словомъ, никому не говорить, что мы были въ трактирe. Вeдь это позорь для благородныхъ дeвицъ!
– - Ну, разумeется.
– - Лопни мои глаза, никому не скажу!
– - Григорiй Ивановичъ, выражайтесь корректно... Такъ никто не проговорится?
– - Никто, никто...
– - Клянусь я первымъ днемъ творенья!
– - Да вeдь мы eдемъ со старшими, вотъ и Глафира Генриховна eдетъ съ нами,-- отомстилъ Витя. Глафирe Генриховнe, по ея словамъ, шелъ двадцать пятый годъ.
– - Нeтъ, какое оно ядовитое дитё!
– - Въ сани, въ сани, господа, eдемъ...
Eхали не быстро и довольно долго. Стало еще холоднeе, Никоновъ плакалъ, жалуясь на морозъ. По настоящему веселы и счастливы были Муся, Клервилль, Сонечка. Мысли Муси были поглощены Клервиллемъ. Тревоги она не чувствовала, зная твердо, что этой ночью все будетъ сказано. Какъ, гдe это произойдетъ, она не знала и ничего не дeлала, чтобъ вызвать объясненiе. Она была такъ влюблена, что не опускалась до прiемовъ, которые хоть немного могли бы ихъ унизить. Муся даже и не стремилась теперь къ объясненiю: онъ сидeлъ противъ нея и т?а?к?ъ смотрeлъ на нее,-- ей этого было достаточно; она {406} чувствовала себя счастливой, чистой, расположенной ко всeмъ людямъ.