Книга и братство

Дженкин притащил Джерарда к «сентиментальному» шатру, в котором он танцевал с Роуз и где теперь звучала музыка более зажигательная. Играли бешеную «восьмерку» [17] , но обширный помост был почти пуст: публика, окружив его плотным кольцом, наблюдала за восемью явными мастерами этого танца в центре помоста, каждый из которых был в килте. Одним из этих танцоров был Краймонд. Было очевидно, кто из кружащихся фигур его партнерша. Джин Кэмбес подняла подол длинной красной накидки выше талии, перехваченной ремешком, открыв ноги в черных чулках, разлетающаяся юбка билась чуть ниже колен. Ее узкое ястребиное лицо, обычно бледное, как слоновая кость, пылало и покрылось капельками пота, несколько прядок из вихря темных прямых волос до плеч прилипли ко лбу. Прекрасная иудейская голова, в которой всегда было столько величия и столько холода, сейчас, с этими огромными черными пристальными глазами, поражала какой-то свирепой восточной страстностью. Она кружилась, не поворачивая головы, маленькие ножки в туфельках на низком каблуке, казалось, летали по воздуху, и только когда ее взгляд встречал взгляд партнера, ее сверкающие глаза вспыхивали неулыбчивым огнем. Губы были приоткрыты, но не потому, что ей не хватало воздуха, а как бы выражая ненасытность ее натуры. Краймонд ничуть не вспотел. Как всегда, невозмутимый, бледный, непроницаемый, даже строгий, только слегка веснушчатая кожа, обыкновенно желтоватая и, так сказать, рыхлая, сейчас блестела и обтянула лицо. Волосы, слегка волнистые и длинноватые, когда-то огненно-рыжие, а теперь поблекшие, плотно прилегали к голове, ни единой отбившейся пряди. Светло-голубые глаза не смотрели на партнершу, а когда он оказывался лицом к ней, не меняли холодного, даже мрачного выражения. Тонкие губы поджаты, отчего рот походил на прямую твердую линию. Выдающимся тонким носом он походил на смотрящего на него Джерарда, на одного из множества высоких куросов [18] в Музее Акрополя, только без их загадочной улыбки. Краймонд танцевал хорошо, не самозабвенно, но со знанием дела, корпус прямо, плечи отведены назад, как натянутый лук, и в то же время упруго и легко, как прыгающая собака. Живописный наряд тоже оставался безупречен: изысканная белая рубашка, облегающий черный бархатный жилет с серебряными пуговицами, спорран, качающийся у колен, с серебряной рукояткой дерк [19] на должном месте в носке, башмаки с пряжками. Его товарищи, все отличные танцоры, выглядели не меньшими франтами, но лишь один Краймонд не расстегнул пуговок на рубашке. Тяжелые килты в плотную складку сзади раскачивались и кружились, подчеркивая равнодушие своих обладателей к земному притяжению.

17

Быстрый шотландский танец для восьми танцующих.

18

Древнегреческие скульптуры юношей.

19

Спорран — отделанная мехом кожаная сумка с кисточками; дерк — кинжал шотландского горца.

Дженкин несколько секунд смотрел на Джерарда, чтобы убедиться, что зрелище произвело должное впечатление на его друга, потом повернулся к танцующим. Пробормотал:

— Рад, что увидел такое. Он как Шива.

Джерард шикнул на него:

— Помолчи…

Сравнение было не столь уж нелепо.

Музыка резко оборвалась. Танцоры застыли на месте с поднятыми руками; потом с серьезным видом поклонились друг другу. Завороженные зрители пришли в себя и засмеялись, зааплодировали, затопали ногами. Оркестр тут же заиграл снова, теперь слащавую «Всегда», и помост заполнили танцующие пары. Краймонд и Джин, которые стояли, подняв руки и не сводя глаз друг с друга, сделали шаг навстречу и растворились среди танцующих.

— Что это был за тартан? [20] — спросил Дженкин Джерарда, когда они шли обратно.

— «Макферсон».

— Откуда тебе известно?

— Он мне как-то сказал, он имеет право его носить.

— Я думал, не имеет значения, какой узор, лишь бы древний.

— Нет, это соблюдается тщательно. Где Дункан?

— Не знаю. Как только увидел их пляску, помчался к тебе. Не хотелось, чтобы ты пропустил такое.

— Очень мило с твоей стороны, что оторвался, сбегал за мной, — сказал Джерард с легким раздражением.

20

Орнамент ткани, из которой изготавливают килты. Разные сочетания цвета клеток обозначают принадлежность к определенным шотландским родам или кланам.

Дженкин не обратил внимания на раздражение и спросил:

— Разделимся и поищем Дункана? Здесь я его не вижу.

