Книга первая. 3: Апологет – Ересиарх
Шрифт:
Всполохи из тоннеля почти не давали света, но глаза на удивление чётко различали предметы вокруг. Инквизитор наклонился, не сгибая одеревеневших ног, и ощупал фрагмент стены, на котором соскользнул по тоннелю. Камни оказались жёстко укреплены на толстом металлическом листе. На одном из камней с краю обнаружился выступ, напоминающий естественную неровность, но поддавшийся под нажимом.
Запорный механизм. Сам того не ведая, Герхард открыл выход из лишённого выходов склепа. Но кому и зачем могла понадобиться такая хитроумная система?
Времени на поиск ответов оставалось мало. Теплилась надежда, что стражники сочтут его мёртвым. Но подводить начинало собственное тело.
Отвернувшись от каменной «двери», инквизитор обнаружил, почему так пахнет книгами. Их здесь были
– Чернокнижие… – пробормотал инквизитор. Звук собственного голоса, хриплый, невнятный, прозвучал совершенно чужим.
Несколько узких бойниц в стене напротив горели ярко-белым. Сощурившись, Герхард приблизился. Глаза мало-помалу привыкали к свету.
Каждая бойница представляла собой проём, уходящий под наклоном вверх. Укреплённые по стенкам проёма выпуклые зеркала отражали свет солнца, впуская лучи в эту странную комнату. Там, наверху, вовсю сиял новый день.
На одном из столов инквизитор обнаружил маленький томик, собранный из страниц разного размера. Обложки у томика не было – казалось, страницы просто подшивались в книгу по мере накопления.
– «О природе человеческой и животной», – прочёл Герхард на первой странице.
Сгнившие нитки, некогда скреплявшие листы, осыпались трухой, и несколько страниц выскользнуло из пальцев. Мелькнуло изображение бычьей туши в разрезе, испещрённое неясными пометками.
Эти разрозненные записки на обрывках бумаги хрупко шелестели, когда инквизитор прятал томик за пазуху.
Собрав остатки сил, Герхард обшарил помещение и за расписной ширмой обнаружил самую обычную дверь. Она оказалась не заперта. Но, прежде чем выйти, Герхард внимательно оглядел стену, в которой был пробит тоннель.
По всей стене тянулись ровные ряды железных листов – точь-в-точь таких же, как и лежащий на полу. Ширина промежутков между листами, насколько Герхард мог судить, соответствовала ширине камеры-склепа.
Алые отблески всё ещё озаряли тоннель, будто врата в сам Ад распахнули свой алчный зев – для него, отступника, падшего, согревшего на груди еретическую книгу, а в сердце – предательское сомнение.
Инквизитор толкнул дверную створку дрожащими пальцами.
***
Там, за дверью, ничего не изменилось. Он прошёл через череду залов, освещённых так же, как предыдущий. Залы имели форму трапеции со скошенными смежными стенами – скорее всего, они опоясывали что-то по кругу. И бесконечные ряды железных люков недвусмысленно намекали – что.
Цепь комнат закончилась так же неожиданно, как началась. К очередной двери поднималась длинная вереница ступеней, грубо вырубленных в толще земли. Сама же дверь оказалась заложенной толстым засовом. Изнутри.
Герхард оглянулся на оставшуюся позади анфиладу. Из бойниц лился мягкий, почти нежный свет, скрадывавший грубые формы люков напротив. Кто бы ни запер эту дверь, он вышел иным путём. Или не вышел вовсе.
Эгельгарт поднял засов.
Дверь подалась под рукой инквизитора, выпуская его на свободу.
Глава 6
Волна чистого, напоённого запахом трав воздуха ударила ему в лицо, и он закашлялся – так непривычна была эта свежесть после душных замковых казематов. Вдох полной грудью закружил голову и помутил сознание. Ослабевшие ноги подгибались, и Герхард опустился на мягкую траву, привалившись к двери спиной. Чёрная пелена перед взором рассеялась, и он, наконец, сумел разглядеть, где очутился.
