Книга Холмов

– Значит, птицы расклюют. Птиц море было, и все живые ушли.

– Ой, хорошо! Птицы побьем, наловим. Пух. Еще мясо, много мяса, сытная будет зима!
– измазанный, вонючий мужик довольно расхохотался и выразительно обвел рукою брюхо.

– Полдня на жаре, к ночи домой привезете, самое раннее, - буркнул Ричард.
– Пока разделать и начать варить да коптить, уже не свежее будет мясо, с душком. Да и шкуры все рогами-когтями, клыками подранные, потоптанные, дырявые.

Рэйнджер никак не мог смириться с тем, что пережитый ими ужас и жестокая гибель ни в чем не повинных зверей станут в конечном итоге не героической драмой в истории ханты Лисов, а незваным пиршеством и богатством, свалившимся на занюханных, тупых и жизнерадостных крестьян.

– Так это лучшее мясо, - ухмыляясь, уверил возница.
– Спелое, с гнильцой. Подземь положишь, к утру достаешь...

Ричард морщился, а холмич шумно втягивал носом воздух, изображая, как с наслаждением нюхает поспелую мякоту с налетной зеленью и приторно-сладким духом. Что касается шкур, земляне так и ходили, в лоскутном.

– Тьфу ты, - не выдержал рэйнджер.
– Чтоб вы подземь провалились, крысы.

– Не серчай, серебряный господин, - позвал его старший из холмичей, идущий следом. Это был мужик лет чуть больше пятидесяти, с такой широкой и ровной грудной клеткой, что казалось, на ней можно колья тесать или ткани кроить.
– Мы и так в земле живем. Оттого чистоплюям вроде тебя и не по душе. Но ты не волчься, ты лучше нас. И живешь лучше, и сам лучше. Мы это знаем. Но мы ведь... не от хорошей жизни провоняли.

– Отож, - согласился третий бородач.
– Подневольные мы, господин белорук.

Ричарда никто в здравом уме не назвал бы чистоплюем и белоруком. Весь пропитанный пылью дорог, он соблюдал чистоту, но никогда не чурался грязи. Залечь на полдня в засаду, ползти сквозь непролазный бурелом, ставить силки и капканы, выпотрошить дичь и прирезать врага, обагрив руки кровью, взобраться на скалу, чтобы стрелять оттуда лежа, обвязаться ветками и слиться с подлеском - чего только он ни делал. Густые, кустистые брови и мрачные, глубоко посаженные глаза, неровные космы, обрезанные охотничьим ножом и уже отросшие, мрачный прищур и прикус, ухмылка человека, знавшего цену пустым словам - все, кроме на удивление грамотной и складной речи, выдавало в нем выходца из низов, далекого от всякой изнеженности и любых привилегий. Серебряная бирка по сути и была единственной красивой вещью, что он с гордостью носил.

Вот кто действительно был чисторуки в ханте Лисов, так это Винсент и Кел. Причем светловолосый не отказывался работать и любил что-то сделать своими руками, но при этом имел сильную склонность к чуть ли не ежедневной бане, большим чистым полотенцам, черепаховому гребню и прочим дорогим вещам, к проглаженной и прогретой лавандовым паром изысканной нижней одежде. Он даже пользовал купленный у модистки маникюрный набор - в отличие от Алейны, которая в силу юности и неотъемлемой пока красоты не придавала красе ногтей ровно никакого внимания; обкусанные, потрепанные и все в растительных пятнах, ее пальчики все равно хотелось взять в руки и бережно целовать. И Анны, для которой уход за ногтями давно стал несбыточной и бессмысленной мечтой, ведь после любой драки ее пальцы походили на встопорщенных мальчишек, покрытых ссадинами, грязью и немного в крови. Какой уж тут маникюр.

Винсент же по брезгливости мог дать фору целой семье аристократов, и вкупе с полнейшим уходом в несознанку и отказом делать своими руками хоть что-то, представлял собой эталонного белоручку и чистоплюя.

Но даже так, получалось и вправду: тертые, жилистые и смуглые руки рэйнджера ближе к рукам Винсента и Кела - чем к заскорузлым, ржаво-черным хватам землян. От которых, если присмотреться, передергивает. Кажется, что еще немного, вот-вот, и закопошатся в их потрескавшейся, прочерневшей кожище маленький жучки да червячки.

