Книга советов по выживанию в школе

Утверждала, что Колулгб — женщина.

Запись в дневнике

Использовать шпоры или не использовать? Это даже не столько дело совести и кристальной нравственности, сколько вопрос общей целесообразности. Школьная практика давно доказала, что на одних шпорах нельзя выехать. Субъект, который рассчитывает только на шпоры, на экзамене частенько теряется среди их обилия. Пугается, роняет с демаскирующим грохотом на пол учебники. И как результат — фиаско.

Пересдачи, пересдачи, пересдачи.

Так что использовать шпоры лучше лишь в случае полной своей темности.

Без шпор гораздо проще. Почему? Потому что со шпорами ты будешь бояться, без них — нет. Без них ты будешь думать. И чем раньше ты начнешь относиться к себе строго и перестанешь рассчитывать на всевозможные подпорки, тем легче тебе будет в будущем.

Есть еще один важный момент. Помни: если тебе удается на экзамене списывать — это далеко не свидетельство твоей ловкости и крутости. Списывающий человек виден с учительского стола в ста процентах.

Как на ладони.

Можешь прятать шпаргалки где угодно, все равно видно. По поведению. По периодически скашиваемым глазам. И если тебя не ловят, то это всего-навсего означает, что тебе дают шанс получить свой законный «трояк». Кому хочется, чтобы ты потом все лето ходил в школу и канючил, канючил…

Нет, конечно, есть еще принципиальные учителя. Но мало. Летом всем хочется отдыхать.

Сделать так, чтобы на экзамене никто не списывал, на самом деле очень легко. Достаточно посадить всех сдающих экзамены на первые парты. И все — не спишешь. Ты можешь писать шпоры на руках, ногах, спине, животе, прятать за ремень учебник, в рукава пару бомб, можешь выцарапывать на своем любимом карандаше иголкой формулы, запихивать в часы прокрутки с датами, делать того же «белого медведя» — все это будет прекрасно заметно. И электронные варианты, в общем-то, тоже.

Я всего один раз столкнулся с ситуацией, когда так и не смог понять, списывает девушка или нет. Она сидела на первой парте, все возможности к списыванию были, казалось, закрыты. Но у девушки были роскошные длинные волосы, и она ими так ловко прикрывалась, что понять, имеет ли место факт шпорничества или все-таки нет, оказалось нельзя.

Но такие виртуозы встречаются редко. Вряд ли ты относишься к их числу. Поэтому, если ты уверен, что учитель будет закрывать глаза на твою подпартовую деятельность, — списывай.

Взялся шпорничать — для начала эти шпоры хотя бы прочитай. Чтобы знать, про кого ты рассказываешь. Чтобы не выглядеть глупо. А то происходят весьма курьезные случаи. Как-то раз на экзамене одна милая девушка красиво, подробно и с приведением примеров рассказывала о жизни и творчестве некоего Монта. Сначала препод долго думал и прикидывал, кто такой этот самый Монт, ругал себя за пробелы в образовании и тупость. Потом все-таки по некото-

рым признакам он опознал, что Монт — это известный французский мыслитель Шарль Луи Монтескье, живший и творивший в восемнадцатом веке. А девушка продолжала шпарить про своего Монта.

Преподу это надоело, он плюнул и изъял у нее шпоры. Так и оказалось. В целях экономии шпорного пространства Монтескье был сокращен до Монта. Поскольку ничего по предмету красавица раньше не читала, то и кто такой Монтескье — не знала. Для нее он был просто Монтом. Со всеми вытекающими для нее обстоятельствами в смысле экзаменационных пересдач. Да и шпора у нее наверняка была чужая…

А

А

ИНФОРМАЦИЯ

Монтескье Шарль Луи — французский просветитель XVIII века.

ЭТО ИНТЕРЕСНО 1

В средневековых школах и университетах всю информацию заучивали наизусть — бумага была чрезвычайно дорога, и в лучшем случае учащиеся писали мелом на специальных дощечках. Ни о каких шпорах речи быть и не могло — на экзаменах можно было рассчитывать исключительно на собственные силы. Поэтому учеба длилась очень долго и перенести ее могли лишь самые стойкие и способные.

Я-ie умеешь списывать — иди в сталевары!

Ызречение учителя сризики

Глава is

МИЛЫЕ РОДИТЕЛИ

Противостояние продолжается

Родителей не выбирают, с ними умирают.

Щадпись на парте

Про себя.

Когда я учился в пятом классе, мы жили в девятиэтажном доме на последнем этаже. Лифт не работал вообще, и к себе домой я взлетал обычно довольно быстро, натренирован был.

Но только не в конце четверти. Только не с дневником с итоговыми четвертными оценками.

Нет, учился я довольно неплохо. В четверти у меня выходило штуки три «четверки», остальные «пятерки», трояков вообще не было.

Но.

«Хорошо» в четверти в моей семье считалось оценкой плохой, ниже плинтуса. После такого эксцесса мама, по своему обычаю, со мной не разговаривала несколько дней. Поэтому домой возвращаться я не спешил, хотя впереди и были каникулы — самое приличное время во всем детстве.

Я поднимался медленно, задерживаясь на каждой площадке, читая самодельные стишки неприличного содержания, разглядывая мусор, который жильцы складывали вокруг вечно забитого мусоропровода. Иногда я даже спускался обратно, вниз, чтобы в очередной раз прочитать правила пользования лифтом.

Но сколько конец ни оттягивай, до горизонта оттянуть не получится.

И я возвращался домой.

Мать орала, что я болван. Что если я в пятом классе получаю четверки, то к десятому обязательно сползу до двоек, после чего пределом моих мечтаний будет должность штатного землекопа при поселковом коммунхозе. Ну и все в том же духе…

Она так часто говорила, что я скачусь к «двойкам», что так в конце концов и случилось. К десятому классу я на самом деле скатился. «Пара» уже не пугала меня, «пара» была моей доброй подругой. «Трояк» же (хотя бы по той же алгебре) был для меня желаннейшей оценкой, пределом заскорузлых мечтаний. Получив «тройбан», я испытывал чувство глубочайшего удовлетворения, был практически счастлив.

Правда, потом, после школы, дела с учебой у меня неожиданно выправились, и виртуозом лопатного спорта я так и не стал.