Стены Дармштадского замка едва просматривались сквозь густую лесную поросль, хотя до них было рукой подать. Сама же дверь оказалась искусно замаскирована в невысоком холмике, поросшем молодыми деревцами. Никаких троп к холмику не вело – кто бы ни ведал о существовании загадочного
подземелья, он уже много лет не посещал свою странную лабораторию. Очевидно, что назначением подземелья были именно исследования. Инквизитору достало увиденного – бесчисленных скелетов людей, животных и тех, кого язык не повернулся бы назвать ни тем и ни другим. Столов, усыпанных чертежами и изображениями, в которых разум отказывался признать рисунки с натуры. Инструментов, рядом с которыми палаческие орудия пыток казались смешными игрушками, и иссохших результатов работы этих инструментов – лиц со сморщенной кожей, скрюченных пальцев, сердец, чёрных от сухой гнили…Здесь, под свежим летним ветерком, все жуткие образы и всё произошедшее представали не более чем кошмаром. Но тонкая книга за пазухой всё так же холодила сердце, и спрятанный в рукаве бурый от крови кинжал был реальностью.
Герхард дал себе немного времени на отдых. Жажда терзала пересохшее горло, но ещё сильнее разум терзался страхом. Шпили замка баронов фон Франкенштейн прорезали небо в каком-то десятке шагов от него – инквизитор слышал, как во внутренних дворах стучат молотами плотники и перекрикиваются солдаты. В давешний свой визит сюда Герхард поразился масштабам преображения замка – повсюду сновали работники, укрепляя старинные башни и арки, возводя новые пристройки, латая прохудившуюся кровлю. Поместье фон Франкенштейн превращалось в настоящую крепость, откуда ослабевший, но всё ещё грозный род баронов графства Вюртемберг неусыпно следил за окрестными землями. Но вряд ли кому-то из рабочих или солдат могло прийти в голову по собственной воле обследовать мрачные казематы крепости, где каждый пленник навсегда исключался из числа живых, ещё не будучи мёртвым. И камеры-склепы, чьи гнетущие отрезанность и обречённость ощущались даже среди подземных коридоров, вряд ли могли считаться достойным изучения объектом. Никто не стал бы спускаться в них, и никто не поверил бы, что из склепа можно ускользнуть – кроме тех, кому были ведомы тайны железных люков. И Герхард молил Господа, чтобы эти люди сейчас находились где угодно, кроме замка фон Франкенштейн…
Кое-как поднявшись, инквизитор побрёл сквозь лес, удаляясь от величественных стен крепости. Он бежал что было сил – но замковый шум никак не желал стихать, подсказывая, что Герхард плетётся, едва переставляя ноги. Из-под сапог порскали кузнечики, жужжали цветными крыльями. Становилось всё жарче, солнце припекало сквозь кроны деревьев, и журчанье воды среди наступившего полдня прозвучало благословенным перезвоном.
Тоненький ручеёк бодро бежал по камням, и вода в нём оказалась восхитительно прохладной. Припав губами к ручью, инквизитор, как загнанное животное, хлебал кристально-прозрачную воду, погружал в неё лицо, зачерпывал ладонью и смачивал голову. Он пил, пока не пресытился живительной влагой. В звенящей воде искажённо отразилось его лицо – бледное, но чистое, с запавшими прозрачными глазами, будто утратившими свою глубокую голубизну. Слипшиеся мокрые волосы чёрным трауром окаймляли высокие скулы.
Герхард поднялся и тщательно утёр лицо рукавом, набросил капюшон и заткнул клинок за пояс – так, чтобы полы плаща надёжно скрывали оружие. Одежда, намокнув, отяжелела, но горло больше не царапало, вода оживила уставшее тело, и шаг инквизитора ускорился.
Лесок закончился неожиданно, будто давным-давно неведомый великан провёл здесь исполинской ладонью, сметая стволы и превращая бывшую опушку в поле. Желтовато-изумрудную равнину пересекала коричневая лента дороги. Герхард замер, укрывшись в зарослях подлеска, и приготовился к ожиданию.
Ждать пришлось недолго – в облачке пыли, неспешно катящаяся по дороге, показалась крестьянская телега. Гнедая лошадка, шлёпая губами, лениво перебирала копытами, игнорируя такие же ленивые удары хлыста.
Не раздумывая, Герхард выбрался из укрытия и зашагал к дороге. Возница, завидев приближающуюся фигуру в монашеском облачении, натянул вожжи.
– Здравствуй, добрый человек, – глухо проговорил инквизитор, – куда держишь путь?
– Домой, святой отец – в деревню свою еду из Дармштадта. Ярмарка сегодня в городе была, удачный день, – крестьянин широко улыбнулся.