Книга птиц Восточной Африки

Редактор «Ивнинг ньюс» решил докопаться, кто автор. Вначале подумал: кто-то из своих, и следующим же утром на летучке начал с восхваления «Птиц одного полета». Сказал, что ему было интересно, сколько времени понадобится сотрудникам, чтобы оценить шутку, но теперь уже автору пора раскрыть инкогнито и начать пожинать лавры. Никто не встал, все молчали.

— Ну же, господа. Ведь это кто-то из вас. Такой труд должен быть оценен по достоинству.

Присутствующие озирались, смотрели друг на друга, однако никто ничего не говорил.

— Нет, я, конечно, все понимаю, — сказал редактор. И он действительно понимал.

Правительство Кении, подобно многим другим правительствам, демократическим и не очень, не слишком высоко ценит свободу слова. Редактор (как и Роз Мбиква) прекрасно знал, что существует масса способов замолчать критику и что для человека, осмелившегося заговорить, анонимность, как правило, намного предпочтительней пары лишних шиллингов в кармане. Ведь в Кении по-прежнему бесследно пропадают люди. Но может быть, автор и вправду кто-то со стороны? Редактор нашел самое первое письмо мистера Дадуквы, датированное шестнадцатым февраля (главный политический обозреватель, представитель народности камба, уже разъяснил ему значение псевдонима). Одному из рядовых обозревателей поручили разыскать владельца почтового ящика, и тот узнал, что с апреля ящик арендует некий мистер Дж. Арипо. Обозревателя отослали обратно, предварительно дав понять, что если он не выяснит, кто арендовал ячейку конкретно шестнадцатого февраля, то может сразу сказать куахери своей журналистской карьере. Потратив три часа и несколько сот весьма убедительных шиллингов, обозреватель вернулся в редакцию с известием, что почтовый ящик в тот день действительно арендовал некий мистер Дадуква — по воспоминаниям работника отделения, довольно моложавый, но уже не первой молодости мужчина, африканец, а может, азиат, в темном костюме, без особых примет, заикания, тика и тому подобного.

Данная информация крайне мало помогла главному редактору, но вы, без сомнения, по этому на редкость точному описанию узнали… мистера Малика.

18 Иволга

Есть одно неприятное и достаточно распространенное заболевание, которым страдают, как правило, президенты и прочие лидеры мировых держав. Называется оно «беспокойство за Африку», и подхватывают его обычно на зарубежных саммитах по вопросам бедности или какой-нибудь опасной эпидемии. Симптомы таковы: болезненные угрызения совести из-за разницы в благосостоянии стран первого и третьего мира; сосущее чувство под ложечкой, связанное с мучительными подозрениями по поводу того, что капитализм, кажется, не такое безусловное благо, каким его привыкли считать; бесконечная потребность взывать «что-то делать». Лучшим лекарством был и остается хороший внутренний государственный кризис.

Президент Клинтон в начале второго срока правления пережил короткий, но сильный приступ этого тягостного заболевания и, пока юная Моника его не вылечила, успел не только создать специальный сенатский комитет по африканским вопросам, но и отправить на черный континент с пятидневной разведывательной миссией своего друга и помощника доктора Рональда К. Дика. Кении в обширной программе доктора Дика было уделено почти девять часов.

Заслушав его доклад по возвращении в Вашингтон, специальный сенатский комитет пришел к выводу, что, хотя региону безусловно необходима финансовая помощь, она должна выделяться под различные целевые программы, рекомендованные доктором Диком (разумеется, при согласии правительств соответствующих стран). В частности, для Кении, отметил доктор Дик, особо важна реструктуризация системы министерского транспорта. На время короткого, но плодотворного визита в Найроби посольство США обеспечило его машиной с шофером. Каждому из министров кенийского правительства, пояснил доктор Дик, полагается персональная машина с шофером, которые нередко простаивают большую часть дня — пока министр заседает в парламенте, работает у себя в кабинете, обедает и тому подобное. Очевидно, что в периоды простоя было бы целесообразно использовать машину с шофером где-то еще, для чего необходимо создать общий автомобильный парк — ну хотя бы такой, как в нашем старом добром американском посольстве. Сенаторов так впечатлило это простое, но ценное предложение, что осуществление данной задачи стало ключевым условием выделения дополнительной помощи суверенной республике Кения. Сначала машины, потом денежки. Кенийское правительство легко согласилось на такое условие. А среди людей, которых затронуло решение правительства, оказался уже известный вам Томас Ньямбе, товарищ мистера Малика по птичьим экскурсиям.

До последнего времени Томас Ньямбе был личным шофером министра образования. Каждый день, кроме воскресенья, в шесть утра он на матату приезжал к дому министра, мыл машину и отвозил детей в школу (да-да, даже по субботам найробийские дети должны ходить в школу). Потом до вечера Томас Ньямбе находился в распоряжении министра и доставлял его в офис, в парламент и вообще куда тот пожелает. Сейчас схема работы Томаса Ньямбе изменилась. В течение одного дня он мог отвезти министра по туризму в аэропорт на ранний рейс, министра сельского хозяйства — в ресторан на деловой ланч, а после обеда — жену госсекретаря по торговле на рынок (поскольку, как объяснил кенийский министр транспорта первому замминистра при посольстве США, ответственному за организацию работы автомобильного парка, лучше развозить жен и детей на правительственных машинах, чем оставлять эту обязанность чиновным отцам семейств). Словом, теперь выходными днями для Томаса Ньямбе стали суббота и утро вторника.

