Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
— Немного.
— Как немного?
— Я покажу, — сказала Грейнджер, подошла к багажнику и подняла крышку.
Она покопалась среди наваленного там — бутылки воды, туалетная бумага, холщовые мешки, инструменты, куски брезента — и вытащила пластиковый тубус, не больше коробки для школьных завтраков. Оазианец следил за каждым движением, хотя Питер все еще не мог сообразить, чем же именно оно, то есть, простите, он следит за каждым ее движением.
— Это все, что я смогла добыть в аптеке, — сказала Грейнджер. — Сегодня по расписанию не тот
— Мы разочаровавшиь, — сказал оазианец. — И в о же время признаельны.
Наступила пауза. Оазианец стоял, держа пластиковую емкость, Грейнджер и Питер стояли, глядя, как он ее держит. Луч солнца взобрался на крышу автомобиля, и она засверкала.
— Что ж... э-э... Как вы тут? — спросила Грейнджер.
Пот мерцал на ее ресницах и щеках.
— Я один? — осведомился оазианец. — Или мы вмее?
Он слабо махнул рукой в сторону поселения позади него.
— Все вы.
Казалось, оазианец долго обдумывал вопрос. И наконец сказал:
— Хорошо.
Повисла еще одна пауза.
— Кто-нибудь еще к нам выйдет сегодня? — спросила Грейнджер. — Повидать нас, я имею в виду.
Опять оазианец долго раздумывал, как если бы вопрос был невероятно сложен.
— Не, — заключил он. — Я егодня один олько.
Он внушительно указал на обоих собеседников, признавая, вероятно, что сожалеет о несправедливом соотношении числа гостей и хозяев — два против одного.
— Питер — особенный гость СШИК, — сказала Грейнджер. — Он христианский миссионер. Он хочет... э-э... жить вместе с вами. — Она неловко взглянула на Питера, ища у того подтверждения. — Если я правильно поняла.
— Да, — легко согласился Питер.
Приблизительно на полпути к расщелине на лице оазианца сверкало нечто вроде шампиньона. Питер решил считать это глазом и посмотрел прямо в него, излучая максимальное дружелюбие.
— У меня хорошие новости для вас. Лучшие, вы таких еще не слышали.
Оазианец наклонил голову к плечу. Оба зародыша, нет, не зародыша, его брови и щеки, ну пожалуйста! — зарумянились, выдавая паучью сеть капилляров под кожей. Его голос, когда он заговорил опять, звучал еще астматичнее прежнего:
— вященное Пиание?
Слова повисли в шепчущем воздухе на мгновение, прежде чем дошли до Питера. Он не верил собственным ушам. Потом заметил, что облеченные перчатками руки оазианца сложились в форме шпиля.
— Да! — воскликнул Питер, голова у него закружилась от ликования. — Хвала Иисусу!
Оазианец снова повернулся к Грейнджер. Его пальцы в перчатках, сжимавшие тубус, дрожали.
— Мы ждали долго человека по имени Пиер, — сказал он. — паибо, Грейнджер.
И без дальнейших объяснений он повернулся и ринулся к двери. Только прозрачные бусины качнулись за его спиной.
— Черт меня подери, — сказала Грейнджер, сдернув косынку и обтирая ею лицо. — Он никогда не называл меня по имени.
Они прождали около двадцати минут. Солнце все еще всходило на горизонте, долька ослепительно пылающего апельсина, похожего
на огромный пузырь лавы. Стены зданий сверкали, будто каждый кирпич подсвечивался изнутри.Наконец оазианец вернулся, все еще сжимая пластиковый тубус, теперь пустой. Он протянул его Грейнджер, медленно и осторожно, отпустив, только когда убедился, что она уже крепко его держит.
— Лекарва кончилиь, — сказал он, — кончилиь внури ве любезны.
— Я сожалею, что больше не было, — ответила Грейнджер. — В следующий раз будет больше.
Оазианец кивнул:
— Мы ждем.
Грейнджер, все еще напряженная, пошла к багажнику уложить тубус. Когда она вернулась, оазианец бочком двинулся к Питеру, так что они оказались лицом к лицу.
— У тебя еь Книга?
— Книга?
— Книга ранных Новых Вещей.
Питер моргнул и постарался дышать как обычно. Вблизи тело оазианца источало сладкий запах — не сладковатость гниения, но аромат свежих фруктов.
— Ты имеешь в виду Библию? — спросил Питер.
— Мы избегаем говориь имени. ила Книги запрещена. Пламя дае епло.
Протянув руки, он изобразил, как греет их над огнем и как обжигает их, если огонь окажется слишком близко.
— Но ты подразумеваешь Слово Божие, — настаивал Питер. — Евангелие.
— Евангелие. ехника Ииуа.
Питер кивнул, хотя не сразу расшифровал последнее слово, исторгнутое из стесненного прохода в расщелине головы оазианца.
— Иисуса! — воскликнул он в изумлении.
Оазианец вытянул руку и явно нежным движением погладил щеку Питера кончиком перчатки.
— Мы молили Ииуа, чобы ы пришел.
Грейнджер явно упустила момент, чтобы присоединиться к разговору Питер оглянулся и увидел, что она прислонилась к багажнику, притворяясь, что изучает машинку, которой она его открывала. И в эту долю секунды, прежде чем он вернулся к оазианцу, Питер понял, насколько Грейнджер смущена.
— Книга? У ебя еь Книга? — повторил оазианец.
— Ну, не здесь, — признался Питер.
Оазианец хлопнул в ладоши, означив не то удовольствие, не то молитву или то и другое сразу.
— чаье и покой. День добр. Возвращайя коро, Пиер, или очень коро, корее, чем можешь. Чиай ее для на — Книгу ранных Новых Вещей. Чиай, и чиай, и чиай, пока мы не понимаем. В награду мы дадим ебе... дадим ебе...
Оазианец задрожал, не находя слов, потом раскинул руки, будто хотел объять весь мир.
— Да, — сказал Питер, положив уверенную руку на плечо оазианца. — Скоро.
Лоб оазианца, головки зародышей, условно говоря, раздулись слегка. Питер решил, что так улыбаются эти удивительные люди.
Дорогой Питер, — писала Беатрис.
Я люблю тебя и надеюсь, ты в полном здравии, но я должна начать письмо с плохой новости.
Вот так бывает: сломя голову бежишь в открытые двери и наталкиваешься на стекло. Весь обратный путь на базу он чуть ли не парил от восторга, просто чудо, что он не взлетел, пробив крышу машины Грейнджер.
Дорогая Би... Хвала Господу... Мы просим о кратком отдыхе, а Бог посылает чудо...