Книга духов и воров

На щеке Фаррелла задергался мускул, но он сжал губы, чтобы ничего не произнести, боясь того, что может выпалить в ответ. И вероятнее всего с его стороны не слишком умно вступать в полемику с потенциальным претендентом в боги смерти.

— Я знаю, — продолжил Маркус, — что мои слова о вашем покойном брате кажутся вам весьма непочтительными. Тем не менее, несмотря на все родственные чувства, которые охватывают вас, вы должны признать, что Коннор выбрал весьма трусливый способ попрощаться с единственной, драгоценной жизнью.

Такие слова обжигали душу Фаррелла.

— У него были свои проблемы.

«И был ли источник этих проблем в твоем тайном круге?» — подумал Фаррелл.

— Конечно. Как и у всех нас. Но то, как мы справляемся с жизненными трудностями — внутренними и внешними — определяет нас. Встречаем ли мы их без страха, мужественно и с чувством справедливости? Или мы бежим от них, выискивая легкий выход, чтобы спрятаться от резкой правды жизни? Мы все разные, но трудно сказать, кто мы есть на самом деле, пока мы не пройдем испытание. К какому типу людей принадлежите вы, по вашему мнению?

«Тот, который слишком любит водку для своей пользы.» — подумал он. — «Но ты использовал бы это как отказ для меня.»

— Я ни от чего не прячусь. — сказал он вслух.

— И что бы вы хотели, чтобы вам дали в этой жизни, мистер Грейсон? — спросил Маркус. — Многие утверждают, что они просто хотят счастья. Некоторые говорят, что хотят мира и безмятежности. Другие хотят денег. Власти. Страсти. Удовольствий. Так чего хотите вы?

Вначале Фарреллу пришлось признать, что он не особенно задумывался о будущем. Он разглядывал полки, нагруженные самой огромной коллекцией книг, которую видел в своей жизни, пока формулировал ответ.

— Я хочу, чтобы меня уважали. Хочу быть могущественным. И да, я хочу быть особенным. Я хочу оставить след в этом мире, чтобы никто не забыл, кто я.

Он даже не осознавал, что говорил правду, пока не произнес ее вслух. И почувствовал, как дал чему — то темному и холодному внутри него право говорить.

Маркус молчаливо рассматривал его.

— Есть ли у вас какие-либо сомнения по поводу того, как я обращаюсь со своими пленниками?

Фаррелл вспомнил спор с Адамом о том, что быть судьей, присяжным и палачом преступников не делает тебя добрее тех приговоренных.

Конечно, вначале у Фаррелла были сомнения, но потом он принял тот факт, что у них не было другого выхода. Миссия Маркуса, в какой — то степени крайняя мера, была важна для мира. Четыре казни за год — не так уж и много. И они были символичны. Они что-то значили. Они мотивировали общество выходить и делать добро окружающему миру там, где это было возможным.

— Мне не обязательно любить наблюдать, как умирают люди, — ответил Фаррелл, — но я знаю, что это важно и нужно, поэтому то, что мне дали шанс быть частью подобного — честь для меня.

Лукас предупредил, что Маркус почувствует ложь, поэтому Фаррелл не пытался лгать. Он не представлял, о чем сейчас думает Маркус или как Маркус оценивает его. Говорил ли он правильные вещи?

Когда Лукас впервые сказал ему о тайном круге, он не был уверен, что хочет участвовать в подобном. По большому счету рассматривал это как способ проследить за последними днями Коннора, тщательно изучив его действия. Но находясь лицом к лицу с человеком, который излучал волны власти, где бы он ни находился, Фаррелл осознал, что это рискованное начинание было чем — то большим, чем просто расследование самоубийства брата. Он определенно хотел всего того, о чем упомянул для себя. Он нуждался в этом. Мать считала его пустым местом, особенно в сравнении с идеальным гением Коннором, которым тот являлся, или с потенциальным ангелом Адамом. Но Фаррелл не был ничтожеством, и эта встреча отчетливо подтверждала это. Это была его судьба.

«У меня нет ни одной причины, чтобы подумать, что ты стоишь даже хоть какого-нибудь малейшего упоминания. Кроме того, ожидаю от тебя совсем немного, или даже вернее сказать не жду ничего… ни-че-го…»

Однажды он заставит Изабеллу Грейсон забрать назад каждое свое слово, проглотить их, как ингредиенты испорченного суфле.

— У вас есть ко мне вопросы? — спросил Маркус.

Возможно, ему следовало сказать нет, но Фаррелл не мог удержаться от возможности разузнать побольше информации.

— Сколько человек в вашем тайном круге? — спросил он.

— Шесть, включая тебя. Они — мои глаза и уши в мире за этими стенами. Мне нужны те, кому я могу доверять, кто поможет мне без вопросов.

— Их всегда шесть?

— Сейчас да. — сказал Маркус. — Когда — то, несколько лет назад, их было восемь, но двое решили покинуть общество и вернулись к обычной жизни. Я требую довольно много преданности от членов общества и еще больше от тех, кто входит в мой круг доверенных лиц, но это не является пожизненным назначением, пока человек сам не захочет этого. Он может уйти, если хочет.

Фаррелл обдумывал сказанное.

Почему — то он испытал странное чувство облегчения, узнав, что участие в обществе не было вечным, если ты решил выбрать другой путь.

— Значит, вы доверяли моему брату.

Еще один согласный кивок.

— Доверял.

Сердце заныло от воспоминаний о Конноре, от того, что ему предстояло идти по стопам старшего брата.

— Как долго он состоял в вашем круге?

— Боюсь, всего несколько месяцев.

Фаррелл отогнал воспоминание о том, как брат лежал на простынях, залитых кровью от порезов на его запястьях.

— И что же доверенные люди для вас делают такого, чего не делают остальные?

Маркус сложил руки на столе.

— Их самая важная задача — разыскивать по городу тех преступников, которые предстанут на собраниях. Эти поиски иногда занимают определенное время, так как зло иногда предпочитает прятаться в тени, вдали от взора правосудия.

Маркус остановился, как бы давая Фарреллу время осознать важность сказанного.

— И, конечно же, мой круг также выполняет и другие мои задачи и поручения, когда это необходимо.

Он не углублялся в детали, но Фаррелл понял, что ему не следует больше задавать вопросы, он узнал достаточно на сегодня. Если он станет участником этого круга, то должен будет ловить преступников и приводить их в театр, полностью осознавая, что он ведет их на смерть. Он будет в ответе за то, что забрал жизнь, чтобы общество становилось сильнее в своих попытках наблюдать за городом — миром — сохраняя его от зла. От этой мысли он почувствовал всплеск силы, подобной той, которую он ощущал каждый раз, когда Маркус проливал на сцене кровь.