Книга Амадея

– Эй, ты чего?

Вместо ответа девочка горько заплакала.

– Я хочу потанцевать с ними! Почему они ушли так быстро?

Мальчишки переглянулись – и как, спрашивается, можно угодить такому созданию, чьи желания рождаются быстрее ветра?

– Не плачь, – Амадей потянул девочку за руку, поднимая с земли. – В другой раз будешь смелее.

– Пойдем-ка обратно, – Ставрос отряхнул листья с одежды. – Темнеет уже.

Они вернулись той же тропой; Кьяра после совета Амадея успокоилась, повеселела и напевала услышанную мелодию. Вскоре ей вторили оба мальчика. Они пели лесную песню, уходя с опушки, прыгая по камням, брызгаясь речной водой, пели и не могли остановиться – так хороша была мелодия. И вслед за ней к детям стали приходить слова – незамысловатые, простые, как и полагается словам истинной сказки.

– Я видел волка! – Вопил Ставрос, размахивая подхваченной с земли палкой, как мечом.

– Лису и зайца! – Вторила ему сестра, подпрыгивая на ходу.

– Они плясали в ночном лесу!

– Все так и было, не сомневайся!

– Я видел волка, зайца, лису!!!

Амадей вдруг остановился, прислушался к чему-то и пропел разом целый куплет, обращаясь к девочке:

– Век не забудет чудо узревший:

Звери вкруг древа ведут хоровод!

Волк, и лисица, и заяц потешный —

Спляшешь с ними и ты в свой черед.

Дети переглянулись, взялись за руки и закружились, распевая во все горло:

– Я видел волка, лису и зайца!

Они плясали в ночном лесу!

Все так и было, не сомневайся!

Я видел волка, зайца, лису!

Они кружились до тех пор, пока не повалились наземь, запыхавшись. Белый полотняный чепчик Кьяры сбился на затылок, волосы цвета гречишного меда выбились на волю и перепутались, Ставрос домахался руками до того, что лопнули шнурки, которыми крепились рукава его котты, Амадей во время последнего кульбита так дрыгнул ногой, что его башмак улетел куда-то в небо – словом, танец удался.

Потом они со всех ног бежали обратно на постоялый двор; пережитое чудо опьянило их, сблизило и соединило нерушимыми узами.

На следующее утро семьи Тавма и Вермис уехали. Амадею ночная вылазка сошла с рук, а вот брату с сестрой пришлось за нее ответить, но поскольку в дороге детей особо не накажешь, они легко отделались.

На этом, мой любезный читатель, мы оставим нашего героя взрослеть и набираться опыта в «Копченом хвосте». Амадею еще многому предстояло научиться, его ожидали горы грязных котлов и тарелок, ему надлежало встретить и проводить сотни гостей из самых разных краев королевства. Его будут пытаться переманить к себе на службу какие-то подозрительные господа из Аль-Джелы, и только заступничество Живоглота спасет мальчика от похищения. После этого случая Горча начнет учить Амадея использовать нож не только на кухне. Его полюбит как родного внука заболевший в дороге ученый из той же Аль-Джелы: старик был вынужден надолго задержаться на постоялом дворе, и уход за ним был поручен Амадею. Эти несколько месяцев заменят мальчику годы, не проведенные им в школе. Поваренка-слугу из «Копченого хвоста» многое ожидает и, к счастью, больше хорошего, чем плохого. Лето сменится осенью, осень уступит зиме, зима растает перед весной, а весна вырастет в лето. И это повторится не один раз, прежде чем для Амадея придет срок покинуть место, куда он пришел, чтобы спокойно повзрослеть.

Глава четвертая, в которой наш герой покидает дом госпожи Стафиды и отправляется навстречу судьбе

Прошло шесть лет со того дня, когда Амадей впервые перешагнул порог постоялого двора госпожи Стафиды. В самом «Копченом хвосте» мало что изменилось, разве что гуще стали заросли ягодных кустов в саду, да плющ совсем затянул южную стену. Хозяйка почти не постарела, так, немного подобрела и стала иногда позволять себе поспать после обеда. Горча вовсе не изменился, Живоглот тоже оказался не по зубам времени.