Поэтому Ричард смолчал и просто кивнул старшему.

– Да и прибудем скоро, - старший теребил бороду.
– Пора о деле уже. Меня Свищур звать.

Борода у него была самая большая и ухоженная, что значило, он дольше остальных присутствующих живет в Землеце. Потому что высланным по приезду брили все тело из-за мясоедной плесени - если не сбрить, она селилась в волосах, въедалась в кожу и принималась выедать плоть. От въевшейся мясоедки даже очищение Матери не помогало, только огонь, но мало кто переживет ожоги по всему черепу. А в волосах, отросших в Землеце, мясоедка уже не приживалась, они росли от местной еды, пропитанные силой земли, которая, видимо, давала к плесени естественный иммунитет. Вот всех и брили, задержись они в Землеце больше чем на пару дней.

Лисы бы в жизни туда не поехали, обогнув поселение с осторожностью, по кривой стороне как минимум на лунн. Но контракт есть контракт, так что придется.

– О каком деле, многоуважаемый Свищур?
– слегка удивился Кел.
– Мы к вам и так по делу прибыли. По поручению вашего холмовладельца, Вильяма Гвента. Ясно?

– Конечно ясно, как не ясно. Это ваше с ним дело. А наше-то дело, другое есть.

– Вы что, ханту нанять хотите?
– не поверил своим ушам светловолосый.

'Чем расплачиваться будут, навозом, глиной, дерном?' брезгливо сморщился серый маг, который сквозь дрему все равно внимательно слушал.

– Нанять, не нанять, - пожал здоровенными плечами холмич.
– Не моего ума дела, с золтысом порешаете. Когда откушаем да выпьем.

– Ну рассказывай, - кивнул Ричард.

– Дети у нас, под сглаз попали, под проклятие, - ответил старший и вновь замолчал, отдыхая от тяжелой речи.
– Все разом.

Опять умолк. Из них приходилось каждую фразу пинками вытаскивать.

– Что за проклятие?

– Спят круглые сутки.

Пауза.

– Не слышат ничего, не чуют. Не просыпаются.

Интерлюдия.

– Ходят с открытыми глазами.

Промежуточек.

– Да и глаза ихие стали черные, как тьма.

Ну привет, приехали. Все сразу напряглись.

– Алейна! Давай сюда.

Землец был порченой землей, зоной искажения, и как полагалось, из тьмы веков вырастали обелиски, окружившие эту землю кольцом. Привратной силы в них не было, ходи кто угодно туда-сюда, но они ограждали искажение, чтоб не разрасталось. И упреждали беспечного странника: дальше ни ногой.

В день катаклизма, семьсот лет назад, выплеск хаоса создал в случайном месте исток силы тверди. Но не простой, строгий и неколебимый, который бы так порадовал гремлинов, детей земли. А искаженный, смешанный с энергией жизни и воды. Сразу три стихии сплелись в одном месте, и много лет земля пузырилась тут без всякого присмотра. Ступи на нее, и увидишь странное: рыхлые камни вырастают из-под земли как гигантские овальные грибы размером с дома, растут и умирают, как живые. Живые камни тверды и вместе с тем рыхлы: поддаются нажиму пальцев, но с трудом отобьешь кусок даже киркой. Земля вокруг них вздыхает под ногами, пружинит, как густой и единый покров мха...

Минуло почти столетие, и на Ничейные земли пришли Изгнатели. Орден спасал человечество, очищал регион за регионом от выплесков и пузырей хаоса, от проклятых, искаженных зон. И от чудовищ, порожденных ими. Изгнатели навели порядок: оградили двойным кольцом Руинделл, страшный проклятый город, который целиком поглотил радужный пузырь. Восстановили брошенные после катаклизма Сторожевые башни и заново устроили присмотр за жизнью древних Холмов. Уничтожили тех, кто за прошедшие столетия выбрался из захоронений, и особо страшных тварей, которые завелись сами по себе, под воздействием магии Холмов. Возобновили транзитное поселение на перекрестке четырех торговых трактов - на его месте и вырос теперь Мэннивей. Двадцать пять лет Изгнатели методично очищали Ничейные земли. В самих землях не было ценности, все делалось ради поддержания торговых трактов пригодными к путешествию, и, главное, чтобы не оставлять без присмотра древние Холмы. Чтобы никто из древних владык не выбрался из заточения.