— Похоже…

— Дело зашло уже слишком далеко.

— Вряд ли Дункан будет рад увидеть нас.

— Не думаешь, что стоило бы походить за ним. Последить?

— Нет.

Какая-то женщина неожиданно обратила внимание на Гулливера.

Расправившись почти со всеми сэндвичами с огурцом, он почувствовал себя намного лучше, совершенно даже не пьяным, и появилось безумное желание танцевать. Он бродил, ища не Тамар (о ней он успел забыть), а какую-нибудь девушку, чей партнер благополучно отключился и валяется где-нибудь под кустом в пьяном беспамятстве. Однако девушки, хотя и сами выглядели сильно навеселе, а то и совершенно пьяными, не отпускали своих мужчин. Уже не оставалось сомнений, что занимается заря, что свет, который по-настоящему всю ночь не покидал небосклона, начинает переходить в дневной. Запели какие-то кошмарные птицы, и из лесу за лугами донеся однообразный зов кукушки. Торопясь ухватить конец уходящей ночи, Гулливер вышел к шатру, где играла поп-группа и где, казалось, еще царила тьма среди вспыхивающей иллюминации и шума. Сами музыканты уже ушли, а их музыка продолжала греметь из магнитофона. Тут веселье приняло самые необузданные формы, и танцы больше походили на акробатику, молодежь будто охватило отчаяние, когда она ощутила утреннюю свежесть. Парни сбросили пиджаки, кое-кто и рубашки, девицы задрали подолы и расстегнули застежки. После прежней строгости облика они смотрелись нелепо, как в маскарадных костюмах. Глядя друг на друга дикими глазами и разинув рты, пары прыгали, приседали, крутились, строили рожи, размахивали руками, ногами; все это, подумал Гулливер, похоже скорее на сцену из Дантова «Ада», нежели на выражение весеннего восторга беззаботной юности.

— Эй, Гулл, потанцуй со мной! А то я уже целый час без кавалера!

Это была Лили Бойн.

В тот же миг ее хрупкие руки обхватили его талию, и они, кружась, а точней, бешено вертясь, вихрем влетели в середину гремящего мальштрема.

Гулливер, конечно, был знаком с Лили через «других», но он никогда не испытывал к ней интереса, разве что в какой-то момент, когда кто-то отозвался о ней как о «кокотке». Она представлялась ему жалкой личностью, чьи постоянные претензии были попросту нескромны. Сейчас Лили была похожа на маленького сумасшедшего пирата, может, юнгу на пиратском корабле в некой пантомиме. Оранжевые шальвары закатаны, открывая тонкие голые ноги, белая блузка расстегнута, пояс, серебристый шарф, золотые цепочки исчезли, где-то брошенные вместе с сумочкой, Лили не помнила где. Лицо, красное от напряжения и от выпитого, было в разноцветных жирных разводах растаявшей косметики и напоминало размякшую восковую маску. Серебристая помада размазалась вокруг губ, отчего ее рот выглядел карикатурно огромным, как у клоуна. По мере того как они танцевали, не дотрагиваясь друг до друга, то сближаясь, то расходясь, неистово подпрыгивая, наталкиваясь на других танцующих, о которых совершенно забыли, скалясь, смотря друг на друга, задыхаясь, связанные безумно горящим взглядом, Гулливер почувствовал, что нашел в Лили прекрасную партнершу. Отклоняясь от него, делая пируэты, подпрыгивая, кружа вокруг него, воздевая руки в иератическом жесте, как жрица в трансе, она, видимо, что-то говорила, во всяком случае, губы ее были раскрыты и шевелились, но он за грохотом не слышал ни слова. Лишь, как безумный, кивал, что-то крича в бурю ошеломительного шума, какие-то бессмысленные восклицания, не слышные даже ему самому.

Тамар так и не нашла Конрада, но нашла Дункана. Тот еще раньше потерял след Джин, засидевшись за выпивкой, а та направилась туда, где гремела музыка. Вскоре какой-то услужливый доброжелатель сообщил ему о присутствии на празднике Краймонда. Возможно, тот же человек уже предупредил Джин; или, предположил он позже, Джин с самого начала знала об этом? После недолгих поисков он стал свидетелем, оставаясь незамеченным, конца «восьмерки», за которым наблюдали и Джерард с Дженкином, и увидел, как Джин и Краймонд вместе исчезли до начала очередного танца. После чего он двинулся в один из баров: напиться до чертиков, чтобы заглушить боль и злость, а еще страх самого худшего. Ему не хотелось на этой стадии наткнуться на жену; и когда, еще позже, в шатре «старомодных» появились Джин с Краймондом и присоединились к танцующим, он сгорбился в относительной темноте в углу, получая мучительное удовлетворение от того, что мог следить за ними, сам оставаясь невидимым.

