Книга и братство

Конечно, как Джин Кэмбес, она занималась массой всяких дел, но не тем единственным, великим, о котором мечтала Джин Ковиц. Была секретарем члена парламента, издавала журнал, состояла во множестве комитетов, написала книгу о феминизме. Будучи супругой дипломата, вела дом с обширной прислугой и бурную светскую жизнь, которая к тому же давала важную информацию. Она и сама была бы превосходным дипломатом и несомненно воображала себя в этой должности и то, насколько бы все изменилось, будь она послом, министром, редактором «Таймс». Как же она могла, думал он, не воспользоваться шансом вырваться на свободу, чем бы ни обернулась история с Краймондом? Возможно, Краймонд нужен ей лишь как трамплин для успешной карьеры? Приятно ли ему будет думать так? Дункан застонал, ощущая, узнавая запах рвущейся, бурля, наружу всей той старой убийственной ревности и ненависти, которые были заперты глубоко, в опасной ядерной капсуле, надолго затопленной в самой мрачной океанической пещере души. Легко было тогда, в промежутке, который сейчас уже начал становиться частью истории, высокомерно рассуждать о бесполезности ревности, ее бессмысленности и несерьезности. За последние двенадцать часов прошла и закончилась эпоха, и уже можно оглянуться на нее, иную и завершенную. Ревность теперь была его учителем, и в ее свете он увидел правду, что Джин любила Краймонда беспредельной любовью, любовью абсолютной, как смерть, в сравнении с которой свобода была для нее ничто. Она действительно станет, если Краймонд потребует, его рабыней; и, учитывая все это, она не преувеличивала, говоря об уходе к нему как о чем-то смертельно опасном. Какой все было тщетной суетой, все стремления его жизни, все дела и надежды… Теперь ей был дан, и причем самим Краймондом, второй шанс. Ибо Дункан ни на миг не сомневался, что Краймонд явился на бал, чтобы увести ее.

Все началось очень давно. Джин отрицала (но как он мог быть уверен в этом, как она могла быть уверена?), что любила Краймонда в то время, когда все они были молоды, когда Синклер Кертленд был единственным, кто водил ее на танцы, когда все они с такой надеждой смотрели в будущее и были такими свободными. Конечно, Краймонд не оставил ее равнодушной, он никого из них не оставлял равнодушным, от него многого ждали, даже, может, больше, чем от Джерарда. И как мало они добились, все они, в сравнении с высотами, каких надеялись и стремились тогда достичь! Краймонд тоже мало чего добился, во всяком случае так и не преуспел. В определенный период они все слишком много говорили о Краймонде, отчасти, вероятно, потому, что он единственный из их группы сохранил приверженность крайней форме левого идеализма, которым они когда-то увлекались. Что-то со всеми ними произошло, когда погиб Синклер. Он был «золотой мальчик», самый молодой из них, всеобщий баловень, шутник, любимец Джерарда, который (а вовсе не Краймонд) был лидером; только, конечно, они обходились без лидера, поскольку каждый был такой выдающейся личностью и чрезвычайно высоко ставил себя. После смерти Синклера они как будто разошлись на какое-то время, взгляды их изменились, они были заняты карьерой, путешествиями, поисками спутниц жизни. Дункан и Робин недолго оставались в Оксфорде, но потом устроились в Лондоне: Робин в клинике Университетского колледжа, а Джерард в министерстве иностранных дел. Прошло время, Дункан женился на Джин, говорил ей о счастье и был совершенно счастлив, обладая этой красивой восхитительной женщиной, которую тихо обожал в те годы, когда ее окружала другая компания. Краймонд постепенно стал заметной фигурой среди левых политиков, уважаемым или, напротив, печально известным теоретиком, автором «спорных» книг, кандидатом в члены парламента. Он был и остался с тех пор наиболее знаменитым из их изначальной группы. Краймонд был простого происхождения, чем очень гордился, сыном почтальона и родился в деревне в графстве Галловей. Убедил всех, что не принадлежит к избалованным, оторванным от жизни интеллектуалам. Джин, чьи взгляды ощутимо полевели по сравнению с дункановскими, одно время была откровенной сторонницей Краймонда, даже стала одной из его ассистенток. Писала для него памфлеты о положении, занимаемом женщинами в профсоюзах. Когда тот боролся за место в парламенте (неудачно), она была секретарем его доверенного лица. Что-то должно было тогда начаться, в то время, когда Краймонд был таким важным, таким известным, звездой, фаворитом молодежи. Позже, после первого возвращения, она рассказала Дункану, что в те ранние годы должна была бороться со своим чувством и в конце концов бежала от Краймонда, чтобы не находиться с ним рядом. Уверяла (но насколько искренне?), что никогда не была его любовницей. Времена снова переменились. Дункан покинул академический мир и был теперь на дипломатической службе, Робин (позднее возвратившийся в Лондон) обосновался в Америке в Университете Джона Хопкинса, Джерард — в министерстве финансов, Маркус Филд (потрясший их своим обращением) — в духовной семинарии, Дженкин учительствовал в Уэльсе, Роуз — журналисткой в Йорке, где жила у своих северных родственников. Меньше было слышно о Краймонде, говорили, что он становится «спокойней», более склонен к рефлексии, что взглядов придерживается уже не столь крайних, что даже подумывает об университетской должности.

