Книга Синана
Шрифт:
А потом внезапно уехал из города.
Все это время у нас хранилась деревянная статуэтка. Отец говорил, она «оттуда», а мать называла ее «неприличной» и запирала на ключ.
Дед объявился после того, как отец нас бросил и я ходил в старшие классы. В дверях стоял седой старичок с густыми черными усами. «Я не надолго» – бросил матери и та, ни слова не сказав, постелила ему в моей комнате.
На следующий день я уезжал на каникулы в лагерь. Провожая меня, мать сказала, что старик болен и она, если что, вышлет телеграмму.
Когда я вернулся, его уже похоронили.
«Это тебе» –
На дне лежала потрепанная книга – Томас Чиппендейл, «Руководство для джентльмена и столяра» – и сушеная тыква размером с кулак. Внутри тыквы что-то пересыпалось, побрякивало. Я соскоблил замазку, но тыква оказалась пустой.
И тогда я вспомнил про дедовский амулет. Про тыкву, куда китайские монахи, по словам отца, заточили злых духов.
Смешно, но иногда мне кажется, что его духи стали моими духами.
И что теперь вся моя жизнь зависит от их злой воли.
Фары обыскивали человека, который бежал по мосту.
Под мышкой человек держал сверток.
На берегу он обернулся и махнул рукой. Потом фигурка его исчезла между домами.
Я вышел к мечети принца, когда над Босфором легла розовая полоска. Во дворе все было как раньше. Быстро отыскал гробницу с отколотым краем. Раскатав на дне коврик, лег, моментально заснул.
Спал как убитый и проснулся только к обеду.
В город выходить побоялся. Набрал воды из фонтана и снова залез в саркофаг. Когда совсем припекло, перебрался в мечеть. На галерее было темно, прохладно. Внизу шли молитвы, а я сидел наверху, зажав бутылку между ногами.
Что теперь делать?
Документ-то остался у жабы!
В кармане лежали четки и я вернул их на крючок. Шел дворами на окраину, купив по дороге свежие газеты, плошку риса. Ближе к ночи спрятался на развалинах городской стены, в густой сухой траве. Рис слипся, остыл.
В газетах про вчерашнее ни слова.
Я лежал в траве и смотрел вниз. Напротив стояла мечеть с тонким минаретом, и я вдруг понял, что это Синан.
Странно, как быстро это имя перестало для меня что-либо значить.
Да и сам город с этого дня стал чужим, враждебным. Все машины мне казались полицейскими, а каждый взгляд подозрительным. Случайный разговор по мобильному звучал как донос.
Только здесь, в бурьяне на старых стенах, я чувствовал себя в безопасности. Засыпая под открытым небом, я подумал, что в угловой башне могла находиться дверца. Та самая, через которую янычары ворвались в город и захватили Константинополь.
И что мое взятие Стамбула полностью провалилось.
Через два дня под стеной встали цыгане и я перебрался в заброшенную византийскую цистерну.
Потом на кладбище за автострадой.
С той ночи мечети Синана попадались мне все чаще и чаще. Теперь, когда все закончилось, они как будто нарочно преследовали меня.
Постепенно страх притупился и я стал выходить в город. Просто держался подальше от проспектов. Слонялся по переулкам, где стоят дома, похожие на скворечни. Играл в футбол с мальчишками.
Вычислив,
где я ночую, они приносили айран и лепешки.«Галип» – так они меня называли.
Ел я мало, но иногда заходил выпить кофе в лавку. Раньше тут работал часовщик и старые циферблаты в деревянных окладах висели по стенам. Теперь часовщик варил кофе, а часы стояли. Но когда я спрашивал время, старик показывал на стену.
Часов было так много, что хотя бы одни всегда показывали точное время.
Я увидел его в кафе. Торговец оружием из Кайсери, никаких сомнений. Рубашка навыпуск, холщовые брюки, в руке кальян. Настоящий турок.
Я сел напротив и долго смотрел, как меланхолично бросает он кости, потягивает трубку. И подумал, что мой отец где-нибудь тоже сейчас сидит за нардами.
– Что, ночные мечети уже не спасают? – наконец окликнул я.
Он вскинул подбородок, увидел меня. Поспешно расплатился.
Мы вышли на солнце.
– Ну, скажу я вам… – видно было, что ему неловко. – Судя по виду, совсем вошли в образ?
– То, что вы видите, означает лишь то, что видите. Помните?
Он отмахнулся. И я рассказал ему все, что случилось.
Он слушал молча, глядя в землю. Дойдя до конца переулка, мы повернули обратно, а я все говорил и говорил.
Наконец он остановился, снял кепку и нацепил мне на голову.
– Друг мой, вы просто перегрелись!
Я развернулся и пошел прочь. Глаза щипало от слез.
– Да постойте вы! Стойте!
Я натянул кепку на глаза, губы дрожали.
– Поймите, – затараторил, – тут ведь мирные люди. Вы даже не представляете, насколько. Кому нужны ваши детективные новеллы? Они же добрые мусульмане. Это по телевизору стреляют, взрывают. А в жизни муху пальцем никто не обидит. А вы тут про трупы с шампанским.
Я пожал плечами, высморкался.
– Но как же так… – он совсем растерялся. – Журналист, Синан – и такой поворот сюжета. В голове как-то не укладывается. Не сходится!
– А, по-моему, все прекрасно сходится, – странно, но я вдруг почувствовал свое превосходство.
– Я ведь все детство провел среди рулонов. Дома строил из отцовских ватманов, резинки ему в керосине вымачивал! И ждал. Все детство ждал, когда отец мне объяснит, покажет. А он ушел. Уехал в Турцию. Кода мать выбросила его чертежи, мне показалось, что она выбросила мою жизнь. Маленькую, пропахшую керосином, никчемную – но мою! И тогда я решил учится рисованию. Решил, что буду чертить сам. А она отдала меня на скрипку. Представляете?
Судя по глазам, полное замешательство.
– Что мне было делать? Ладно, подумал я. Не вышло с чертежами, пойдем другим путем. И я задумал книгу. Захотел расставить точки. Тридцать лет, сколько можно? Пора закрывать тему. Думал, так будет в самый раз. Думал, что достойно ему отвечу. Буду на уровне. Он строил, а я напишу. Эффектно, правда? Но вышло все наоборот. Стамбул оказался мертвой точкой, тупиком. И книга перестала иметь значение. Призраки оказались сильнее. Сначала отец, потом девушка. Теперь Курбан этот. Синан. Жаба! Я просто чувствую, как они на меня пялятся!