Книга первая. 3: Апологет – Ересиарх

Знахарка работала молча, сосредоточенно. Пальцы у неё были сухие и холодные, но горящей коже этот холод был приятен. Перебирая мягкую шерсть кошки, Герхард невольно бросал взгляды на кинжал. Отмытое в ручье, оружие мирно поблёскивало – в свете фитиля лезвие казалось золотым.

– Неужели вам не страшно? – не выдержал Герхард.

– Ничуть, – усмехнулась знахарка, кивая на кошку, – Пёстрая чует недоброе. А вы ей понравились. Мазь, которой я обработала ваши раны, содержит сок травы девы Марии 8 , – заметив непонимающий взгляд Герхарда, она пояснила:

8

«Трава девы Марии» – народное название калуфера, известного также как девясил или пижма бальзамическая. Настой листьев калуфера был популярен в качестве средства для лечения ран и ушибов.

– Это растение не только помогает заживлению, но и отпугивает злые чары. И, кроме того, пока незваный гость любуется кошкой на пороге – я всегда могу огреть его по голове поленом.

Инквизитор поднял глаза и встретил смеющийся взгляд знахарки. Его истрескавшиеся губы непроизвольно сложились в улыбку.

Знахарка поставила перед ним кружку. Запахло пряным.

– Отвар плодов дикой розы. Выпейте, он поможет восстановить силы.

Герхард осушил кружку. Отвар оказался прохладным и оставлял во рту вяжущий вкус.

Знахарка потянулась к его одежде, валяющейся на полу.

– Нет, я… сам, – Герхард торопливо преодолел бесконечность от лавки до одежды и неловкими пальцами подобрал тунику с плащом, скомкав их в один тугой узел. Стряхнув с рубахи мусор, он набросил её на себя, вызвав осуждающий взгляд знахарки.

– Надеюсь, вы не собираетесь пуститься в дорогу сейчас же, – сурово сказала она.

Инквизитор покачал головой, всё ещё сжимая в руках одежду с глубоко запрятанной в ней книгой. Тело, не успевшее как следует отдохнуть за время сна в повозке, снова ощущалось чужим.

Знахарка откинула полог у очага и жестом указала инквизитору на скрываемую занавесью лежанку. Герхард устроился на шерстяных подстилках, сунув под голову свёрток с книгой.

– Я должна осмотреть вашу руку, – знахарка переставила плошку с фитилём поближе и осторожно взяла его запястье. Герхард заметил, как побелело её лицо, когда она сняла с раны холст.

Вопреки ожиданиям, знахарка не стала задавать вопросов. Бормоча под нос нечто, похожее на молитву, она щедро рассыпала на рану мелкую пушистую желтизну горлянки и споро переменила повязку, искоса поглядывая на Герхарда – будто удивляясь его равнодушному спокойствию.

Инквизитор смотрел в низкий потолок. В затылок острым углом впивалась спрятанная книга. Закопчённые доски раскачивались перед глазами, уплывая куда-то во тьму.

– Вам нужен покой, – прозвучал в ушах женский голос, – останьтесь здесь, я о вас позабочусь. Мой дом беден, но под этим кровом недужный всегда найдёт призор.

– Я не знаю… вашего имени, – пробормотал инквизитор.

– Меня зовут Хельтруда, – травница улыбнулась, собрав вокруг глаз лучики морщинок, – святой отец.

– Герхард, – выдохнул он, прежде чем снова забыться.

Глава 7

Бывший инквизитор провёл у знахарки три дня. Хельтруда жила бедно – её приземистая скромная лачуга едва вмещала скупые пожитки немолодой уже женщины. А того, что приносили благодарные односельчане, едва хватало, чтобы насытиться самой и прокормить Пёструю. Её жизнь была однообразна и сурова – а он ничем не мог ей помочь.

