Книга сияния

«Мы должны дать отпор», – написал Йосель и подчеркнул последнее слово двойной чертой. Голем так крепко сжимал в руке мелок, что его костяшки выпячивались подобно камням.

– Не убий, – напомнил кто-то. – Разве это не наша заповедь?

– Возможно, нам следует смириться с судьбой. Возможно, Бог желает, чтобы мы умерли славной смертью.

Услышав эти слова одного из членов Похоронного общества, раввин невольно испустил стон. То, о чем говорил этот человек, называется «кидуш хашем» – мученичество, дело серьезное и страшное. Была Масада. Была Анна и семь ее сыновей во время правления Антиоха Епифана. В десятом столетии евреи в южной Италии убивали себя и своих детей, дабы избежать обращения. И век спустя, во Франции и Германии, когда крестоносцы, которые хотели вырвать Иерусалим из рук мусульман, по пути взялись «очищать» от евреев города Европы.

Раввин знал, что мученики, лишившие жизни себя и своих детей, делали это не от безысходности, а в предвкушении «великого света» в Грядущем Мире, как пример веры, и лишь когда все было потеряно.

– Я знаю об этом обычае, – проговорил рабби Ливо. – Но если мы, боже упаси, должны погибнуть, я предпочитаю погибнуть, защищая нашу общину.

– Если я погибну, – сказал Зеев, – я заберу с собой одного из них. Хотя бы одного.

– Зеев, – предостерег его раввин.

– При всем моем уважении, рабби, я просто говорю то, что думаю.

Тут раздался крик городского глашатая. Девять часов, и все спокойно. Прошло уже четыре часа с тех пор, как забрали Рохель. Четыре часа. Все было очень неспокойно.

– Голем был создан, чтобы нас защитить, – напомнил кто-то.

Йосель написал: «Я могу защитить вас от нескольких человек. Самое большее – от дюжины».

– У нас нет аркебуз, нет пушек, нет луков и стрел, пик и копий, – заметил Зеев.

«Да, но у нас есть палки и камни», – быстро написал Йосель.

– Камни? – разом выдохнуло все собрание.

«Бросаемые как следует – при помощи катапульт», – написал Йосель.

– Камни против пушек?

«Есть история Давида и Голиафа», – напомнил Йосель.

– Голиаф – это как раз ты, – буркнул Зеев.

Йосель ощутил острый укол вины, словно что-то клюнуло его прямо в сердце. Ибо он любил жену этого мужчины и ничего с собой поделать не мог. А мог он лишь спрашивать себя – существует ли закон высший, чем любовь?

«Я не Голиаф, – написал он. – Разве мы, все вместе, не Дом Давидов?»

– Думаю, нам следует действовать уговорами и убеждениями, чтобы как можно дольше удерживать императора от насилия. А тем временем мы сможем подготовить себе арсенал, – понизив голос, предложил Майзель. – Мы станем тайком покупать мечи и кинжалы, разрабатывать планы…

– Мечи? Кинжалы? – презрительно переспросил Кеплер. – Они были хороши в старые времена, а сегодня годятся лишь для рыцарских турниров и праздничных шествий. Век рыцарства уже прошел.

Зеев бросил на Кеплера испепеляющий взгляд:

– Возможно, там, откуда ты прибыл, вы можете позволить себе ружья.

Он был прав, и Кеплеру захотелось попросить прощения. Перед ним стоял глобус раввина. Континенты походили на сушеные груши, моря – на выцветшую бирюзу. Кеплера не на шутку заинтересовала принадлежащая раввину модель устаревшей птолемеевой планетной сферы, где Земля находилась в небесном центре, а латунные кольцо вокруг нее изображали круговые пути других планет. И все-таки, спросил он себя: где наше место в этом мире? Кеплер, как и Коперник, понимал, что Земля вовсе не была центром вселенной, что она входила в семью планет, которые двигались по своим орбитам вокруг Солнца. Но если все так, есть ли другие места за пределами Земли, заполненные людьми и словами?

– Я могу вынести аркебузы из замка, – еле слышно пробормотал Майзель.

– Как вы сможете изъять их из-под носа у стражников? – спросил рабби Ливо.

– Вообще-то у Вацлава есть ключ от помещения, где они хранятся, – сказал Кеплер.

– Вацлав пойдет против родного отца и украдет ружья? – недоверчиво спросил Зеев.

– Он не знает, что император его отец, помните? – продолжил Майзель. – Вацлав живет в лачуге, и она немногим лучше, чем у того русского, помощника Киракоса. Кстати, когда его ребенок болел и умирал, Вацлав просил помощи у императорского лекаря, но ему отказали.

– А лекарем тогда был Киракос?

– Нет, это случилось еще до него.

Тогда Майзель послал к Вацлаву лекаря-еврея, но когда тот прибыл, ребенку уже было не помочь.

– Вацлав – чех, вернее, считает себя чехом. – Майзель, обычно скрытный и молчаливый, чувствовал себя на этом странном вечернем собрании как рыба в воде. – Славянин, воспитанный в этом городе своей матерью, городской слуга тевтонского владыки… если вам угодно – раб, который по своей воле не может покинуть замок. Вацлав принадлежит этой стране до глубины своего сердца. Поверьте, на самом деле он не слишком любит императора, хотя император – как это ни странно, – пожалуй, любит Вацлава больше всего на свете… если не считать его коллекции и того нелепого льва.

– А если я не умею сражаться? – робко спросил Зеев.

– И это говорит человек, который собирался забрать с собой хотя бы одного? – напомнил ему Кеплер.

– Йосель нас обучит. Когда придет время, у тебя достанет отваги.

А вот в этом Майзель уверен не был. Даже в отношении себя.

– А что делать женщинам? – Перл, которая до сих пор держалась необычно тихо, все же присоединилась к разговору. – Мы взрастили это общину в наших чревах.

– Перл, – укоризненно качая головой, сказал раввин, – зачем же так откровенно?

– Женщины будут лить из окон кипяток, швырять кастрюли и сковородки. Дети будут натягивать веревки поперек улиц, чтобы атакующие спотыкались. Некоторые будут дежурить на крышах, чтобы предупредить нас, когда придет враг, поднять тревогу. Они будут сваливать камни в кучи и швырять их, стрелять из луков, – обычно негромкий голос Майзеля теперь исполнился воодушевления и стал сильнее.

– Вы ничего не слышите? – перебил Зеев.

– Стража?

Раввин быстро задул свечи, и все присели на корточки.

– Я вернулась! – донесся с улицы голос Рохели, которая спрыгнула с телеги Карела.

– Рохель, Рохель! – и Зеев бросился вниз по лестнице, чтобы открыть ей входную дверь. Рохель присмотрелась и разглядела в окне тень Йоселя.

– Рохель, жена моя… – Зеев обнял ее за плечи. – Он тебя не тронул?

– Нет, император меня даже не коснулся.