Книга с местом для свиданий

14

Вокруг, повсюду, куда достигал взгляд, простирался роскошный сад изумительной красоты. Дорога вначале вилась мимо рядов лиственниц, которые затем сменились красными дубами, а потом настоящим фейерверком, в совершеннейшей гармонии чередовавшихся групп самых разных растений и разнообразнейших их форм, умело связанных друг с другом зарослями высоких и низкорослых кустов. С каждым новым шагом, под новым углом зрения глаз радовали все новые и новые картины. Здесь были и древние лишайники, и невозмутимые мхи, и твердокорые омелы, и трепещущий папоротник у подножий, и молодая поросль, и мощные стволы, и закругленные, пирамидальные, ветвистые, конусообразные, жалобно свисающие и похожие на букеты кроны. То тут, то там высились отдельно стоящие деревья. Березы и елки группировались в небольшие рощицы. Их разделяли ветвящиеся тропки, покрытые слежавшейся пылью...

То и дело попадались лужайки с буйной травой, среди которой на ровной поверхности торчали шляпки грибов, пастбища на мягких склонах, которые окружали низкие стены, сложенные «всухую» из плоских камней и обросшие буйной дикой ежевикой и ползучим плющом. А то вдруг, совсем неожиданно, встречались крутые обрывы и мелкие растения, прижавшиеся к обнаженным побелевшим нагромождениям камней, напоминавших альпинарий. Все это на первый взгляд казалось беспорядочно разбросанным, однако тень здесь никогда не мешала солнечной стороне, и каждой травинке хватало света и прохлады...

Любое растение подчеркивалось продуманной и одновременно кипящей палитрой красок. Все оттенки красного, пурпурного, желтого, голубоватого, зеленого цвета, подчеркнутые фактурой — блестящей гладкостью, мучнистой шероховатостью, столетней морщинистостью... Контрастные, в перспективе еще более яркие тона придавали окрестностям дополнительную глубину. Все здесь было посажено с таким расчетом, чтобы всегда, в любое время года пейзаж не выглядел монотонным, чтобы как только одно растение где-то отцветало, на другом тут же распускались цветы, чтобы игольчатые вечнозеленые сосны не мешали пламенеюще-яркой листве буков, а свежесть елей и кедров могла проявиться во всей красе тогда, когда начнет терять листья роща кленов и вязов...

Все это наблюдал сейчас Адам Лозанич, шагавший по самой широкой дорожке, петлявшей столь причудливо, что он не понимал, куда движется. По-видимому, сад этот еще и благоухал не менее роскошно, чем выглядел. Но юноша проснулся во вторник утром со всеми признаками сильнейшей простуды, так что, открыв окно, он почти не почувствовал резкого запаха столичного смога, а от высокой температуры его всего так ломало, что все окружающее вызывало у него сильнейшее раздражение. Корректорская и редакторская работа требовала огромной концентрации, а ему едва удавалось сосредоточиться на самых обычных, повседневных делах: так, он порезался во время бритья, два раза неправильно застегнул пуговицы фланелевой рубашки, потратил четверть часа на борьбу с мертвыми узлами шнурков на кроссовках и с трудом всунул в них ноги, уронил последний кусок ржаного хлеба, конечно же вниз той стороной, которая была намазана абрикосовым джемом. Решил, что когда устанет и надумает сделать перерыв, сходит перекусить в ближайшую молочную столовую. По-прежнему шел дождь. В это утро Адам был в таком состоянии, что, переходя улицу, легко мог стать жертвой автомобиля.

— Вот уж точно, вторник — день пропащий, пустой и никудышный! — сказал он вслух, прикидывая, как распределить объем переплетенной в сафьян книги по всему свободному времени, которое имелось в его распоряжении, но, как бы он ни пытался составить план работы, ему почему-то не удавалось поделить число страниц на приблизительно равные части, так что в конце концов он от этого отказался, решив, что будет каждый день делать столько, сколько сможет, и уж как-нибудь да успеет до понедельника, и, может, даже продавец сувениров не будет ему слишком мешать.

