Книга МонеллыСобрание сочинений. Том II

Стирай своей левой ногой след твоей ноги правой.

Да не ведает правая рука того, что сотворила правая рука.

Не знай самого себя.

Не думай о своей свободе: забудь себя самого.

И Монелла еще сказала:

Я буду говорить тебе о моих словах.

Слова — тогда лишь слова, когда их говорят.

Слова сохраненные — мертвы и рождают заразу.

Слушай мои слова говоримые и не поступай по моим словам писаным.

Кончив так говорить средь равнины, Монелла умолкла и стала грустной; ибо она должна была вернуться в ночь.

И она сказала мне издали:

Забудь меня, и я буду возвращена тебе.

И я глядел на равнину и передо мной стали вставать сестры Монеллы.

Сестры Монеллы

Эгоистка

Через низкий плетень, окружавший серый школьный дом, на вершине прибрежной скалы, протянулась детская ручка со свертком, перевязанным розовой ленточкой.

— Возьми это сперва, — раздался голосок девочки. — Осторожно: это может рассыпаться. Потом ты мне поможешь.

Мелкий дождь однообразно падал в расселины каменных глыб, в маленькую, глубокую бухту и решетил волны у подножия скалы. Юнга, притаившийся у изгороди, подошел и прошептал:

— Ну, перелезай же поскорее!

Девочка закричала:

— Нет, нет, нет! Я не могу. Надо спрятать этот сверток; я хочу взять мои вещи с собой. Эгоист! Эгоист! Ты хорошо видишь, как я промокла из-за тебя!

Юнга отвернулся и схватил сверток.

Измокшая бумага лопнула, и в грязь полетели треугольные лоскутки из желтого и фиолетового шелка с тиснеными цветочками, бархатные ленточки, батистовые кукольные панталончики, пустое золотое сердечко с шарниром и новенькая катушка красных ниток. Девочка перелезла через плетень; она исцарапала себе руки об острые сучки, и губы ее дрожали.

— Вот, видишь, — сказала она. — Ты был так упрям. Теперь все мои вещи испорчены.

Ее носик сморщился, брови сошлись, рот вытянулся, и она стала плакать.

— Оставь меня, оставь меня! Я не хочу больше оставаться с тобой. Ступай. Я должна плакать из-за тебя. Я лучше вернусь к мадмуазель.

Потом она стала печально собирать вещи.

— Моя чудная катушка потерялась, — сказала она. — А я хотела вышить платьице Лили!

Из немилосердно раскрытого кармана ее коротенькой юбочки виднелась правильная фарфоровая головка с чудным париком светлых волос.

— Идем, — шепнул ей юнга. — Я уверен, что твоя мадмуазель уже ищет тебя.

Девочка дала вести себя, продолжая утирать глаза кулачками, выпачканными в чернилах.

— Что это сегодня опять? — спросил юнга. — Вчера ты уже не хотела.

— Она меня побила палкой от метлы, — сказала девочка, сжав губы. — Побила и заперла в угольный сарай с пауками и разной гадостью. Когда я вернусь, я положу метлу ей в кровать, я подожгу угольями ее дом и убью ее ножницами. Да. (Она надула губки). О! уведи меня, уведи меня далеко, чтоб я ее больше не видела. Я боюсь ее острого носа и ее очков. Я хорошо ей отомстила перед тем, как ушла. Представь себе, у нее на камине были портреты ее папы и мамы, в бархатных рамках. Старичье; не то, что моя мамочка. Да ты не можешь этого знать. Я их вымазала щавельной солью. Они будут ужасны. Так, хорошо ей! Ты мог бы, по крайней мере, мне ответить.

Юнга смотрел на море. Оно было темное и в тумане. Завеса дождя застилала всю бухту. Не видно было больше ни под- водных камней, ни буев. Минутами влажный саван, сотканный из льющихся нитками капель, дырявился кучками черных водорослей.

— Сегодня ночью нельзя будет пуститься в море, — сказал юнга. Нужно будет пойти в таможенный сарай: там есть сено.

— Я не хочу, там грязно! — крикнула девочка.

— Так как же? — сказал юнга. — Тебе разве хочется увидеться с твоей мадмуазель?

— Эгоист! — сказала девочка, заплакав навзрыд. — Я не знала, что ты такой. Боже мой, если б я знала! И как это я тебя со- всем, совсем не знала.

— Что ж? ты могла ведь не пойти. А кто звал меня тогда утром, когда я шел по дороге?

— Я? О, лгун! Я б не пошла, если б ты мне не сказал. Я боялась тебя. Я хочу вернуться. Я не хочу спать на сене. Я хочу в мою кроватку.

— Делай как хочешь, — сказал юнга.

Она пошла дальше, пожимая плечиками. Через минуту она сказала:

— Если я иду с тобой, так только потому, что промокла; уверяю тебя.

Сарай стоял на самом берегу, и с клочьев соломы, торчавших из-под дерна его крыши, тихонько стекала дождевая вода. Они оттолкнули от входа доску. В глубине было что-то вроде алькова, образованного крышками ящиков и наполненного сеном. Девочка села. Юнга укутал ей ноги по колени сухою травой.

— Это колет, — сказала она.

— Это греет, — сказал юнга.

Он уселся у дверей и следил за погодой. Сырость пронимала его дрожью.

— Тебе не холодно, по крайней мере? — сказала девочка. — Ты еще заболеешь потом, что я тогда стану делать!

Юнга покачал головой. Они сидели молча. Несмотря на то, что небо было закрыто тучами, чувствовалось наступление сумерек.

— Я голодна, — сказала девочка. — Сегодня у мадмуазель на ужин жареный гусь с каштанами. О! ты-то ни о чем не подумал. Я принесла пирожки с мясом. Из них сделалась каша. На! возьми!

Она протянула руку. Пальцы ее прилипли к холодному тесту.

— Я пойду поискать крабов, — сказал юнга. — Они водятся там, у Черных камней. Я возьму таможенную лодку внизу.

— Мне будет страшно одной.

— Ты не хочешь кушать?

Она ничего не ответила.

Юнга отряхнул с своей блузы солому и вышел. Серый дождь окутал его. Она услышала его шаги, шлепающие по грязи.

Потом были сильные порывы ветра и торжественная, ритмическая тишина ливня. Мрак становился все сильней и все грустней. Час ужина у мадмуазель прошел. Там под висячими масляными лампами все спали в белых кружевных постелях. Несколько чаек криком предвещали бурю. Вихрь за кружился, и морские валы стали бомбардировать расселины утеса. В ожидании своего ужина девочка уснула. Немного спустя она проснулась. Юнга, должно быть, играл с крабами. Какой эгоист! Она прекрасно знала, что лодки всегда плавают по воде. Люди тонут только, если у них нет лодки.