А вот Амадей вырос, больше в высоту, чем в ширину, однако же сил набрался немалых; ему это было пока невдомек, но он становился очень хорош собой – какой-то потусторонней красотой ожившей мраморной статуи. Год назад у него сломался голос и вместо мальчишеского тенора образовался весьма приятный баритон. Благодаря помощи ученого из Аль-Джелы Амадей не только прекрасно читал и писал, а еще знал основы натурфилософии, риторики и арифметики; что касается книги стихов, с которой началось его обучение чтению, он помнил ее наизусть. И не только ее – уезжая, старик оставил мальчику все свои книги. Там были и стихи – непохожие на те, что бережно хранил Горча, однако их Амадей помнил не хуже, чем рецепты ки Стафиды.

Когда наступили гнилые осенние недели, «Копченый хвост» погрузился в тишину, приправленную шелестом дождя и треском хвороста в печке. Все приготовления к зимнему сезону были сделаны, благо первая неделя ноября выдалась сухой и даже солнечной. Но как только последний месяц осени перевалил за половину, небо будто распороли ножом, причем сразу в нескольких местах. И полился нескончаемый, холодный, всепроникающий дождь. Амадею в эти дни становилось не по себе, он старался без особой необходимости не выходить на улицу и то и дело подходил к огню. Видно, так промерз шесть лет назад, что память об этом не отпускала и посейчас. И каждый год, в тот день, когда ки Стафида открыла перед ним дверь, и из холода ноябрьской ночи он шагнул в тепло ее дома, Амадей ставил на окно масляный светильник. Будто тот потерянный мальчик, каким он был, все еще скитается где-то там, один-одинешенек в ночи, и надо указать ему дорогу, чтобы он не потерялся.

День уже перевалил за половину, стемнело и похолодало, но дождь не прекратился. Горча и Амадей сидели у кухонного очага и играли в махшит, Стафида перебирала орехи, на коленях у нее спал кот. На решетке стоял котел с похлебкой – той самой, только теперь в эти дни ее варил уже сам Амадей.

Внезапно кот поднял голову, сощурился на огонь и принялся демонстративно умываться лапой.

– Ишь, как старается, – заметил Горча. – Почудилось тебе, мышелов, какие гости в это время?

И как ответ на его слова за окном раздался топот копыт; всадник подъехал к самому крыльцу. Амадей вскочил, схватил светильник и побежал встречать нежданного гостя.

Как ни странно, всадник не спешил спешиваться и заходить в дом. Выйдя на улицу, Амадей поднял светильник повыше и смог разглядеть, что на коне – вороном и, судя по статям (уж Горча постарался ему объяснить все эти тонкости), чистокровном жеребце, – сидел молодой мужчина, одетый для охоты или путешествия. Конь переминался с ноги на ногу, а наездник сжимал поводья, будто не в силах их отпустить.

– Господин! – Обратился Амадей к приезжему. – Господин, ночь наступает. Куда бы вы ни спешили, лучше переждать до утра под крышей.

Всадник повернул голову в сторону распахнутых дверей; Амадей успел разглядеть его лицо – и поразился тому, какая тоска была на нем написана, тоска, никак не совместная с молодостью нежданного гостя. Будто его не приглашали зайти в дом, а напротив, навсегда отказывали в праве перешагнуть через порог в тепло и свет.

– Господин, окажите нам честь, – Амадей поклонился, – мы будем счастливы принять вас.

Юноша пошатнулся, выпустив из рук поводья, но тут же похлопал коня по шее и спрыгнул наземь.

– Вычистить и накормить, – и он передал поводья Амадею.

– Сделаю, не беспокойтесь, – подошедший Горча перехватил повод. – Займись гостем.

Амадей проводил юношу в зал, подбросил в камин дров, принес из кухни вина, кувшин горячей воды и стакан. Он рассматривал гостя, пытаясь понять, какая нелегкая понесла его в лес на ночь глядя. А тот, казалось, не замечал вообще ничего, сел на край лавки и сгорбился, уперев локти в колени. Глаз Амадея подметил слишком многое, что отличало юношу от их обычных гостей. Высокие сапоги мягкой кожи, перевязь со множеством литых украшений, а на перевязи меч – приметная вещь, сказать по правде. Плащ, подбитый мехом, серебряные филигранные пуговицы – не только на самой котте, но и на рукавах, мягкие перчатки – словом, гость оказался явно не из простых.