Итак, юноша медленно продвигался вперед, в сущности не замечая разнообразия запахов, шмыгая носом, время от времени останавливаясь, чтобы высморкаться в клетчатый платок и рассмотреть детали, возможно, важные для предстоящего дела, о котором ему почти ничего не было известно. Все же общее впечатление понемногу поднимало его настроение, положение, с которым он столкнулся, оказалось вполне приемлемым, да нет, даже почти безукоризненным, не было ни опечаток, ни неподходящих по стилю слов, фразы Анастаса С. Браницы связывались друг с другом естественно, знаки препинания стояли на своих местах, вот только не было в книге пока ничего, кроме описания сада. Ничего и ничего, кроме новых и новых растений, — ничего больше не появлялось, от событий — никаких следов, никаких предзнаменований, если не принимать во внимание медленного движения дневного светила, полета какой-нибудь далекой птицы, словно заплутавшей под голубевшим небесным сводом, падения сосновой шишки или легкого облачка пыли, поднимавшейся под ногами Адама. Так одна страница сменяла другую, и возможно, время текло здесь быстрее, чем задыхающееся утро на улице Милована Милутиновича, ведь время чтения сильно сконцентрировано, и час здесь отличается от часа там, иногда даже в десятки раз, и пролетает так быстро, что и моргнуть не успеешь.

15

Сколько это длилось, Адам не заметил. Хотя читал он в полулежачем положении, ему казалось, что он уже порядком натоптал ноги, но тут в глубине парка начали просматриваться стены здания, можно даже сказать виллы, во всяком случае какого-то удивительно красивого строения в неизвестном ему архитектурном стиле. Присутствие человеческой руки было здесь заметнее, при этом растения стали не такими густыми, теперь они концентрировались гармоничными группами, характерными для французского парка, на пышных клумбах, прямоугольных и круглых, вдоль дорожек стояли фигурно подстриженные кусты самшита, а сами дорожки, извивающиеся и посыпанные мелким шуршащим под ногами гравием, разветвлялись и соединялись, подчиняясь принципам симметрии. По одной из них сейчас приближалась женщина, и Адам Лозанич был уверен, что это супруга загадочного вчерашнего работодателя. Как бы то ни было, он снова убедился в своей необычной способности встречать других людей неизвестно где — женщина читала ту же книгу, что была в руках у него, и получалось, что именно на этом месте она его и ждала Не утруждая себя правилами хорошего тона, она косвенным образом подтвердила его догадку:

— Ну, наконец-то! Опаздываете!

— Простите, сад стол обширен, нужен не один час, чтобы все рассмотреть... — произнес он.

— Молодой человек, вы здесь не затем, чтобы повсюду совать нос, вас пригласили произвести те изменения, которых я от вас потребую, — отрезала она, каждый ее жест свидетельствовал о высокомерии — и она показалась ему очень неприятной особой, но он решил не придавать этому большого значения, ведь, в конце концов, он взялся за эту работу вовсе не для собственного удовольствия, а просто потому, что ему хорошо заплатят.

— Разумеется... — примирительным тоном сказал он, стараясь даже не смотреть на нее.

— А вы моложе, чем я предполагала... — продолжила она оценивающе. — Надеюсь, вы не халтурщик. Мой супруг утверждает, что у вас есть опыт.

Адам Лозанич приоткрыл было рот, чтобы объяснить ей, что он вот-вот защитит дипломную работу, что он уже целых два года работает внештатным сотрудником журнала «Наши достопримечательности» и что трижды его друзья, начинающие литераторы, доверяли ему редактировать свои сборники стихов и рассказов. Приоткрыл и тут же закрыл. Вряд ли такая скудная биобиблиография могла произвести впечатление на эту даму.

— Что ж, придется иметь дело с тем, что есть, — пожала плечами женщина. — Посмотрим, на что вы способны. Обращаю ваше внимание на эту перголу из вьющейся розы. Она никогда мне не нравилась. Будьте любезны, уберите ее, но, разумеется, так, чтобы на этом месте не осталось зияющей пустоты.

Похожий на букет куст поздних роз показался Адаму ослепительно прекрасным, и он подумал, что совершит непростительный грех, если просто его «уберет». Однако распоряжение было совершенно недвусмысленным. Хозяйка приказала произвести определенные действия, и, если он хочет сохранить за собой эту работу, придется повиноваться и требование выполнить...

И снова он утратил представление о времени. Похоже, температура у него упала. Насморк мешал прочувствовать аромат роз. Он подходил к месту предполагаемого изменения то с одной, то с другой стороны, оценивал в мыслях, каким должен быть решающий шаг, что произойдет в результате этого с соседними фразами. Наконец, решившись, где и насколько можно вмешаться, он вонзил кончик ручки, как скальпель, а точнее, как лопату, в самый корень описания и принялся перечеркивать, менять порядок слов, перемещать фразы, добавил один предлог, вырвал целое прилагательное и под конец соединил два абзаца. Все тело Адама покрылось потом, омерзительно-липким потом от мучившей его совести, пергола из вьющихся поздних роз исчезла, словно ее никогда и не было, рана оказалась едва заметной, и когда снятые куски дерна снова примутся, печальный след будет полностью закрыт.