Дункан никогда особо не любил Краймонда во времена их молодости, считал его тщеславным, и его раздражало, что тот пользовался авторитетом у других. Он сдерживал свою неприязнь, потому что дружил с его друзьями и потому, что уже тогда интуитивно опасался его. Оба они были шотландцами, но дункановские предки с Северного нагорья давно нашли дорогу в Лондон. Когда Джин стала восхищаться Краймондом и даже работать на него, Дункан испытал легкую ревность, но особо не встревожился, как следовало бы. Он был рад, услышав о том, что Краймонд исчез из Лондона и, по слухам, уехал в Америку, а оттуда в Австралию. Прошло время. Дункана направили в Мадрид, потом в Женеву. Потом на временную должность в Дублин, прежде чем перевести (как обещали) на долгожданную и очень высокую в Восточной Европе. Джин была расстроена, что придется ехать в Ирландию, которую считала застойным болотом, но вскоре увидела, что Дублин вполне занятный город; больше того, Дункан и Джин даже влюбились в страну до такой степени, что приобрели замок в графстве Уиклоу. В те времена недвижимость в Ирландии стоила удивительно дешево, и замок (по подсказке их друга-писателя Доминика Моранти) был «импульсивной покупкой» Джин, которая нашла его, полюбила и придумала купить, раз он стоил так дешево. Дункан сперва ворчал на нее, но, увидев, что они приобрели, похвалил. Замок, который в проспектах фигурировал как «предположительно очень древний», выстроенный из старых каменных блоков одной или нескольких руин, был, судя по разным особенностям архитектуры, построен, несомненно, в конце девятнадцатого века. Когда-то, возможно, от него шел сложенный из неотесанного камня и кирпича арочный переход к стоящей рядом и явно древней каменной хижине. В башне были прекрасные деревянные полы и чугунная витая лестница, и оба строения значительно «осовременены». Электричества не было (что вызвало восторг Джин), зато имелась канализация с дренажом и отстойником. Насос, легко отремонтированный, качал воду наверх из старого колодца в хижине. Прежний владелец, к тому времени умерший, бывший, как им сказали, «художник» наезжал нерегулярно и последний раз был совсем недавно, так что внутри все было хотя и примитивно, а теперь и голо, без обстановки, но жить вполне можно. Несколько очагов, торф в ближней деревне и множество бесхозного валежника. Джин представляла, как они будут жить здесь в утонченной романтической простоте при свете масляных ламп и горящих дров, искала подходящую деревенскую мебель. Из замка открывался прекрасный вид на две снежные горные вершины, а из верхней комнаты и спальни — на море вдалеке. Жилая часть состояла лишь из двух этажей, но пустая верхушка башни над ними поднималась на внушительную высоту. Дункан восхищался этим местом, а еще радовался тому, что новая игрушка должна была отвлечь Джин от участия в предполагаемой кампании в поддержку контрацепции и абортов, несколько несовместимого с их принадлежностью к дипломатическим кругам.

Стояло лето, ирландское лето, в кои-то веки сухое и теплое, и уик-энды они проводили в замке, занимаясь его обустройством, иногда отправлялись на местные аукционы, чтобы прикупить мебель. Это было счастливое время. Замок стоял в миниатюрной долине, теперь тоже принадлежавшей им, среди общипанных овцами лугов. Тут бежал небольшой ручей, росла тополиная роща, повсюду дикие фуксии и вероника. Они, конечно, посетили многие уголки этой прекрасной маленькой страны, где прежде не бывали, и Джин решила, что они должны написать свой путеводитель по Ирландии, объявив все имеющиеся «безнадежными». Они побывали в Башне Джойса [29] и Башне Йейтса [30] . Теперь у них тоже была башня, которую, сказала Джин, следует назвать Башней Дункана. Однако им была не судьба долго наслаждаться спокойной жизнью в башне Дункана. На одном из обедов неожиданно упомянули имя Краймонда. Кто-то со смешком сказал, что тот «приезжает, чтобы разрешить ирландский вопрос». Собирается написать нечто длинное об Ирландии и намерен поселиться в Дублине на остаток лета. Дункан не забыл, как у жены, услышавшей новость, лицо буквально исказилось от радости.