Томас Ньямбе был, можно сказать, потомственным правительственным шофером. Когда зрение его отца ухудшилось настолько, что он, как ни щурился, уже не мог ехать в сторону солнца, работа вместе с формой перешла к Томасу. Отец научил его вождению и прочим профессиональным премудростям: Томас умел не только безупречно управлять и содержать в образцовом порядке транспортное средство, но также быть молчаливым и незаметным, как подобает истинному шоферу.

Спросите любого водителя такси, и тот расскажет, что иногда кажется себе невидимым. Пассажиры такси говорят о самых важных и самых интимных вещах так, словно рядом нет никого постороннего, словно машина едет сама. То же бывает и с правительственными шоферами. Отец Томаса объяснил ему это, не научив, однако, ни читать, ни писать. Томас Ньямбе так и остался неграмотным. Он, конечно, «читал» дорожные знаки (что, впрочем, довольно бессмысленно в Кении: краска на немногочисленных знаках сильно облуплена, и понять, что на них изображено, практически невозможно). Томас хорошо разбирался в цифрах и денежных купюрах, назубок знал, сколько стоит бензин, масло (для двигателей и трансмиссий), ликвидация небольшого прокола шины и прокола серьезного, — словом, все то, что необходимо знать правительственному шоферу. Однако мир букв был ему чужд, и хотя, крутя баранку и беседуя с другими водителями, он узнавал очень много о работе правительства и делах министров, ему не приходило в голову это записать — точно так же, как не пришло бы в голову составлять список птиц, увиденных на экскурсиях по вторникам, которые он вот уже целых пять лет посещал в свой законный выходной.

Мистер Малик познакомился с Томасом Ньямбе у Национального музея, когда пришел на свою самую первую птичью экскурсию. Роз Мбиква встретила его очень тепло, но мистер Малик все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Чернокожий мужчина, который стоял чуть позади остальных и молча улыбался, сам подошел к нему, представился, и они мгновенно стали друзьями. Вот так вот запросто. Такое случалось и со мной — и наверняка с вами. Мистер Малик и Томас Ньямбе обменялись пожеланиями доброго утра, и каждый сразу почувствовал, что встретил родственную душу. И хотя оба не отличались разговорчивостью, им с первой минуты было легко друг с другом, что одновременно удивляло и казалось совершенно естественным.

Время шло. С каждым разом они обменивались все большим количеством слов. Томас Ньямбе узнал, что мистер Малик вдовец, а мистер Малик — что Томас Ньямбе уже почти тридцать лет правительственный шофер, что его жену зовут Гиацинта и что у них было семеро детей, но двое недавно умерли.

— У меня тоже умер сын, — сказал мистер Малик. Прошло четыре года, но он до сих пор избегал говорить о сыне.

Мистер Ньямбе рассказал, что живет в Саутлендз, но что за годы они с братом накопили деньги на покупку небольшой прибрежной фермы чуть севернее Малинди, на родине отца. Брат сейчас там, строит дом, потом построит еще один для Томаса, куда тот переедет, когда выйдет на пенсию.

— Хорошо иметь землю и с нее кормиться. А вы, мистер Малик, собираетесь когда-нибудь уехать из Найроби?

— Я не фермер, мистер Ньямбе. Дед мой выращивал овощи, но сам я, похоже, в отца. Знаете, говорят, земля в Найроби такая плодородная, что, посадив семя, нужно успеть вовремя отскочить — не то вас поранит ростком. Увы, мой отец, сколько бы семян ни сажал, мог пораниться исключительно тяпкой. Сельское хозяйство — не наша стихия. Думаю, я останусь в Найроби.

— Но ведь в деревне гораздо больше птиц.

— Разумеется, мистер Ньямбе, а я, как вы знаете, их очень люблю. Но птиц мне хватит и в саду, и в окрестностях города. Ну и на экскурсиях, конечно.

И все же, невзирая на внешнее спокойствие, новый друг мистера Малика был человек страстный. Он обожал семью, птиц и Кению.

19 Цесарка

Найроби, в котором росли Томас Ньямбе и мистер Малик, сильно отличался от сегодняшнего, расползающегося во все стороны. Раньше центр города состоял всего лишь из нескольких улиц, окруженных садами и парками; берега реки обрамляли заросли папируса, а не картонные домики бродяг. На недолгом пути от главпочтамта до вокзала вам вполне могло перебежать дорогу семейство цесарок, а в саду генерал-губернатора гнездились ночные цапли.

— Конечно, птиц, мистер Малик, у нас по-прежнему много, но встретить ночную цаплю или хотя бы цесарку давно уже не так просто.

Возможность поехать понаблюдать за птицами в компании единомышленников, да еще на хорошей машине, мистер Ньямбе считал настоящим счастьем. В птицах, в их естественной красоте и свободе есть нечто поистине целительное для души. Однако человек, который копит деньги на покупку земли и возведение дома, не должен транжирить честно заработанные шиллинги на поездки за город в общественном транспорте, пусть и ради собственной души. Поэтому в дни птичьих экскурсий мистер Ньямбе неизменно оказывался на переднем пассажирском сиденье старого зеленого «мерседеса» мистера Малика. В благодарность он непременно приносил с собой какое-нибудь угощение — пряные гороховые кексы или сахарные бисквиты, которые специально пекла его жена Гиацинта. Мистер Малик успел полюбить гороховые кексы, но сахарных бисквитов, при всем уважении, больше одного съесть не мог.