Тамар, все еще искавшая Конрада, но теперь очень уставшая и продрогшая, к тому же несчастная, потому что где-то забыла кашемировую шаль, зашла в шатер и сразу заметила Джин, танцующую с Краймондом. Она знала, что между Джин и Краймондом было что-то «такое» много лет назад, но как-то никогда не задумывалась над этим и относилась к этому как к делу прошлому. Но то, что она увидела, удивило и шокировало ее, а потом заставило почувствовать какой-то страх и боль ревности. Джин долго играла очень важную роль в жизни Тамар; можно даже сказать, что подростком она была «влюблена» в нее, чем осложняла Джин жизнь, о чем та не могла говорить ни с матерью Тамар, ни даже с Роуз или Пат. Дункана Тамар тоже любила, и ее регулярно приглашали на чай, а позже на что-нибудь покрепче. Секунду спустя Тамар, оглядев шатер, увидела Дункана, который сидел, положив руку на спинку стула перед ним, и, опершись подбородком о руку, напряженно следил за танцующими. Между ними проходили люди, заслоняя ее, танец закончился и начался новый, и Тамар, взволнованная увиденным, решила уйти. Однако Дункан заметил ее и помахал, призывая присоединиться к нему. Тамар почувствовала, что теперь не может уйти, и направилась к нему мимо сидящих и стоящих людей, перевернутых стульев, мимо столов, уставленных опустошенными бутылками, и села рядом. Опускаясь на стул, она оглянулась на помост и увидела, как Джин и Краймонд покидают шатер с другой стороны.

Дункан был громадиной, как говорится, «медведь» или «лев», массивный и высокий, с огромной головой и копной очень темных густых кудрявых волос, закрывавших шею. Широченные плечи, обычно согнутые, говорили о сдерживаемой, иногда угрожающей силе. Так что он производил впечатление человека не только умного, но и грозного. У него был большой нерешительный выразительный рот, темные глаза и странный взгляд, поскольку один глаз был почти целиком черным, будто зрачок расплылся за радужку. Он носил очки в темной оправе, смотрел иронично и скорей не смеялся, а хихикал.

— Привет, Тамар, хорошо проводишь время?

— Да, спасибо. Вы не видели Конрада? Конрада Ломаса? Ой… может, вы не знаете его.

— Да нет, знаю, встречал его у Джерарда, он приятель Леонарда, верно? Не видел. Он твой обожатель? А куда он пошел?

— Не представляю. Я сама виновата. Оставила его на минуту.

Чувствуя, что сейчас заплачет, она закрыла глаза ладонью.

— Очень жаль, малышка, — сказал Дункан. — Послушай, пойдем выпьем, а? Полегчает как тебе, так и мне.

Однако он не встал, а лишь передвинул ноги и еще ниже облокотился на стул перед ним, неожиданно засомневавшись, что сможет подняться. Смотрел на Тамар, думая, какая она до жалости худенькая, словно страдает анорексией, и с этими короткими прямыми волосами, разделенными пробором, похожа на четырнадцатилетнюю девчонку. Даже белое бальное платье не помогало; оно выглядело на ней как мешковатая комбинация. Она лучше смотрелась бы в обычной одежде: аккуратной блузке и юбке.

Тамар тревожно взглянула на Дункана. Она стала свидетельницей случившегося и теперь догадывалась о его страданиях, что больше смущало ее, нежели вызывало сочувствие. К тому же было ясно, что Дункан сильно пьян: лицо красное, дыхание тяжелое. Она боялась, что он в любой момент рухнет на пол, и тогда ей придется заботиться о нем.

Тут Дункан с трудом поднялся на ноги. Постоял секунду, покачиваясь, потом оперся о ее худенькое обнаженное плечо.

— Ну что, пойдем, поищем выпивку?

Они потащились к одному из выходов мимо помоста, вплотную к нему. Оркестр играл мелодию Кола Портера «Ночь и день».

— Ночь и день, — сказал Дункан. — Да. Давай потанцуем. Ты же потанцуешь со мной?

Он увлек ее на помост и, неожиданно отдавшись музыке, почувствовал, что его ноги перестали быть непослушными и, как дрессированные звери, способны исполнять затверженные движения. Танцевал он хорошо. Тамар позволила вести себя, позволила себе отдаться медленному печальному ритму, она танцевала, и это был ее первый танец за весь вечер. На глаза ей навернулись слезы, и она вытерла их о черный пиджак Дункана.