29

Т.н. Башня Джойса расположена в 13 милях от Дублина; Джеймс Джойс (1882–1941) гостил там одно время у ее хозяина, поэта Оливера Гогарти. Ныне в комнате, где жил Джойс, расположен его музей.

30

Средневековая ирландская каменная крепость в графстве Голуэй, долгое время в ней жил У. Б. Йейтс (1865–1939) с семьей; впоследствии стала музеем поэта.

Дункана поразило, каким несчастным он тут же себя почувствовал при мысли, что Краймонд будет в Дублине. Почти как в детстве, если бы ему вдруг сказали, что отныне лишают всех игрушек и развлечений. Когда вскоре после этого Краймонд приехал и поселился в квартире на северном конце Гардинер-стрит, Дункан с любезностью почти чрезмерной изобразил, как ему приятно видеть старого приятеля по колледжу. Представил Краймонда всем своим любимым ирландцам (включая Моранти), и того приняли с распростертыми объятиями, как близкого друга уже популярных здесь Дункана и Джин. Дункан находил свою дипломатическую должность сложной и обременительной. Посол лежал в больнице, и буквально всем приходилось заниматься самому. Отношения между Дублином и Лондоном, и без того никогда не бывшие мирными, переживали особенно «деликатный» период. Два премьер-министра, затеявшие нечто (иначе, внесшие «инициативу», как эти обычно бесполезные затеи именовали для приличия), подвергались нападениям не только со стороны оппозиционных партий, но и группировок в собственных. Надо было ехать в Лондон. Он был занят по горло, голова была постоянно занята делами, так что думать о Краймонде было некогда. А Краймонд между тем перебрался на новую квартиру в Дун-Лэаре с видом на Дублинский залив и устроил прием, пригласив и Дункана с Джин, на который, поскольку Дункан был занят, Джин отправилась одна. Краймонд уже стал вызывать интерес в обществе и, похоже, делал успехи в овладении гэльским. Его политические взгляды, по крайней мере в отношении Ирландии, признавали «здравыми»; а поскольку круг дублинских интеллектуалов был тесен и переполнен сплетнями, Дункан волей-неволей часто слышал его имя.

Дункан, играя роль «друга», конечно, пригласил его на небольшую летнюю вечеринку в башне. Краймонд восхищался окрестностями, вел себя свободно, веселился, как мальчишка, что, как видел Дункан, другие гости оценили. Джин рассказывала о находках по части мебели, о переделке кухни, о том, что они тут посадят, не «сад», разумеется, потому что он тут не к месту, а какие-то кусты и разобьют дорожки. Краймонд был полон идей. Дункан услышал ненароком, как один из гостей пригласил Краймонда и Джин посетить садовый центр близ его загородного коттеджа, где можно приобрести старинную брусчатку для дорожек, садовую скульптуру — обязательно статуи, непременно, статуя привлекает взгляд и смотрится таинственно среди тополей, не так ли? Краймонд продолжал рассуждать о статуях. Гости напились и безудержно смеялись. Дункан заподозрил, что Краймонд, сомнительно чтобы пьяный и вообще не слишком компанейский по натуре, просто ломает комедию. На другой день Дункан должен был ехать в Лондон. Когда он вернулся, Джин рассказала, что вместе с Краймондом была в садовом центре и заказала брусчатку, купила несколько кустов роз и газонокосилку. После этого иногда в его отсутствие, а иногда и при нем Джин присоединялась к Краймонду и они уезжали на взятой Краймондом напрокат машине осматривать знаменитые места. Однажды они отправились в Клонмакнойс [31] , где Дункан еще не бывал, и вернулись довольно поздно. Иногда с ними были (говорила Джин) другие люди, иногда нет. Джин и Краймонд решили осуществить идею написать путеводитель по Ирландии. В этот период Джин постоянно была возбуждена и в прекрасном настроении. Дункан то и дело вглядывался в ее лицо, изучая с почти болезненным напряжением, и видел в нем радость, вызванную другим мужчиной, и ее старание скрыть эту радость.