Помимо знахарства, Хельтруда, как и большинство жителей деревни, с утра и до заката трудилась в полях, отрабатывая повинность местному феодалу. Под вечер, когда солнце терялось в дымке дальнего леса, она возвращалась – покрасневшая, растрёпанная, с обветренным лицом. Они ели скупую похлёбку из воды с кусочками капусты, сдабривая её вчерашней кашей. А затем знахарка садилась у слюдяного окошка и бралась за рукоделие – шила и латала одежду, пряла грубую шерсть, чинила башмаки. И каждый раз, когда Герхард видел её за работой, его мысленный взор рисовал странную картину – простоволосая женщина, неуловимо похожая на Хельтруду чертами лица, сидит у костра, теребя в пальцах трут. На плечах женщины – чёрная шкура, и весёлый огонь выдёргивает из мрака разбросанные по земле кости и остывшие угли…

Раны на его спине заживали, но ни молитвы, ни притирания не помогали искалеченной руке. Под белой, сухой, как пергамент, кожей будто разлился огонь, а недвижные пальцы были немы к касаниям, и все усилия шевельнуть ими не давали проку. И Хельтруда, бережно накрывая страшную рану свежими листьями змеиной травы 9 , без слов подтверждала его самые худшие опасения.

О себе знахарка говорила неохотно, но в её глазах Герхард читал неподдельное тепло и заботу о госте – и слова сами рвались наружу. Эти краткие часы отдыха и разговоров растапливали душу инквизитора, и терзавшие сердце страхи ненадолго отступали.

9

«Змеиная трава» – подорожник. Название он получил из-за змеевидной формы «шапочки» с семенами.

Он рассказал ей всё – о предательстве Геликоны, о пытках, о побеге из замка. Тайной осталась лишь книга. Ведь, задумай кто-нибудь из его бывших собратьев выведать у женщины правду – и она наизусть прочтёт мучителю книгу, которую не видела в глаза. Достаточно было того, что травница приютила беглеца, и в большем риске не виделось смысла.

Герхард стал её гостем, но гостем нежеланным, гостем-призраком, тайной, которую нельзя было вечно скрывать. Он видел это в её глазах, когда вечерами она молилась у мерцающей лампадки. Пастыри терпимо относились к травницам, если те исправно посещали службы и блюли канон – но никогда не смогли бы закрыть глаза на того, кто укрывает беглого отступника и убийцу.

Ни ночью, ни днём, скрываясь от редких гостей за пологом, Герхард не переставал прислушиваться. Стук копыт, лай деревенской собаки, голос заглянувшего в дом соседа – все эти звуки он пропускал через себя, выискивая в каждом возможную угрозу и не снимая ладони с рукояти кинжала. Напряжение росло с каждым днём, подстёгивая бежать – бежать отсюда, сунуть голову во львиную пасть и выяснить, какая слава ходит о нём в окружении Дармштадского епископа… или узнать, что о случившемся бесславно забыли, похоронив память об инквизиторе Эгельгарте вместе с ним самим, якобы сгинувшим в казематах замка фон Франкенштейн.

И на исходе третьего дня ждать дальше стало невмочь.

Хельтруда вернулась с закатом. Она дышала полем, солнцем, скошенной травой, а в руке несла корзинку со свежими яйцами.

– Подарок от благодарной соседки, – улыбнулась она в ответ на вопросительный взгляд Герхарда, – у неё уже шестеро ртов каши просят. Больше не желает.

Инквизитор понимающе кивнул, глядя, как травница хлопочет у стола. Пёстрая вертелась вокруг её ног – казалось, и хозяйка, и кошка слаженно выполняют фигуры какого-то очень сложного танца. Того, который мог бы называться жизнью.

– Расскажи мне, – попросила Хельтруда, усаживаясь на лежанку с ним рядом, – расскажи ещё что-нибудь.

В её тоне, всегда ровном, неожиданно прозвучала такая пронзительная тоска, что у Герхарда ёкнуло сердце. Травница, должно быть, угадала его мысли – сегодня их последний разговор. Последняя иллюзия совместного уюта.

– Я пришёл в инквизицию как наёмник, – начал он. – Им нужны были сильные солдаты. Эти дети в сутанах совершенно не умеют воевать, а я… – его колючий от щетины подбородок искривила горькая усмешка, – а я видел то, что им и не снилось…