31

Основанный в VI веке монастырь в Ирландии.

Новому человеку или туристу Ирландия видится просто очаровательной. Но она еще и остров, разделенный, бурлящий, полный старых демонов и давней ненависти. Все это тяжким бременем ложилось на плечи Дункана в его каждодневной работе, и тем тяжелее, чем больше он любил и лучше узнавал страну. Вскоре обнаружилось, и это тоже расстроило Дункана, который готов был выйти из себя по любому поводу, связанному с Краймондом, что тот, хотя и вряд ли был прежде в Ирландии, знает об острове куда больше Дункана. Любой, кто глубоко интересуется Ирландией, должен и глубоко интересоваться ее историей. Оказалось, Краймонд просто ходячая энциклопедия по истории Ирландии. Приходилось выслушивать Краймонда, разглагольствовавшего перед довольной аудиторией о Парнелле, Вольфе Тоне, даже о Кухулине [32] . Дункану не доставляло удовольствия слушать, как Краймонд с большей, чем когда-либо, показной смелостью высказывает свои республиканские взгляды, а глумление Краймонда над британским правительством в его присутствии казалось преднамеренно вызывающей бестактностью. Дункан не реагировал на провокацию, он наблюдал, изучал лицо жены и спокойно слушал ее, когда она предлагала высказаться о теориях Краймонда относительно Ирландии.

32

Парнелл и Тон — национальные герои, борцы за независимость Ирландии от Англии: Парнелл, Чарльз (1846–1891) — ирландский политический деятель националистического толка; Вольф Тон, Теобальд (1763–1798) — ирландский публицист, политик, отец ирландского республиканизма, покончил с собой в английской тюрьме; Кухулин («пес Куланна») — в ирландской мифоэпической традиции герой, центральный персонаж саг героического (уладского) цикла.

Дункана, подавленного подозрениями и ненавистью, несчастного от страха и отвращения к собственному малодушию и ничтожеству, подтолкнул к действию случай, того рода случай, какие происходят в подобных ситуациях. Он, разумеется, задавался вопросом, какие еще дела есть у Джин и Краймонда, кроме как ездить в его машине осматривать руины замков и посещать садовые центры. Одним воскресным утром, когда Дункан и Джин проводили уик-энд в башне, Джин ушла пораньше: она давно задумала перегородить ручей, чтобы образовалась заводь или озерцо. Дункан собирался пойти помочь ей после завтрака, который она, скоро вернувшись, должна была приготовить. Солнце сияло. Дункан стоял у окна их спальни наверху и смотрел на сверкающий треугольник голубого моря между шелковисто-зеленых склонов гор. На небе не было ни облачка, заливался жаворонок, бормотал ручей. Они до сих пор говорили друг другу, лежа в постели: «послушай, как поет ручей». Он видел жену внизу, в закатанных штанах, босую, наклонясь, стоящую в воде, она выпрямилась и помахала ему. Казалось, что еще нужно для полного счастья, того счастья, которое, он это прекрасно знал, было возможно; но только он жил в настоящем аду. Он помахал ей в ответ. Отвернулся от окна, щурясь от яркого солнца и слепящего моря, и взглянул на разворошенную постель, в которой они спали вместе. Они давно уже не надеялись завести ребенка, перестали ходить к врачам, которые предлагали лишь разные бесполезные объяснения. И тут он заметил что-то сбоку на полу их закругленной комнаты, что-то маленькое и неясное на досках у слегка неровного темного камня стены. Подошел и поднял. Невесомое, тусклое, тонкое. Он стиснул это в руке, сердце бешено заколотилось, и он тяжело опустился на низкий диван-кровать. Раскрыл ладонь и стал разглядывать то, что лежало на ней. Это мог быть клочок пыли, но нет, это были волосы, рыжеватые, будто человек, мужчина, причесавшись, снял с расчески застрявшие в ней волосы и небрежно бросил на пол. В башню никто не приходил убираться или стирать пыль, доставить продукты или что-то починить, ни у кого не было ключа от башни, кроме него и Джин. Волосы были ни его и ни Джин, они у них темные, это были рыжие волосы Краймонда.

Джин крикнула снизу, что завтрак готов. Дункан положил шарик волос в карман, спустился и с улыбкой слушал, что Джин придумала насчет запруды. Он съел яйцо в мешочек, вышел с ней вместе помогать двигать камни и копать, потом смотрел, как она радуется, когда вода начала заполнять яму. Позже тем же утром он объявил, что ближе к концу недели ему нужно будет на два дня слетать в Лондон. Когда пришло время отъезда, Джин, как обычно, отвезла его в аэропорт. Оставшись один, он накупил сэндвичей, взял машину напрокат и кружной дорогой отправился к местечку на склоне горы, которое приглядел заранее, где сам он был невидим за разросшимся утесником и поваленными деревьями в гуще плюща, а ему открывался вид на башню в долине внизу. Остановив машину, он взобрался по склону, заполз за стволы, где высокий плющ образовал живую стену, и устроился поудобней так, чтобы, опершись спиной о поваленное дерево, можно было сквозь листву плюща и цветущий утесник наблюдать за башней и ведущей к ней ухабистой дорогой. Достал из футляра полевой бинокль, повесил на шею и стал ждать, охваченный отвратительным, мучительным возбуждением. Ничего не происходило, никто не появлялся. Плющ тоже был в цвету, и множество пчел летало над его желтоватыми цветками, ползало по пестрым тычинкам. Густой пыльный запах плюща мешался с кокосовым запахом утесника. День был в разгаре. Солнце палило; он снял пиджак, взмокнув. Тело было тяжелым и громоздким; было душно, и он задыхался. Скоро то, чем он занимался, стало настолько ему противно, что он встал и спустился вниз.

По дороге вдоль берега он направился на юг, доехал до Уиклоу и снял комнату в маленькой гостинице. В ней не было ни бара, ни ресторана, и он отправился в паб по соседству и заказал виски. Потом обнаружил сэндвичи, купленные еще в аэропорту, съел один и выпил еще. Вытащил из кармана волосы Краймонда и взглянул на них. Конечно, он считал, что, возможно, происходит что-то серьезное; смутные догадки — это жизнь, неоспоримое доказательство — смерть. Ну, думал он, не торопясь убеждаться, доказательства у него нет. Джин и Краймонд могли подняться в спальню полюбоваться открывающимся оттуда видом на море. Но Джин никогда не говорила, что заходила в башню с Краймондом. Он не мог решить, повторить назавтра свою кошмарную вигилию или нет. Лучше, наверное, вернуться в их квартиру на Парнелл-стрит. Он не думал, что что-нибудь произойдет здесь. Если эти двое встретятся, то наверняка в квартире Краймонда; разве что в его квартире на верхнем этаже дома на морской набережной бывает слишком людно. Нет, если это и произойдет где-то, то только в башне. Но к чему эта суета, думал он по мере того, как вечерело и бар наполнялся посетителями, к чему искать неприятности на свою голову? Скоро мы будем где-то в другом месте, это просто эпизод, подобное случается с каждым. Но чувство говорило: он просто хочет удостовериться, если это есть между ними, он должен знать… а потом сможет сдаться, примириться, закрыть глаза. Почему он должен позволять этой парочке мучить его? Он сейчас ничего не скажет Джин. Просто не будет обращать на это внимание.

Ему стало жалко себя, какой он несчастный и брошенный, и это на время принесло утешение. Увидел себя со стороны: здоровенный сгорбившийся человек, мрачный, со спутанными темными вьющимися волосами и крупным пылающим красным лицом, набравшийся до безобразия среди толпы ирландцев (женщин в баре, конечно же, не было), которые тоже все были не менее пьяны. Жены, думал он, обманывают их, можно не сомневаться, и они обманывают своих жен, так о чем он скулит, все мы подлые, мерзкие, отвратительные греховодники, клейма негде ставить, лжецы и предатели, а может, еще и убийцы, которые заслуживают, чтобы их истребили, как крыс, или сожгли живьем. И однако вот мы сидим здесь, пьем вместе — эка важность! — он никогда не обманывал Джин, но разве иногда не хотелось? А теперь, возможно, тоже станет, они, как говорится, пойдут каждый своей дорожкой. И, слыша вокруг себя веселые добрые ирландские голоса, он сам начал думать по-ирландски и говорить про себя с ирландским акцентом. Так к чему теперь волноваться, если его дорогая женушка — чертова шлюха, к чему беспокоиться, что там у нее с этим парнем, или хотеть убить его за это, конечно же, у них то же, что и у всех нас, грязных животных, не лучше ли сидеть спокойно и пить, и само виски не лучше ли Бога? Рядом, бок о бок, сидели люди, толкая, разговаривая с ним, он тоже говорил с ними, пока наконец не стал замкнутым и задумчивым, и побрел, пошатываясь, в гостиницу и завалился спать.